Москва для москвичей

Интеллигентная москвичка

«...Дочь и внучка московских дворов,
Объявляю: мой срок не окончен.
Посреди сорока сороков
Не иссякла душа-колокольчик.

О запекшийся в сердце моем
и зазубренный мной без запинки
белокаменный свиток имен
Маросейки, Варварки, Ордынки»

Б. Ахмадулина «Ю. Королеву»

Один из самых устойчивых московских типажей. Коренная москвичка средних лет, с высшим техническим или гуманитарным образованием. С ностальгией вспоминает о том, как на Тверской росли деревья, а на Патриарших плавали лебеди. Считает необходимым иметь свое мнение о политике и литературе, помнит, что духовная пища важнее материальной — поэтому старается ходить в театр и на выставки, читает Акунина и Дину Рубину, в путешествиях непременно записывается на все экскурсии. Носит удобную обувь на небольшом каблуке, пиджаки, нашейные платки и крупные украшения с камнями. Сердобольна и отзывчива. Любит принимать гостей, питает слабость к фантазийным салатам, никогда не пьет чай без сладостей. На работе ответственна. Не выносит хамства, но умеет справляться с суровыми московскими характерами.

Предшественница: Надя Шевелева, героиня фильма «Ирония судьбы, или С легким паром»

Ольга Баранова, кассир в театре «Современник»: «В Москве я живу чуть более 40 лет и помню этот город совершенно другим. Я занимаюсь тем, что продвигаю культуру в массы. В театральной системе работаю около 25 лет, а раньше работала в букинистическом магазине, очень известном в среде коллекционеров. Москву мы тогда исходили пешком вдоль и поперек, все было наше: архитектура, комплексы, площади — и был воздух, и было пространство. Сейчас город теряет свой дух, превращается в обыкновенный мегаполис, в котором площади застраиваются немыслимыми какими-то сооружениями. Современная архитектура — бледная, совершенно неинтересная, убийственная. Мос­ква перестала быть Москвой.

Впрочем, город делают люди, которые его населяют. А поскольку в Москве сейчас больше возможностей и денег, едут сюда в основном люди не лучших качеств — те, которые умеют делать бизнес. Но вы же понимаете, бизнес и совесть — это две вещи несовместные. Те, кто приезжает сюда заработать и как-то продвинуться, не ценят город, как-то потребительски к нему относятся: урвать, если повезет — устроиться. Мне кажется, они этого города не чувствуют».

Продавец в пробках

Толпы молодых и совсем юных торговцев как мужского, так и женского пола обосновались в городе примерно тог­да же, когда пробки стали неотъемлемой частью городского пейзажа. Торгуют телефонными зарядками и телефонными базами, поддельными часами, сотовыми телефонами, букетами цветов, флагами и прочей ерундой. Моментально вытеснили другой, родственный дорожный бизнес, популярный в девяностые: юрких мальчишек, с горящими глазами бросающихся на лобовое стекло с тряпкой. Увидеть их можно в тех местах, где всегда есть пробки: на Тверском бульваре, в Оружейном переулке и в районе Белорусского вокзала. Продавцы предметов, которые могут скрасить вам пребывание в пробке, двигаются между рядами машин медленно и плавно, ненавязчиво помахивая своим товаром. Как правило, одеты в спортивные костюмы, зачастую при­ехали из Молдавии.

Предшественники: мойщики стекол, коробейники

Ваня, продавец: «Фамилии своей я не знаю — отца с матерью никогда не было, а читать я не умею. Мы с братьями из Закарпатья сюда приехали три года назад. Продаем автомобильные зарядки, российские флажки, цветы летом. Хорошо зарабатывать получается, когда соревнования всякие футбольные — тогда у нас флаги покупают.

Мы работаем на Брестской, возле Тверской — тут люди приличные ездят, особо нам никто ничего не говорит. Хотя бывает и такое, что могут из машины выйти, наорать — мы тогда убегаем просто, и все. Один мужик брату окном руку прищемил и дернулся, тогда за нас уже старшие вступились.

Мне в Москве не нравится, тут свободы нет. Свобода — это, я считаю, когда как написано, так и сделано. А тут вокруг всем все равно».

Попрошайка

«Самый благонамеренный
элемент Хитровки —
это нищие. Многие из них
здесь родились и выросли;
и если по убожеству суоему
и никчемности они не сделались
ворами и разбойниками,
а так и остались нищими,
то теперь уж ни на что
не променяют своего ремесла».

В. Гиляровский «Москва и москвичи»

Попрошайки бывают разными: скромные тихие старушки, которые просят денег вдали от самых людных мест и искренне благодарят всякого подающего; профессиональные попрошайки из метро и электричек с давно укоренившимся набором приемов; люди в рясах, собирающие на строительство храма, — говорят, тоже все мошенники; женщины со страдальческим лицом, которые прикидываются мамами неожиданно заболевших младенцев — просят на памперсы и лекарства, всегда обещают вернуть деньги, никогда этого не делают. Еще попадаются молодые люди, собирающие мелочь «на метро» или — уже совсем редкость — «не хватает 36 рублей на словарь русской орфоэпии». Отдельный тип — люди с собаками и сами собаки, привязанные к табличке с жалостливой надписью. Высокая миссия всех этих людей — заставить черствого москвича вспомнить о милосердии. Поскольку помнить о милосердии постоянно невозможно, москвичи вырабатывают свои стратегии, кому подать, а кому необязательно: один всегда подаст у церкви, другой — бомжу, третий — попрошайке с ребенком, четвертый — ни в коем случае не попрошайке с ребенком, пятый всегда пожалеет человека, которому не хватает похмелиться. Многие не подают вообще никогда (просто потому, что так проще всего), но и под это подводят теоретическую базу: мол, нищенство — бизнес, деньги все равно достанутся не самим попрошайкам, а их начальникам, и не надо все это безобразие поддерживать. Но даже их сердце нет-нет, да и дрогнет: а вдруг вот этот-то как раз и нуждается в помощи по-настоящему.

Маша: «Весь день сижу тут, на Пятницкой улице, собираю подаяние на прокорм животных. Им тоже ведь есть надо, да с ними и подают больше. У нас с мужем целый приют. В среднем я набираю рублей 500 в день. На жизнь, собаку и кошку хватает. Большую часть дня я сижу и решаю кроссворды из газет: их на улице по утрам много валяется и вечером, пока дворники еще не уберут. А живу я в Подмосковье, езжу каждый день сюда на электричке и на метро. Мое любимое место в Москве — Джунгаровка, это озеро около метро «Бабушкинская», в районе Южного Медведково. Туда мы ездим отдыхать то и дело, там хорошо. В своем положении я не вижу ничего плохого: на жизнь хватает, я давно уже тут сижу. На выборах буду голосовать за Жириновского. А на президентских — за Путина. Мне нравится, какой он порядок навел в стране. Ну Медведев, преемник его, тоже хороший».

Филофонист

Принадлежит к некогда влиятельному, но теперь угасшему ордену любителей винила. Пластинками торгует и меняется по привычке, приобретенной во времена советских виниловых барахолок; с тех же времен сохранил в неприкосновенности собственные музыкальные вкусы — слу­шает и торгует преимущественно тем, что в СССР считалось дефицитом (ABBA, Deep Purple, Slade, Sweet). Это грузный человек лет пятидесяти, одет в немаркое: джинсы, жилетка, свитер в рубчик. Уважает водку. Его можно встретить на концертах пожилых рок-звезд и — по субботам — во дворе Горбушки. Иногда владеет собственной лавкой, которая немедленно ста­новится мужским клубом, привлекающим других коллекционеров: покупают и меняются тут редко, зато много пьют и перебирают пластинки. Мечтает встретить непуганого лоха, чтобы впарить ему лежалый товар задорого, но мешает неприязнь, которую непроизвольно испытывает к дилетантам. В человеческом смысле близок антикварам — не любит праздного интереса, неконкретных разговоров, салаг и незнакомцев. Более молодая версия филофониста сформировалась во времена расцвета Горбушки 90-х. Пожилых коллег уважает и побаивается одновременно, ценит винил за «теплый звук».

Предшественники: члены Московского клуба филофонистов, стихийные ­меломаны

Алексей Певчев, журналист: «Я коллекционирую винил, потому что он придает музыке вечность и красоту. Винил — это произведение искусства, и вот этот песочек, когда пластинка немного похрустывает, для меня многое обозначает.

Среди персонажей, которые барыжили на Горбушке и у музыкальных магазинов, много удивительных личностей, но некоторые стоят особняком — прежде всего Костя Жаба, обогативший русскую меломанскую фонетику такими терминами, как «свежий», «молодежьный», «надежьный», «зарубежьный» — они понятны всем, кто в теме.

К Москве я равнодушен. Она из европейского города превращается в азиатский. Москва — это город, который у меня украли».