Почему все так?

«Ну, это про цивилизационный процесс и большой город. В какой-нибудь архангельской деревне не хамят и, как правило, не слишком агрессивны. Агрессия в большом городе — это не русская специфика. Этого полно в разных больших городах — в Нью-Йорке (к примеру, в Гарлеме), в Детройте, в Мехико-Сити. И у нас город все еще во многом наполнен «новыми горожанами», не привыкшими к урбанизму. Конечно, в Бонне или Упсале, где приезжих сравнительно немного, цивилизационный процесс чувствуется сильнее, нецивилизованные — маргиналы. А у нас маргиналы — статистически — это как раз старые воспитанные горожане».

«Важную роль сыграли события первой половины ХХ века — революция, Гражданская война и добровольное, насильственное или вынужденное переселение в город огромных масс людей. То, что называется урбанизацией. В города хлынул крестьянский люд, который «как надо жить в городе» не знал и узнать ему было неоткуда. Городская буржуазия и дворянство были уничтожены политической репрессией и эмиграцией. Городской обыватель из средних и нижних слоев был выбит двумя войнами — мировой и гражданской. Кстати, библейское имя Хам в русской культуре применялось высшими классами по отношению к низшим. Поведение низших классов — это было поведение хамов, со всей оценочной силой этого понятия. Когда закончилась Гражданская война, уцелевшие наблюдатели из белой эмиграции говорили, что «Россия попала в руки хама». Социологически это так. Называлось это диктатурой пролетариата, но ею не было, потому что пролетариат как раз в основном погиб. Это было безраздельной властью перемещенного в городские условия бывшего полукрестьянского, полусолдатского контингента, который правил городской жизни не знал. И он как-то понаслышке адаптировался к реалиям города. Если почитать Зощенко, то видно, как именно. Естественное для крестьянина ощущение в городе, что «там все чужие, а в деревне все свои», вызывало оборонительную реакцию в виде агрессии. Это естественное положение для человека в чужой среде: когда к тебе приближаются ближе, чем нужно (например, во время давки в трамвае), это нарушение личного пространства. Моделей поведения, как отыгрывать подобные ситуации, «новые горожане» не имели. И агрессия (а словесная агрессия и есть хамство), как простейшая, почти зоологическая реакция, стала этой моделью».

«Он городской человек» — то же самое, что «он вежливый человек». Это человек, который умеет жить с ощущением, что твоя свобода кончается там, где начинается свобода другого. И в этом смысле мы, к сожалению, еще не стали горожанами. Чувство горожанина нужно воспитывать. И пока прошло слишком мало времени с тех пор, как сельская, деревенская Россия стала превращаться в городское, урбанистическое население. Эта история начала складываться в конце 1870-х — начале 1880-х годов. Тогда очень быстро сформировалось великогородское сознание. И к началу 1910-х сложился целый класс горожан — мещан, интеллигенции, дворянства, которые жили в городе и любили, ценили его. Именно это их чувство благотворно влияло тогда на развитие городов. А потом пришли большевики — люди, никак не связанные с городами, они не любили город, он им был не нужен. Город был всегда проявлением свобод, и это диссонировало с идеей тотального контроля, который большевики насаждали. Все, что шло от местного самоуправления, подвергалось серьезнейшему остракизму, искоренялось. Поэтому городская культура, которая и воспитывает горожан, была объявлена вне закона. Недаром первое свободное поколение людей 1960-х годов (родом из того времени, когда эпоха полного коммунистического тоталитаризма закончилась) считало, что свобода связана с природой: геологи, экспедиции, улетающий вдаль самолет, Каневский с морскими рассказами. Город их предал. И в 1960-е годы произошел тот самый перелом, после которого город стал возвращаться к людям. С тех пор это так и идет, медленно, тихо».

«Большинство ваших вопросов — это варианты одного и того же вопроса: почему хамят, не улыбаются, кричат на детей, не могут нормально спорить и проч. Речь идет о неспособности россиян относиться с уважением к другому человеку. Это действительно ключевой вопрос российской культуры, где испокон веков господствуют хозяйско-холуйские отношения и не признается равное достоинство за другим.

Думаю, что истоки этого в многовековой истории России. Понятие достоинства (dignitas) — римское по своему происхождению и имело в Риме моральное, политическое и юридическое значение. В моральном смысле оно означало честность, неподкупность; в политическом смысле оно относилось к высшей магистратуре республики, а потом империи. В юридическом плане оно было связано со стоической идеей всеобщего природного закона, который призван распределять в равной степени правосудие между людьми, невзирая на их положение. В основе этого понятия лежало понимание человека как разумного существа, участвующего через свой разум в рациональности космоса. Цицерон утверждал (а вслед за ним многие повторяли), что разумность делает любого человека онтологически равным другому. Отсюда важная римская идея о государстве как моральном организме, призванном обеспечивать общее благо для граждан, а не просто создавать условия для обогащения и бесконтрольного правления избранных. Это понимание ­dignitas вошло в кровь той цивилизации, которая наследовала греко-римскую культурную традицию. Оно стало и неотъемлемой частью латинской теологии начиная со Льва Великого и Августина.

Святой Фома Аквинский утверждал, что достоинство является природным свойством человека и не подпадает под компетенцию теологии. В его глазах человек был свободным по своей природе от момента рождения. Традиция уважения к достоинству проходит через Ренессанс, Юма, Канта и т.д. Борьба между церковью и государством, составлявшая основу европейской истории, привела к постепенному признанию церковью автономии светской сферы жизни. Одновременно и духовная жизнь человека выходила из-под контроля светских властей. И церковь, и го­сударство постепенно научились признавать за человеком право политической и духовной автономии, тесно связанной с достоинством.

Россия получила из Византии только богословие, привезенное из империи греческими монахами. Никакого влияния греко-римская этика, юриспруденция, философия, литература в России не имели вплоть до Нового времени. Человек понимался как собственность князя и раб божий. При этом никакая автономия духовной сферы от государственной не признавалась. Само понятие достоинства не имело никакого хождения, пока в начале ХIХ века не появилось первое поколение «непоротых» дворян. В Европе категория чести — одна из центральных уже в Средние века, а в Россию она проникает практически лишь в ХIХ столетии. Вместе с возникшим понятием чести российская аристократия приобрела чувство человеческого достоинства, которое не успело укорениться в других сословиях и было быстро втоптано в грязь. Крепостное право — а фактически рабство — тоже сыграло свою роль.

В итоге в России так и не сформировалось отношение к другому как к равному себе. Хамство (во всех его проявлениях), высокомерие, неприветливость (то есть как раз отсутствие внешнего признания достоинства за другим) является продуктом этой долгой истории».

«Тут правильным было бы говорить не о хамстве, а о ­разлитой внутренней агрессии. Уровень готовности к конфронтации, агрессии, конфликту у нас выше, чем во многих европейских или даже восточных странах. Причин тому много, но одна из главных, на мой взгляд, в том, что у нас перекрыты пути для здоровой агрессии. Здоровая агрессия направлена на защиту своих прав и своей территории, на то, чтобы отстаивать свои интересы. Все это в стране очень жестко пресекалось в те­чение долгих лет — и, как следствие, нет технологий реализации здоровой агрессии и ощущения «я вправе защищаться». Например, независимый суд — это ведь не что иное, как цивилизованная форма агрессии: вместо того чтобы обозвать другого идиотом или морду ему набить, можно подать в суд. У нас же постоянно присутствует давление сверху, со стороны власти, а обратные пути взаимодействия перекрыты. А когда сверху клапан перекрыт, то запертая агрессия направлена во все стороны. И получается, что мы живем в такой обстановке, когда человек может получить от кого угодно — от про­хожего до собственного начальника и полиции. По телевизору человеку тоже объясняют все время, что он бездуховный и ментальность у него подкачала. Естественно, все это переходит в состояние бессильной злобы, которая проявляется везде и всюду. Кто-то косо посмотрел или на ногу наступил — можно на нем сорваться».

«Как человек, большую часть жизни проживший в советское время,  могу с уверенностью сказать: сейчас хамят меньше. В магазине все реже можно услышать хамство в свой адрес — сегодня продавцов все-таки обучают быть вежливее, чтобы они постарались как можно больше продать. В принципе, в больших городах хамят больше, чем в маленьких. И это не чисто российское явление, а общемировое: жизнь в мегаполисе очень напряженная, стрессовая, и хамство часто — способ этот стресс снять. Так что я бы не сказал, что это национальная черта».

«Мне кажется, общество так устроено. Возьмите такое явление, как дедовщина в армии, которой не было раньше. Оно было до революции в некоторых привилегированных офицерских училищах, где старшие кадеты измывались над младшими кадетами, с тем чтобы те, когда станут старшими измывались над следующими. Но вот в Красной армии этого сначала не было совсем и появилось позже — я об этом услышал в 1960-е. Над человеком издеваются, издеваются очень унизительно, сурово, — с тем чтобы он, пройдя определенную ступень, имел возможность издеваться над другими. Мне кажется , это такая модель общества. Это не ограничено армией: хамство и желание власти связаны с комплексом неполноценности. Люди издеваются именно потому, что над ними издевались, и хамят потому, что им хамили. Все это, если есть в какой-то части общества, распространяется на более значительную его часть».

«Агрессия — это форма страха. Я боюсь, что я не ценен, и, вообще-то, с ужасом подозреваю, что я уродец. Поэтому я буду громко шуметь, никого не пропускать на дороге и т.п. Потому что когда-то ему объяснили, что он — дурачок, ничего не знает и не умеет, когда-то случилось это обесценивание. Это программирование на детском уровне».

«Агрессия — это верхушка айсберга. Как правило, она следствие тревоги. У нас в обществе очень много тревоги и страхов. Традиционно, потому что всегда в России власть враждебна людям, народу, а люди от той власти зависят, что спокойствия не прибавляет. И актуально, потому что все понимают, что власть в самом широком смысле совершенно неадекватна, по сути, осуществляет оккупацию страны. При этом общественного согласия про то, кто враг, нет. Поэтому нет предстапвления о том, кто не враг, кто свой. Вот все и огрызаются и кусаются».

«​Хамят потому, что люди думают, что каждый из них заслуживает намного большего, а получает намного меньшее. Но надо признать, что по сравнению с советским периодом хамить стали намного меньше. Все-таки реальные отношения потребителя и продавца воспитывают людей. И сейчас, когда мне кажется, что в магазине мне говорят что-то не то, я фыркаю носом, и по сравнению с советским временем, — это верх вежливости. Эта положительная динамика меня обнадеживает».