Почему все так?

«Если мы смотрим на себя со стороны, то есть сравниваем себя с образцом, который для себя взяли в виде Запада, мы безнадежно проигрываем по многим статьям. Это осознавать больно и обидно. И хочется сделать так, чтобы было не так обидно. Заявлять, что мы вас перегоним, как это было при Хрущеве, глупо. Тогда нужно просто говорить: а мы едем не по этому пути, нас нельзя сравнивать, мы едем сами. А куда? Мы не скажем, у нас особый путь. Интересно, что все попытки «Левада-центра» выяснить, в чем состоит этот «особый путь», провалились — нет ответа. Неприлично спрашивать, что такое особый путь: особый путь — это особый путь. И о нем говорить не надо.

Кстати, идея суверенной демократии очень близка к этому комплексу мыслей. Это вроде бы такая риторическая фигура, адресованная то ли внешним критикам (что довольно смешно), то ли самим себе (что тоже смешно). Запретить внутреннюю критику — задача, обреченная на неудачу. Но при этом, например, ментам, которые мордуют кого-то в обезьяннике, такая парадигма обещает безнаказанность. Это значит, что никаким другим взором, кроме как тем, каким они смотрят на себя, на них не посмотрят — ни в суде, ни в прокуратуре. Так что это не просто «ну давайте не будем говорить о плохом». Это на руку тем, кто на нас же и отыгрывается».

«Я не эксперт по России, но я бы сказал, что каждая страна считает себя уникальной. Я англичанин, и англичане считают себя уникальными. Сейчас я работаю в США, и здесь очень популярна идея американской исключительности. До этого я работал в Австралии — то же самое. Так что я сомневаюсь, что Россия на самом деле такая уж исключительная».

«Начиная с XIX века сложились две главные парадигмы русской истории. Родоначальниками первой были славянофилы в конце 1830-х годов: мы никогда не догоним Европу, но это не потому, что мы хуже, а потому, что мы — лучше, моральнее, духовнее. Нет надобности догонять Европу, потому что она разлагается. «У России свой особый путь» — эта парадигма определила самоубийственную политику Николая I. Потому и произошла Крымская война: Николай никогда бы не осмелился бросить вызов Европе, не будь он уверен, что она окончательно разложилась и ни на что не способна. Современная иллюстрация такой позиции — Александр Проханов, который часто объясняет в прессе, что Европа полностью сгнила, там уже однополые браки разрешают, ниже падать некуда. Он — имперский националист, наследующий позицию славянофилов.

Вторая парадигма — либеральная, у истоков ее — главным образом дореволюционные историки, которые, как правило, были западниками, либералами и для себя ре­шали проблему просто: Россия — «запоздалая Европа», мы медленно движемся в этом направлении и за поворотом ее нагоним. А потом пришел 1917 год, и Россия не только не стала Европой, но вернулась в Московию и полно­стью себя изолировала — точно так же, как в XVII веке. Либеральная парадигма рухнула, осталась одна славянофильская. То есть в идейном смысле «особому пути» ничто не противостоит. Вот какая трагическая история.

От многих нынешних политиков, в том числе либеральных, сегодня можно часто услышать: «А что вы хотите? У нас тысяча лет рабства позади!» Тысяча лет рабства — стереотип. Россия выходила из монгольского ига на волне сопротивления, национально-освободительной войны. В конечном счете это привело к образованию фактически европейского государства. Что такое европейское государство? Это гарантия от произвола власти — этим Европа всегда отличалась от России. После монгольского ига в России образовалось такое же абсолютистское государство с аристократией, как и в Европе. И так продолжалось с 1470 по 1580 год — начиная с правления Ивана III. Кончилось тем, что в судебнике 1550 го­да появилась 98-я статья, согласно которой царь не имел права самостоятельно принимать никаких новых законов, а только с благословения боярской думы. Это был, если хотите, первый европейский пик в истории России, на который она в 1560 году ответила самодержавной революцией Ивана Грозного.

Таким образом, можно представить Россию не как запоздалую Европу, как думали историки до революции, но как испорченную Европу — и это была бы новая либеральная парадигма, которая могла бы стать альтернативой «особому пути».

«Это один из самых чувствительных для западного исследователя вопросов. Что делать с тем, что Россия считает себя особенной, даже уникальной, и верно ли это? В своей классической работе «Россия при старом режиме» историк Ричард Пайпс даже заявил, что Россия sui generis — единственная в своем роде страна, и ее нельзя сравнивать ни с какими другими странами. Вероятно, иностранцам вообще не стоило бы высказываться по этому поводу, но ведь и весь русский интеллектуальный дискурс, как минимум с XIX века, пронизан непримиримым спором именно на эту тему — существует ли «особый русский путь».

Россия повзрослела совсем не так, как другие европейские страны. Для этого были свои причины, связанные с вопросами безопасности, бедностью ресурсов, удаленностью от мировых рынков, с религиозной изоляцией. Это действительно особые, уникальные условия, и правителям России приходилось искать особые решения, чтобы гарантировать выживание стране.

Вопрос в том, будут ли снова воспроизводиться старые методы, даже если они уже давно не соответствуют нынешнему дню. Я не верю в то, что оппоненты либеральной, рыночной модели придумают свою, более эффективную модель, но и по поводу старых российских методов управления я консенсуса не жду. Скорее всего, Россия так и останется наедине с ощущением собственной отдельности и уникальности».

«Это очень хорошо оправдывает. Так же, как каждый из нас объясняет свои недостатки — один пьет, другой не умеет найти хорошую работу — тем, что «я таким вот создан». На самом деле это отрицание великого качества человека — свободной воли. То же самое и с народом: если ему неохота трудиться над своей общественной жизнью, государством, тогда намного легче сказать «мы вот такие уродились».

В русской истории были разные периоды, и разные части России по-разному развивались. Достаточно вспомнить о средневековом Новгороде или Пскове, о Литовской Руси (нынешней Белоруссии и Украине), о Тверском княжестве. Во многом развитие зависело от уровня авторитаризма власти и сломленности общества. В конце концов, и в начале ХХ века Россия развивалась совсем не так, как она живет сейчас. Если посмотреть серию фотографий русской жизни ХХ века замечательного фотографа Прокудина-Горского, видно, что даже лица у людей другие. Так вот, чтобы лица у нас были достойными и жить в стране было не стыдно, нужно иметь волю строить себя и страну».

«Лучший ответ на этот вопрос дал Достоевский: комплекс неполноценности и отсталость в сравнении с Европой. В момент, когда Достоевский был не в ура-патриотическом, а, скорее, в критическом настроении, он написал в «Дневнике писателя» простую вещь: Россия должна сравнивать себя не с Европой, а с Азией, в сравнении с которой она будет смотреться выигрышно. К сожалению, эта возможность теперь отпала. Япония и Корея уже обогнали Россию, и даже Китай вырывается вперед. А Россия всматривается в себя и никуда не движется. Это очень печально, поскольку, как мне кажется, такие люди, как Трубецкой и Вернадский, были правы, когда видели Россию уникальным сочетанием Востока и Запада. Сейчас, когда Восток и Запад сближаются друг с другом, эта историческая возможность исчезает».

«По правде говоря, я и сам думаю, что у России особый путь. Но это не хорошо и не плохо: Россия очень большая страна, разнообразная, жизнь на Дальнем Востоке совершенно другая, чем жизнь в Калининграде. Издавна русские жили в деревнях, очень изолированных друг от друга. Люди были малограмотные, и общее смысловое поле создавалось с трудом, но оно было — русский язык. Ну и религия, конечно, тоже служила объединяющим началом. Но объяснять проблемы страны особым путем нельзя. У любой страны есть проблемы, это нормальное явление. Однако русские люди воспринимают реальность, которая их окружает, как отрицательную. Страшно любят плакаться, говорить, как у них все плохо. Вообще-то, пять шестых мира живут хуже, чем мы. Есть страны, которые живут материально лучше, но эта часть мира невелика. Мы же всегда смотрим на самые благополучные страны, считаем, что мы достойны их уровня, но при этом не хотим так стараться, как они.

Сто лет назад не было стоваттных лампочек, а сейчас даже они бледны для глаза. Вот японцы приезжают в наше метро, которое мы считаем самым красивым в мире, и в один голос говорят, что у нас очень темно — потому что в японском метро намного светлее. Просто они перешли на другие лампочки. Они говорят: в вашем метро трудно читать — но нашим-то людям не трудно. Только если ты привык к определенному уровню освещенности, тебе кажется, что темно. И это отчасти замкнутый круг — все равно что употреблять все более сильные лекарства.

Можно говорить о своей особости, но не нужно думать, что американцы или французы хуже — просто они немножко другие. И это только радость для понимающего человека — интересно жить в мире, где народы разные. Своей особостью можно гордиться, но не стоит считать, что она лучше, чем у других».
​

«Это такое удобное объяснение. Но лично я не понимаю, что это значит. Я вижу два ответа на подобный вопрос. Либо я отказываюсь понимать, что это такое, либо готов согласиться, но тогда я прошу согласиться и с тем, что особый путь абсолютно у всех стран. Разве история Англии похожа на историю Франции? Или история США — на историю Перу или Гондураса? Нет, конечно. У каждой страны — своя судьба, и ее можно назвать особым путем».

«Люди, говорящие про особый путь, очевидно, недостаточно уверены в своем собственном пути. Всегда правильнее начинать с себя. Ты являешься частью этого народа, ты куда-то движешься. Ты готов подумать об этом? Отлично!»

«Я думаю, «особый путь» России действительно существует. И он, по крайней мере частично, является следствием крепостного права. Когда есть царь-самодержец, который говорит всем, что делать, не чувствуешь ответственности за собственное поведение. Во-первых, кто-то все решает за тебя, а во вторых, сам ты все равно ничего решить не можешь. Я проведу параллель между США и Россией. На Юге США, где было рабство и аграрная экономика, правили те, у кого был контроль над ресурсами. А на Севере людям, чтобы разбогатеть, приходилось заниматься производством и инновациями. Казалось бы, что тот, кто владеет землей и ресурсами, должен был быть сильнее того, у кого их нет. Но история любит преподносить сюрпризы — кажущаяся сила может в один прекрасный момент обернуться слабостью».