Почему все так?

«У нас очень узнаваемая мимика. Мы отличаемся тем, что все время напряжены, всегда ждем подвоха. Заметьте, как люди держат детей за руку на улице, не отпуская, как сумки проверяют все время, как за карманами следят, как обходят мента. Ощущение угрозы пронизывает все, и мимика специфическая, защитная. По ней нас узнают всегда там, и по ее отсутствию видно иностранца здесь».

«Когда я слышу русскую речь за границей, я начинаю различать, о чем они говорят. Так-то все вокруг щебетали на птичьем языке — и это было элементом ландшафта. А тут заговорили о сапогах, о булках, о чем угодно, и от этого хочется немедленно отползти. Человек в путешествии открыт к себе высокому, а тут ему предлагается слушать какую-то ерунду.

Есть еще маркер, связанный со страхом коммуникации. Я думаю, что дети, рожденные после 2000 года, не выдают этой реакции. Все, кто рожден раньше, так или иначе имеют опыт советского воспитания, хотя бы на уровне детского сада. А это уровень первичного недоверия. Это понимание того, что если к тебе приближается человек, то он обязательно скажет тебе, чтобы ты помыл руки, построился и т.п. То есть в принципе он враждебен. Это первичное недоверие мы благополучно усвоили, и нам нужно много сил не для того даже, чтобы справиться с этим, потому что в нас это уже неискоренимо, но хотя бы чтобы окультурить эту готовность к нападению и принять какой-то более человеческий вид. В нас есть что-то такое, что заставляет либо прогибать спину и смотреть наверх, либо немедленно огрызнуться и всех построить.

Вот характерный пример: я была в Беркли и купила себе кофточку, стою на остановке, и каждая третья женщина, при том что в Беркли достаточно рафинированная публика, подходила и говорила: «Ah, I like your shoes, hair». Моя первая реакция: «Женщина, вы что?!» Это же оценка. Она позволила себе меня оценить, следовательно, приподняться. На ее языке это не оценка, потому что отношения горизонтальные. Она мне сказала, что я ей нравлюсь по каким-то признакам. Это такой способ выстраивания коммуникации. В этом месте у нас просто включаются разные сценарии. Современные дети, ока­зываясь за границей, спрашивают: почему такие добрые все? Так они не добрые, они так общаются. Немедленное включение подчинения, или попытки подчинить, или конфликта в результате чьей-то оценки — вот это наша драма. Че­ловек, выросший вне этой системы, от этой драмы сво­боден. У них другие драмы есть, но не эта. По этому признаку легко опознать нашего соотечест­венника».
​

​«За границей есть две стратегии поведения. Одна стратегия — держаться стаей, делать все вместе и одинаково, говорить на русском языке, требовать, чтобы все с тобой тоже разговаривали на русском, и создавать за границей обстановку, максимально похожую на обстановку у себя дома. Окружить себя своими — значит не позволить себе и другим смотреть на себя внешним взглядом. «Ну да, бухаем мы здесь по-черному, а что, нельзя?» Он знает, что нельзя, но начинает бухать прямо в самолете, чтобы утвердить свою «самость». Другая стратегия — держаться от «стаи» подальше. Не для того вы ехали за границу, чтобы быть как у себя дома, вы едете, чтобы быть как «у них» дома. Стыдиться соотечественников — это смотреть на себя как бы со стороны».

​

«Я знаю людей, которые очень радуются. Для русского человека в отличие от западного или тех, кого мы считаем западными людьми, огромное значение имеет общение — с семьей, друзьями и так далее. И русские люди, попадая на Запад, очень тоскуют и чувствуют себя одиноко. Та система отношений, которая существует на Западе, кажется нам очень холодной. Я встречал соотечественников, проживших очень долгое время за границей, которые слово в слово повторяют советский стереотип: здесь не умеют дружить, здесь ни у кого нет друзей. В нашем представлении подруга — это когда можно позвонить в два часа ночи и 50 минут рассказывать о личной жизни. На Западе вы можете быть очень близкими друзьями, но звонить после 10 вечера не принято.

Многие русские за границей очень нуждаются в подпитке и, наверное, скорее радуются, когда встречают соотечественника. Но многие, конечно, не радуются — потому что чувствуют себя комфортно и в подобной подпитке не нуждаются. Что касается того, почему нас можно узнать, — да, нас можно узнать по скованности, по взгляду, по отсутствию улыбки. Я даже много раз экспериментировал: идут по улице две дамы, прекрасно одеты, явно живут там давно, но внутренним чутьем чувствуешь — это наши. Я подходил — и да, они разговаривают по-русски».