Почему все так?

«Я не уверен, что это такая наша уникальность. Большинство человечества абсурдно, глупо и делает все по-дурацки. В разных обществах у этого большинства разные шансы социального продвижения. Наш нынешний режим недолюбливает самостоятельно мыслящих людей, социально активных, интеллектуалов (но они и всюду однозначного отношения не вызывают). Отсюда конфигурация нашей правящей элиты. Кардинальных ее отличий от элит многих развитых стран в отношении рационализма и духовности я не вижу, но коррупция и девальвация нравственных ценностей (вот это отличительные черты), конечно, не способствуют осмысленности социального поведения».

«Начну с того, что я так не думаю. И многие люди, которые так говорят, тоже не все время так думают. Но пожаловаться на свою жизнь и на Россию — это принято. Для многих это хороший тон.

Вообще, мы бы не знали, плохо у нас или хорошо, грязно на улице или чисто, громко мы кричим на детей или нет, если бы мы жили обществом, состоящим из нас одних и замкнутом в себе. Люди кричат или не кричат на детей в соответствии с некоторыми нормами. Такие нормы, как правило, человек не ощущает, как не ощущает нормы языка, когда он на нем говорит. Только если для него этот язык неродной, он видит, как и что в нем устроено. Либо надо иметь специальную подготовку. Так же и с общественными нормами — или надо быть социологом, чтобы видеть, как они действуют, или, что куда распространенней, иметь внешнюю точку зрения на себя, свое поведение, на проблему воспитания детей и т.п. Наше общество с давних времен вступило в контакт с соседними обществами, в частности с Западной Европой, и таким образом приобрело другую точку зрения на свои внутренние обстоятельства. Грубо говоря, у нас есть два взгляда на себя: взгляд изнутри, согласно которому все годится и мы такие, какие есть, и трудно сказать, хорошо это или плохо; и другой взгляд, внешний, — когда мы пытаемся смотреть на себя глазами тех, кого мы считаем своими соседями, оппонентами, образцом и т.д., и пытаемся понять, почему у нас так, а не как-то еще. Наличие этих двух взглядов и составляет драму русского общества, русской истории и дает богатство нашему взгляду на себя.

Смотреть на себя чужими глазами, как правило, одновременно и весело, и больно. Но ирония, в отличие от юмора, и есть улыбка вместе с болью. Многими этот способ принимается за враждебный — это, дескать, не мы так про себя думаем, а некие враги. Но ведь врагам дела нет до того, кричим мы на своих детей или нет. Мы смотрим на себя вот этим вторым взглядом, и это неприятно тем, кто хочет, чтобы взгляд был только один. Эта двойственность — особенность самой что ни на есть русской души. Попытка освободить ее от одной из половинок — это вивисекция, которая ни к чему не приводит».

«У нас очень странное представление о стране, в которой мы живем. Заметьте, например, что все дискуссии идут о прошлом. И люди между собой различаются тем, какую точку во времени считают поворотным моментом, когда история скурвилась и пошла не тем путем. Для кого-то это крещение Руси, для кого-то 1861 год, для кого-то — 1917-й, для кого-то — 1937-й или 1991-й. Такая вот политическая жизнь, ориентированная на будущее как воспроизведение хорошего прошлого (до той точки, когда история не туда повернула). И в этом смысле в системе нет будущего, одно настоящее.

У нас проблема и с астрономическим временем — на законодательном уровне с часами определиться не можем. Это только кажется чем-то абсолютно абстрактным, но во многом определяет процессы, которые в стране происходят. Или, скажем, существует такое понятие, как «местная система координат»: это такая систематическая помеха в навигации, ее придумали в советские времена, чтобы враги не могли узнать, где у нас что находится. Вводится она следующим образом: в каждом муниципалитете заводят местную систему координат — точку, которая считается нулем, и коэффициент, который переводит координаты этой точки в реальные физические координаты. Коэффициент секретный. Поэтому если вы хотите, например, привязать дачный участок к местности по спутнику, у вас ничего не получится, так как координаты неверные. Нужно пойти в кадастр, заплатить денежку, за это вам дадут юридически точные координаты. Очень любопытное государство, изучением которого никто не занимается. Вымышленное, расположенное в мифологизированном пространстве и непрерывном настоящем. Иными словами, в безвременье.

Ни социальное время, ни социальное пространство, ни социальная структура у нас никак не рефлектируются. Кто по нынешнему социальному положению ваши родители? Раньше были рабочими, крестьянами или служащими. А теперь кто? Никто однозначно не может ответить, никто не знает своего социального статуса наверняка. То же с пространством: где мы находимся — Европа, Азия, Азиопа? И с исторической эпохой: у нас капитализм, социализм, феодализм, рабство? Тоже никто не знает ответа. А это ведь клиническая симптоматика: когда пациент поступает в больницу, его спрашивают: «Кто ты? Где находишься? Какое время года сейчас?»

«Говорят, вдова Франклина Делано Рузвельта, побывав в 1946 году в России, сказала замечательную фразу, когда ее Молотов уже у трапа самолета спросил: «Как вам понравились русские люди?» «Они самые счастливые люди на земле. Потому что они даже не знают, какие они несчастные». Сейчас мы знаем, какие мы несчастные, и понимаем, что бывает намного лучше — даже в таких мелочах, как качество магазинов, кафе, отелей. Общество меняется, оно стало открытым, и, я думаю, у него большие перспективы. Поэтому все далеко не так плохо».

«Я бы не сказала, что у нас происходит ужас и хаос. По большому счету надо иметь совесть и понимать, что мы живем не в самые ужасные времена, и вообще, почти всю историю нашей страны все было намного хуже. У нас происходит не хаос, а посттравматический синдром, его завершающая стадия. Она приносит депрессию, апатию, бессилие.

Другой вопрос, что у нас, к сожалению, есть факторы ретравматизации — в виде нынешней власти, которая сплошь и рядом бьет по больному. Но она это делает, впрочем, более или менее умеренно, и, в принципе, видно же, что постепенно происходит восстановление социальной ткани. Просто на это требуется много времени и хоть сколько-нибудь приемлемый уровень благополучия — чтобы не сажали, не стреляли на улицах, не было бы голода.

Процессы идут: то же волонтерское движение развивается, те же родители совершенно иначе относятся к детям, у людей начинает формироваться какое-то представление о том, что правильно, что неправильно, о своих правах, интересах. Да и просто новый опыт работает: за 20 лет сменилось поколение, и люди уже элементарно не боятся банков, кредитов, смены работы, поездок за границу — всего того, что было шоком для населения в 1990-е годы. А главное, что нам так нужно было бы сейчас, — это лет десять покоя. Пусть даже без какой-то супердемократии и свобод, но только чтобы они не закатывали все в асфальт».

​«Многое зависит от сознания. Просто нужно правильно определиться со своим местом. Не нужно думать, что ты самый лучший. Вообще, нужно перестать считать, что мы на всемирной Олимпиаде, где есть только один победитель, который получает все. Это полный абсурд. Одному человеку свойственно бегать спринт, а другому — бежать стайерскую дистанцию. Кто-то счастлив валяться в шезлонге, а другому нужно движение. Не нужно думать: чем быстрее ты бежишь, тем лучше. Это диктует нам так называемая теория прогресса, которая, вольно или невольно, присутствует в нашем сознании, но это абсолютно не так. Есть чудесная китайская притча: идет дождь, по двору бегает человек с кувшином, все быстрее и быстрее. Мудрец, который сидит в доме, говорит ему: «Неужели ты думаешь, что чем быстрее ты бегаешь, тем больше воды наберется в твой кувшин?»

«Недавно я разговаривал с несколькими людьми, и один из них очень проникновенно, с душевной болью говорил довольно банальные слова: «Не понимаю, почему у нас так все получается — ведь вроде государство должно все делать для людей, чтобы все было хорошо… А получается наоборот». Прелесть в том, что говорил это человек, который работает заместителем министра».

«Мне кажется, в значительной степени это сводится к тому, что называется вертикалью власти: командуют сверху вниз, не имея обратной связи. Например, в Москве перестали чистить снег, по крайней мере в центре, где я живу. И не думаю, что есть официальная статистика травм. Почему перестали чистить? При Лужкове, который был монстр и ломал Москву, Москву чистили, а сейчас не чистят. Я полагаю потому, что существует квота на мигрантов, которые очень хорошо работают дворниками — таджики, узбеки, киргизы. А в Москве теперь должны быть русские, а нерусские должны быть ограничены. Результат этой чисто идеологической проблемы в том, что по Москве нельзя ходить. Совершенно такая же история с этими американскими детьми: вместо того чтобы усыновлять детей, решается идеологическая проблема, чтобы русские усыновляли. Так же, как в первом случае падают люди, во втором случае дети остаются в детских домах. Модель одна и та же — искусственная вертикаль без отдачи».

​

«Как сказал Вячеслав Глазычев, Россия — это большая промежность между Западом и Востоком. Именно поэтому».