Посторонним В.

Журналист Дмитрий Опарин и координатор «Архнадзора» Рустам Рахматуллин — о том, почему в Москве невозможно попасть внутрь памятников архитектуры и что нужно сделать, чтобы это изменить 

«У государства пока не хватает ни времени, ни сил, чтобы добиваться доступности памятников архитектуры — в России, к сожалению, в первую очередь приходится бороться за то, чтобы их не снесли. Но с историческими интерьерами у нас действительно огромная проблема. Сокровищ в Москве очень много, но большинство горожан понятия о них не имеет. А тот, кто работает в здании с сокровищами, полагает, что он их владелец. Хотя логика охраны наследия заключается именно в том, что сокровища охраняются для общества. С того момента, как ваша собственность признана объектом культурного наследия, ваши права на нее ограничиваются в пользу других. Даже в тех странах, где не было 1917 года и революционной национализации собственности, потомственные хозяева замков согласились с ограничением в правах — и пускают к себе экскурсантов.

Все эти детали прописываются в так называемых охранных обязательствах, которые владельцы оформляют с городом. Очень хотелось бы, чтобы в этих договорах категорически прописывалась доступность памятников. И не пару раз в год, на «Ночь в музее», потому что это профанация. Доступность должна быть связана с туризмом, а туризм — понятие круглогодичное.

Мы не сможем открыть посольства для публики — хотя сами дипломаты обычно не против, чтобы хотя бы два раза в год мы могли эти здания посещать. Но когда Академия наук запирается на огромной территории Нескучного сада и исключает из доступа Нескучный дворец — это что-то запредельное. Я не понимаю, что такое «особый режим» для Президиума Академии наук, где не происходит никакой постоянной работы — это представительский дворец. У больниц своя специфика, но я совершенно убежден, что движение экскурсионной группы, не говоря уже об отдельных гражданах с путеводителями, не мешают процессу лечения.

Интерьеры — только часть проблемы доступа. В Москве вы зачастую не можете даже просто подойти к фасаду. Например, Троекуровы палаты почти не видно ни с какой стороны. Они отделены от переулка двойным забором, и даже от этого забора ФСО отгоняет экскурсантов, как собак. СейчасУправделами президента думает, что с этим делать. Или еще один хрестоматийный пример — Монетный двор, находящийся почти на Красной площади, в проезде Воскресенские Ворота. Это выдающаяся постройка 1697 года. Чтобы получить представление об образе этого здания, нужно войти во двор. А с тех пор, как комплекс с бывшим Музеем Ленина передан Историческому музею, он недоступен. Двор превращен в собрание бытовок.

На Никольской улице закрыт доступ к палатам Печатного двора XVI–XVII веков — здания, где Иван Федоров печатал первую книгу. Никольская вообще приведена в абсолютно невменяемое состояние. Большая часть ее ценностей во дворах, и эти дворы никто не собирается открывать.

Как с этим справиться? Есть требования закона, и уполномоченные в области охраны наследия органы сейчас должны в ручном режиме разруливать ситуацию с закрытостью памятников. Девятого апреля на заседании мэрии было решено, что охранные обязательства станут императивными и односторонними — и нет ничего проще, чем прописать там такой режим. Понятно, что на местах это будут саботировать, но надо требовать и объяснять, что открытый доступ может быть выгодным для самих учреждений — дом может стать их маркой. Можно выделить несколько интерьерных комнат, которыми и так зачастую не пользуются, потому что там неудобно поставить столы с компьютерами, — и все: запускайте экскурсии и, не стесняясь, берите деньги за вход».

«Мы начали договариваться о съемке в недоступных для свободного посещения домах еще летом прошлого года. Я обратился в 47 учреждений, занимающих дореволюционные особняки и усадьбы, поговорил с десятками сотрудников посольств, научных институтов, банков, фирм, приемных министров и общественных организаций, заполнил тетрадь номерами телефонов и отослал гору официальных писем от редакции. И почти везде получил отказ. Устно и письменно, на бланках Управделами президента, ФСБ, Минздрава и еще полусотни организаций. Сотрудники отвечали, что у них ремонт или нет времени, что усадьба является режимным объектом, что посол против. Кто-то говорил, что мэрия замучила арендными сборами, поэтому интерьеры здания находятся в плохом состоянии и им стыдно и боязно их показывать. Часто спрашивали: «А вам зачем это?» Или просили вообще не упоминать их особняк. Или вешали трубку. Некоторые просили денег. И, в общем, спасибо тем восьми учреждениям, которые нас все-таки пустили к себе.

Дело, в общем, не в памятниках архитектуры, а в том, что город по-прежнему закрыт от его жителей. Поэтому нас и спрашивают постоянно: «Куда?», «Зачем?», «К кому?» — там, где вроде бы не должны. Я просто шел по улице, увидел красивый старый дом и решил зайти — и это нормальные отношения с городом. Мне непонятно, почему закрыты здания университетов, школ, НИИ, банков, министерств. Зато понятно, почему в Мос­кве так мало туристов, а жители города так плохо его знают. Во всем мире эта проблема давно решена. Есть специальные экскурсии, есть дни, когда становятся доступны закрытые обычно здания или замки. В Москве таких два — 18 апреля и 18 мая, дни культурного наследия Москвы. Но записываться надо за несколько месяцев, группы очень ограничены, и даже на таких условиях многие учреждения не пускают к себе.

Не надо делать музеи из всех красивых и старых домов. Но непонятно, почему организации, которые арендуют или даже владеют особняками в центре Москвы, не могут регулярно открывать для посещения свои представительские помещения — или даже взять себе штатного экскурсовода. Это же не от режимности зависит, а просто от желания и неравнодушия людей».