Почта России

Врач Михаил Роденский — студентке Первого медицинского института Лилии Лурье. Обоим чуть больше двадцати лет.

31 декабря 1929 года

Кисловодск

«Мой милый маленький! 10 часов вечера. Скоро грань старого и нового года. Итак, 1930 год. Как-то странно. Ты знаешь, что я расстраиваться способен каждую минуту. Так вот: расстроился. Что-то такое смутное, тревожное охватывает. Еще не понял. В 12 ночи последний раз в этом году вспомню тебя. Интересно, вспомнила ли меня ты. Забыть нетрудно.

Встречаю Новый год в очень небольшой компании. Не будет, конечно, ничего экстравагантного, а подурить хочется. Интересно, где ты бу­дешь встречать. В Казани или в Москве? От тебя еще писем не получал. Надеюсь получить завтра.

Маленький, я так страшно соскучился по тебе. Прямо чертовски. А ты?
Что бы сейчас ни дал за то, чтобы увидеть эту маленькую фигурку. Многое рождается в ласке. Я помню иные минуты с тобой, когда охватывало что-то исключительное по силе. Так ярко я чувствовал это необыкновенное большое к те­бе. И настолько впечатляюще это было, что за­бывал обо всем. Хотелось тогда в прикосновении, в поцелуе передать тебе это, чтобы поняла без слов, поняла интуитивно, приняла бы.
Вчера был в Кисловодске. Снег. Несимпатично. Пусто в парке. Одиноко зеленеют ели на Ро­мановской горке. Славный мой, хоть и пообещал я тебе карточку, а, видно, не пришлю. В Кисловодске Брауд закрылся, а в «Рембрандте» по­средственно очень снимают. Снялся с отцом. А один не решился. Ну допишу в 30 году, пока кончаю. Славный мой, славный маленький, проникнись всем моим к тебе чувством. Пойми, что люблю тебя, как сорок тысяч братьев свою погибшую сестру».

17 января 1930 года

Новочеркасск

«Маленькая, получил сегодня твое письмо. Страшно его ждал. Только мне неясно: в нем ты пишешь, что позднее поедешь в Москву, а на самом деле ты очень рано в нее попала. Ты знаешь, детка, все-таки у нас получилось очень нелепо. Я из Москвы, а ты в нее. И разница в каком-то одном-двух днях.

Детонька, ну теперь жду от тебя подробно­го московского письма. Где была? С кем? Что видела?
Я приехал в Новочеркасск вчера утром в 9 часов. На вокзале встречал папа. Мерз с 7 утра (поезд опоздал). Он мало изменился. Но все-таки похудел. Говорят, оказывается, что он со­всем умирал, весь был как насквозь светлый, полное истощение до предела. Сейчас ничего.

Сегодня думаем сходить в кино. «Флаг на­ции». Пожалей: сегодня упал, расшибся, разбил большеберцовую кость и разодрал штанину, так что пришлось папе нести портному, а я пре­бывал без оных под одеялом. Жалко новые штаны… и себя.

Лиля, соскучилась, девочка? Я очень. Знаешь, масса мыслей о тебе. Конечно, совершенно дико жить так, как мы живем с тобой сейчас, но Москва в этот раз особенно утешила меня в этом отношении. Все-таки не так трудно при максимуме энергии, желания, работы осуществить желанное.
Целую крепко. Твой Миша».

12 июня 1930 года

«Дорогой мой Лилькин!

Ну как, маленький, твои дела? Очень хочется скорее узнать о тебе. Я, по всей вероятности, уезжаю из Москвы сегодня или завтра. Истекает срок билета, а дела все сделаны, так что можно ехать.
Лилюка, нет здесь ни яблок, ни апельсинов. Сердиться будешь, но я обходил улицы, советовался, и ничего нет.

<…>
Смотрел дом на Серебряном (переулке. — БГ). Так себе. Сейчас ничего определенного. Плохие рамы. Сада нет. А просто тень от трех тополей. Для Москвы хотя и это сад. Может, отделают — лучше будет, а сейчас несимпатично.

Весь Арбат взрыт. Заливается асфальтом. Ни ходьбы, ни езды. Вся Москва строится. Жара. Очень трудно сейчас здесь.

Лилюня, приезжай к нам! «Отдохнем» тебя. Ну очень хочу о здоровье твоем вес­точку получить.
Ластонька, выздоравливай! И приез­жай. Ну целую ласковую дуроньку, же-
лаю скорее подняться. Пока все. Целую. Миша».

Письмо неизвестного Лиле

22 июня 1930 года

«Простите меня за мою назойливость.
Сейчас я хочу попытаться объяснить Вам все гораздо понятнее и попросить Вас исполнить одну мою просьбу.
Когда наступила развязка моего романа, то из четырех действующих лиц (я, Вера, Роденский и Вы) я не знал только Вас. Я несколько раз слышал Ваше имя и решил узнать, что это за четвертое действующее лицо. Кроме этого, по всей вероятности, тупого любопытства, я ничего не имел в виду.

Когда я пришел к Вам, Вы спросили меня о цели моего посещения. Я рассказал Вам свой роман, и получилось, что я, гонимый ­ревностью, пришел к Вам, надеясь найти союзника и человека, который может мне помочь.

Я хотел найти не союзника для какого-нибудь грязного дела, а человека так же ­обманутого, как и я, и посмотреть, как Вы относитесь к этому происшествию.

Я узнал, что у Вас с ним не простые товарищеские отношения, а более сложные; увидел Вас спокойной и уверенной в себе и в нем (по крайней мере внешне; что Вы испытыва­ли на самом деле, я не знаю).
Я хотел встать на позицию наблюдателя, при случае готового вернуть потерянное, но у меня это не вышло. А картина довольно интересная. Чего хочет Роденский я, конечно, не знаю, но он Вере рассказывает кое-что о Вас, а Вам о ней, и вы обе думаете, что знаете очень многое. Вы даже сказали мне: «Я знаю о ней больше, чем вы». Я это Вам пишу, чтобы Вы не слишком переоценивали свои силы, а я, кроме благодарности за Ваше хорошее отношение к мо­ему поступку, к Вам ничего не испытываю.

Теперь о моей просьбе.
Если Вы сможете мне сообщить что-либо интересное о этом происшествии, то я буду очень благодарен, но прошу Вас ничего не узнавать у Роденского, употребляя имя «страдающего поклонника», и вообще ни­чего не говорить о мне и моем способе зна­комства с Вами.

Если я Вам когда-нибудь понадоблюсь, то не стесняясь напишите мне.
Я всецело к Вашим услугам.
Очень благодарный Вам.
В.С.

P.S. Боюсь, что Вы уже успели кое-что написать Роденскому, и жалею, что не смог предупредить Вас раньше».

Михаил и Лилия родились и познакомились в Казани. Переписка проходила
в постоянных разъездах между Москвой и другими городами

23 июня 1930 года

«Мой маленький!
Я знал, что мне придется рассказать тебе многое. Иначе это было просто нельзя. Как рассказать? Вот взять целиком все рассказать.
Самое обидное — это положение твое сейчас. Я это глубоко понимаю. Меня совершенно ошеломило твое письмо, которое я получил сегодня. А я их получил от тебя два. Причем первым прочитал хорошее, теплое, ласковое, а вторым это — неспокойное. И тем резче был переход.
Вера. Этот человек с улицы Бутлерова. Его посещение. «Разбитая любовь». Записка. Откровение влюбленного человека. Я. И главное: Лилька, ничего не знающая, не ведающая. Черт же знает что такое. Черт знает.
Мальчишка. Конечно, малыш. Он сам не со­ображает всей пошлости. Для него это, пожалуй, даже интересный роман в жизни. Лилюка, я воспринимаю все это со стороны тебя. Ух как глупо и чертовски досадно за тебя.
Представь, Вера не ребенок. Она далеко не девочка даже. Я это знаю. Знаю. Сейчас все расскажу.
Последние дни моего пребывания в Каза­ни она вела себя совсем сумасшедше. И это была не тенденциозная, вертлявая девчонка. В один из последних вечеров перед твоей опе­рацией я в 12 часов ночи в сенях наткнулся на спящую на ступеньках фигуру. До этого я видел ее в 8 вечера в университете и сказал, что иду на Проломную и мне некогда (она просила уделить ей час).
Она караулила в библиотеке, в универси­тете. И вдруг пришла однажды прямо ко мне домой. Она сидела в Ленинском саду навер­ху, откуда виден наш дом, и, когда я выходил, я привык уже различать ее фигуру, стремительно бросающуюся вниз по лестнице в садик.
Я ходил с ней, говорил.
Ты спросишь, почему я разом не кончил все с ней, почему я не сумел или просто не хотел этого сделать.
Нет, Лилюка. Я всегда говорил вполне определенно и ясно. Не упоминая подчас твоего имени, я говорил, что никогда ничего у меня не может быть с ней. И это она знает. В этом я не допустил ничего оскорбительного по отношению к тебе.
А повод был простое любопытство, разго­вор ничего не стоящий об отвлеченных вещах. И оказывается, даже этот незначительный повод нельзя было допустить. Теперь я это вижу.
Я ходил с ней, доводил ее до дому, я никак не мог уйти, потому что она бежала вслед, она ничего не просила и говорила только то, что не может уйти.
И в день моего отъезда, несмотря на присутствие на вокзале мамы, она бежала за уходящим поездом. Она была совершенно невменяема. Я твердо и определенно говорил то, что в таких случаях говорят.
Теперь уйма ее писем. В каждом мольбы о чем-то, просьба просто ответить, описание своих переживаний, слез и т.д. Я написал ей две открытки, в чем не вижу ничего предосудительного, но, оказывается, и это обернулось против тебя.
То, что я не имею права ставить тебя в унизительное положение перед какими-то черт знает людьми. Да. Я не имею права. Наши отношения не могут позволить этого. И это­го больше не будет.
Ему я вряд ли буду писать. А впрочем, увижу. Думаю, это не стоит даже.
Да. Всего этого даже в малейшем не повторится. И сейчас, да, когда впереди перспектива Москвы, жизни вместе, — нужна большая уверенность в нас обоих по отношению друг к другу. Я понял тебя, понял, Лилюка, и скажу, что нашему я, детка, не изменил, а за все случившееся, мой маленький, прости».

P.S. Спустя год они поженились, родилась дочь Ирина. Около 1935 года Лиля ушла и вышла замуж второй раз, а Михаил впоследствии женился на Вере.