Кто вас этому научил

Евгения Альбац, журналист:

«Мой отец, Марк Ефремович Альбац, всю жизнь проработал в военно-промышленном комплексе, в страшно секретном институте (в советское время это называлось «почтовый ящик»), который занимался устройствами для баллистических ракет с атомным оружием — их запуска­ли с подводных лодок. Какие-то из этих устройств, которые позволяли точнее нацеливать ракеты на Западный берег США, придумывал мой отец — он возглавлял большую лабораторию, был главным конструктором целого ряда проектов. Каких — не знаю: отец об этом не говорил, он был под каким-то диким грифом секретности.

В первые два года войны отец был разведчиком Главного разведывательного управления Красной армии — работал на оккупированной немцами территории Украины с явкой в городе Николаеве. В 1941-м его забрали в двухнедельную разведшколу, поскольку он был альпинистом и радистом, увлекался радиоделом. 5 сентября 1941 года его выбросили на территорию Украины с легендой, что он грузин Григорий Басилия. Вплоть до 31 декабря 1941 года он передавал оттуда данные. О том, что он еврей, знал только штаб Южного фронта. И я много раз задавала себе вопрос: как отец, представляясь грузином и не зная по-грузински ни одного слова, кроме «ара» («нет»), наблюдал за всем тем, что происходило с евреями на Украине? 

Там уже в сентябре случился Бабий Яр, больше ста тысяч киевских евреев были расстреляны. Охота за ев­реями шла по всей Украине. Почему не боялся? Ведь он был совсем еще мальчишка — 21 год. А 31 декабря 1941 года при переходе линии фронта его подстрелили то ли свои, то ли чужие. И я очень хорошо вижу эту картину: как отец сидит в воронке, плачет (он мне об этом рассказывал), потому что ему жалко было маму, Евгению Самойловну Гребельскую, что она получит извещение о том, что сын убит. Каким-то образом он все-таки дополз до своих: у него была гангрена обеих ног. На этом его жизнь разведчика ГРУ РККА закончилась. Было много месяцев госпиталей, и зимой 1943 года он был комиссован из ГРУ и армии.

Папа был человеком, с которым мы очень много разговаривали. Его ранний уход — отца не стало 25 декабря 1980 года, когда мне был 21 год, — примирил меня с идеей того, что мир не кончается на земле. Иначе мне было бы трудно пережить его уход. Я думаю о нем каждый день — все 32 года, что его нет.

Второй человек, беседы с которым были для меня безумно важны, — академик Борис Викторович Раушенбах, один из главных конструкторов Сергея Павловича Королева. Он просчитывал все стыковки, участвовал во всех запусках, включая запуск первого спутника и Гагарина, а также преподавал в Физтехе небесную механику и общий курс теории перспективы. Раушенбах написал книгу о перспективе в иконах Андрея Рублева и по­казал, почему тот использовал слабую обратную перспективу — в отличие от прямой линейной перспективы времен Ренессанса. За этим скрывалась мысль о неразделенности земного и божьего мира у Рублева.

С Раушенбахами мы жили в одном доме и в одном подъезде. Потом я написала о нем повесть «Белое поле с черными квадратиками» — еще при советской власти. Мы говорили не о личном, а о религии, устройстве мироздания, о том, как идея божественного может сопрягаться с научным знанием, о детерминизме, который очевиден в фундаментальной физике, описывающей Большой взрыв и образование мира. Это было советское время, когда всякая религия была под запретом. Мы с ним принадлежали к разным конфессиям: я иудейка, Раушенбах — протестант. Но это нам не мешало.

И наконец, Рика Берг и Лев Разгон. На двоих у Льва и Рики было 32 года лагерей и ссылок. Они очень много рассказывали мне о том, как человеку сохранить себя в тюрьме и лагере, не опуститься, не стать стукачом, не сподличать в условиях запредельных, какие были в ГУЛАГе. Лев стал знаменит в перестройку, когда вышли его документальные рассказы о ГУЛАГе. Рика меня учила, как выжить женщине в тюрьме, как преодолевать брезгливость, как себя в жутких условиях соблюсти. 

Она всегда говорила, что если женщина перестает следить за собой в тюрьме, то рано или поздно погибнет. Когда Рику повезли на этап, на семь женщин была одна-единственная кружка с водой. Жарко, лето, всех мучает жажда. Перед ней пила женщина с проваленным носом, у нее был сифилис в последней стадии. Рика — а она была царственная женщина — сказала: «И вот в тот момент я поняла, что должна выпить из этой кружки». В тюрьме ты не можешь позволить себе брезгливость. Самое важное — выжить, и выжить с достоинством.
Познакомились мы так. 

В 1987 году в «Московских новостях» я опубликовала материал к столетию академика Николая Ивановича Вавилова. Сталин его посадил, и в 1943 году Вавилов умер от голодной дизентерии в саратовской тюрьме. Я на­шла его следователя, Александра Хвата, и взяла интервью. Помимо прочего, я спросила, как Вавилов вел себя на допросах. Когда я это опубликовала, мне позвонили Разгоны. Лев Эммануилович был в ярости. Он мне сказал: «Нель­зя задавать вопрос, как человек вел себя на допросе. Запомните, Женя, на каждого человека была своя пытка».

Когда тебе уже 53, понимаешь, что почти все люди оставили в тебе свой след. Мужчины, которых ты любила, мама, сестры, друзья, дети, внуки. Известно: если бы масса электрона была бы на тысячную долю другой, нашей Вселенной не было бы. Так и с человеческой жизнью: неважных людей нет. Просто кого-то ты перестаешь помнить».