Вечер. Бюро газеты Le Monde. Уборщица Альбина (59 лет, приехала в Москву из города Балаково в Саратовской области, родилась в Чувашии), придя на работу, встречает там Дору (53 года, приехала из Молдавии), которая убирает квартиру шеф-корреспондента газеты и временно живет в помещении, принадлежащем бюро

Дора: Что же с нами сделала страна?! Отправила нас в Турцию, я 13 лет прожила там — 12 лет было сыну, 10 дочке. Можно сказать, ­бросила их, как мама-кукушка, бабушкам-дедушкам. Сейчас почему я держусь за вну­ков? Муж у меня умер. В 36 лет я осталась одна. Дети погодки. Делай что хочешь: музыка, художка, основная школа, секции — все платное. Поменяли наши деревянные золотые деньги на купоны. Это я тебе описываю Молдавию. Я неграмотно говорю, но язык у меня подвешен. Три года вообще не выезжала из Турции. Сын поступил в академию полицейскую. Караул! Студенты на гособеспечении были, но форма каждый сезон — за свои. Учебники — за свои. Правда, первые два года они жили в казарме — учились и служили, а потом и квартира платная. Сейчас капитан, дай бог здоровья. Я говорю: «Сына, все хорошо, но не радуют ни твои звездочки, ни твое звание, ни твой диплом». Даже комнату не дают в общежитии. Это что такое?! Невестка моя, девочка, на дипломата окончила, работает в лицее молдавском. И что вы думаете? То же самое — ничего!

Альбина: Я дворником приехала сюда в 2003 году, потому что завод развалили. Сестра позвала. Я как балерина была, сейчас расползлась. Сын выучился здесь в Московском университете. Дочка выучилась.

Дора: Я здесь пятый год. И что я имею? В Молдавии дом в полтора этажа закрыла, квартиру продала, потому что некому жить. Там все валится. Дочка тут с мужем снимает квартиру, хотя он россиянин. Сын в Кишиневе снимает квартиру. А имели все. У меня и машина была, работа была. Все было. А теперь…

Альбина: У нас дома квартира есть. Машины нет. Двое детей, муж пьяница был. А что от него? Никаких денег.

Дора: Лучше без него. Лучше вдовой, я так считаю.

Альбина: Да. Муж пьяница-гуляница. Что я зарабатываю — я все детям помогаю. Вот сейчас сын закончил университет — 20 тысяч получает. А до этого 6 тысяч только получал. И он не будет ездить в Москву. Если бы власть платила по 20 тысяч, никто бы не приехал в Москву.

Дора: Если бы я 10 получала там, я бы не приехала.

Альбина: Да.

Дора: Дай бог здоровья людям, которые дают убираться.

Альбина: Да-да. Мне нравится убираться. Мы здесь, в Москве, без прописки больше ничего не можем. Я живу в доме, из которого жильцов выселяют. Тех, которые не хотят выселяться, осталось 15 человек в четырехподъездном доме, в пятиэтажке. Вот туда у нас милиционеры заселились и мы, жэковские работники. А как инвесторов найдут, как начнут строиться, тогда всех выкинут. Это на метро «Арбатская», улица Воздвиженка.

Дора: А сколько платят?

Альбина: Смотря сколько подъездов берешь. Если много берешь — платят хорошо. Если мало — у тебя нет зарплаты. Есть подъезды — от 1 тысячи до 6 тысяч в месяц. 800 рублей у меня один подъезд есть, четырехэтажка. Без лифта — два раза в месяц надо мыть. Но если два раза в месяц, то грязь пойдет. Я чаще мою. А с лифтом надо мыть один раз в месяц. А еще поддерживать чистоту — там рекламные бумаги валяются, подметать надо. Смотря какие жильцы в подъездах.

Дора: У меня что в подъезде творится! У меня там собаки кругом. Я свою дверь мою каждый день. Собака выходит не на лестницу, а ко мне на дверь. И пока хозяин откроет, она мою дверь…

Альбина: А у нас молдаване очень многие работают нянечкой. И такие хорошие зар­платы некоторые получают — 30–40 тысяч в месяц.

Дора: Я работала на Рублевке. Мы там четыре человека работали на три этажа. Он занимается машинами, а она модель. Она с Украины, с Бельцов. Я правду буду говорить, не примите в шутку. Ее мамочке 45 лет, Мариной ее звали — а у нее вот такая юбочка, вот такие каблуки. Две собачки, с такими ножками и такими носиками. Хозяйка родила дочку. Они имеют две няни — одна медработник, вторая педагог. Этих нянь они взяли на две недели раньше, до родов. Я приходила через день три раза в неделю, убираюсь и ухожу. Еще есть водитель при нас, хотя и мама водит, и сама хозяйка водит, и муж водит. Четыре машины! И еще с проживанием 5 через 2 работает женщина. Тоже наша, молдавская. Она, оказывается, работала у его бабушки. Вот я скажу одно: человек, который воспитан культурно с корня, он всегда будет и замечания делать по-человечески, и относиться к тебе будет по-человечески. А если, как говорю, на Рублевку приехала, то что Украина, что Молдавия, мы на нулю, мы тут никто… Хозяйке 21 или 22 года было — а она просит, чтоб ее звали только «госпожа Анна». Что?! Я ее Анечка называла. Какая госпожа?! Или Марина — ей 45 лет, мне 53. Я ей говорю: «Марина, давай лучше я тебя по имени-отчеству назову. Прости, я сельская женщина. Я еще не перешла на госпожу». Потом приходит молодой мужчина — лет 30. «Дора, познакомься, это мой муж. Он на 15 лет младше меня».

Альбина: Прямо при нем говорит?

Дора: Да, при нем! Я говорю: «Марина, извини, я спешу домой». Это ваша проблема, дай бог здоровья. Дай мне уйти побыстрее. Нас машина с «Кунцевской» забирала. В 5 часов как штык все должны были быть. Вот так мы там работали.

Альбина: А почему ты ушла?

Дора: У них бабушка жила во Франции, то ли была замужем там, то ли сама… И имела во Франции жилье какое-то. И вот они на лето на четыре месяца едут туда. Забирают своих нянь — месяц одна, месяц другая. Я их четыре месяца не могла ждать. Я год проработала. Они уехали, я ушла и больше не вернулась туда. На Рублевке эти коттеджи — и свой сад во дворе, и все. Она уходит, а ребенок спит. А он новорожденный, 2–3 месяца. Даже книжку нельзя читать в это время! Не мамы, а кукушки. Я матерюсь на них. А они не дума­ют, только пишут — сколько грамм, как срыгнул, что он… Это такая ерунда! Я в роддоме работала 8 лет. Я не медработник, я работала дезинфектором. У меня язык грязный. Я как начинаю их ругать, потому что пока не поругаешь, они не сядут. «У меня муж». А мне нужен твой муж? Если женщина имеет мужа на 15 лет младше, я такую жизнь не понимаю.

Альбина: Она за собой ухаживает и ничего больше не делает.

Дора: Давайте мы тоже пойдем ухаживаться, а не бегать целый день. Я до 3 часов работаю, а потом язык на плечо и бегом в садик. Придешь, что-то надо делать: внучку надо в бассейн, ее надо на каток, ее надо на ролики…

В субботу я работаю у одного парня, он эф­эсбэшник. Парень очень хороший. Он ровесник моей дочки. Относится отлично. Одна комната. Рубашки, костюмы у него идут в химчистку. Он очень аккуратный парень, армейский порядок. А у меня руки чешутся: смотрю я на этот костюм — взяла и щеточкой прогладила. Рубашка — видно, что надеванная. Стоит 500 долларов. Я цену знаю, потому что, когда он покупал, я ее гладила. Но есть же ручная стирка в машине. Ну что это — химчистка?! Из химчистки приносят не лучше.

Альбина: Там одну рубашку стоит 200 рублей постирать.

Дора: А, была не была, кидаю ее в машинку. Стираю, глажу. И ушла. У меня ключи. Звонит он мне вечером: «Дора, вы что, в химчистке были?» Я говорю: «Нет, я сама химчистка. Я что-то испортила?» — «Нет, спасибо вам». Когда уже надо в химчистку, тогда надо. И вот так мы работаем. 500 долларов для меня — это полжизни. А раньше я работала у одной профессорши тоже.

Альбина: Убирала, да?

Дора: Она одесситка. Люди, которые коренные культурные, это люди, которые видели разное… Как моя бабушка говорила: «Не говори, кто ты есть, думай, кем ты будешь». Сегодня если ты поднялась, завтра ты можешь упасть.

Альбина: Взлетела наверх, легко падать.

Дора: Да. Ты не говори, что я сегодня такая, а то можешь упасть сразу.

Альбина: Хвастаться не надо.

Дора: Да. А вот моя профессорша английского языка: «Я — профессор!» Мне-то что?! Вам оплачивает государство, а я у вас уборщица, гастарбайтер.

Альбина: Каждый день убирали, что ли?

Дора: Каждый день! Она одна. Человек принимает много гостей, у нее студенты. Она была больная. Она считала, что я сижу и ничего не делаю. Я год ее терпела. Теряет она какой-то документ, звонит: «Ищите!» Где искать?

Альбина: Вы не обязаны искать.

Дора: Где искать?! «Ищите!» Водителя имела, повара имела. Поваром жена водителя была, уехала на две недели на родину, и я вместо нее две недели работала. Я готовить не люблю. Я готовлю для семьи, для себя. Что бы ни готовили, как бы ни готовили — или малосольное, или много соли, или сухая, или жирная… Что-нибудь да скажет. Я ей сказала: «Да не нужна мне ваша кухня, я к вам не поваром пришла. Я ухожу!» — «Ой, Дорочка, Дорочка! Все хорошо». Или это профессиональное у нее, она считала меня, наверное, как ученицу — только одни замечания делать. Она же это любит. Получила профессорское в 1993 году. Это купленное, голову на отрез даю. Я понимаю, если произвести что-то, а так — английский язык выучил, сдал, и все. Какая я сельская тупая, а сажай меня и учи английскому языку… У меня ребенок учит в 6 лет, и то я по компьютеру кое-что соображаю, потому что ребенок мне показывает. Правда, она старше на 5 лет меня. Но я всех ценю и уважаю своих работодателей. Я ей звоню. У нее день рождения было 14 августа…

Альбина: Профессорше?

Дора: Да, я всем звоню. Со всеми я общаюсь. Но просто не надо издеваться. Вот я работаю в Солнцево. Женщина младше меня на год. Я в неделю раз у нее бываю. Три этажа там, она дает мне хорошие деньги. Я ничего не просила, она сама мне свою сумму сказала. Но женщина работает вместе со мной. У нее две дочки. У людей есть все — и бассейн, и сауна, все. Альбина: Бассейн большой?

Дора: Большой.

Альбина: Я в Вешках¹ ходила. Там бассейн как кадушка.

Дора: Бассейн — как эта комната, с лестницами. А она работает. Я ей говорю: «Вы сельская москвичка» — смеется.

Альбина: Она приезжая, наверное, тоже.

Дора: Да нет, местная. Там такая красота! Она любит цветы. Но сама не сидит. Там идет очень быстро работа. Бывает однокомнатная или две комнаты, убираешь — и как будто я вперед, меня назад. А тут три этажа, а я иду с удовольствием.

Альбина: Есть квартиры, ты заходишь — тебя тянет. Аура, что ли… Вот я сюда прихожу, как будто я отдыхать иду. Я сразу не работаю. Бывает, быстро-быстро убрала и, если есть «Новая газета», сяду читать. Я здесь 3–4 часа, когда их нет, нахожусь. Я и читаю, и работаю, и довольная ухожу отсюда. Есть места такие: один раз убираешь — больше не придешь. Не тянет. И никто не обижает тебя…

Дора: Вот к этой профессорше я шла, как на виселицу. Дочка уже ругалась со мной: «Уходи ты от нее! Ты приходишь — там не так, тут не так. Я не могу на тебя смотреть».

Альбина: Вот в такие места я больше не иду. Один раз побыла — второй раз не пойду.

Дора: Я иду, пока не найду себе замену. На Рублевку 8 месяцев ходила. Я на Марину смотреть не могла, простите. Такие наращенные волосы, с такими этими… маникюр, педикюр. Этот альфонс еще, где она его нашла? Сидел, играл на телефоне.

Альбина: Альфонсы любят такие места.

Дора: Какой молодой парень пойдет с такой старухой, простите меня.

Альбина: Один только Галкин с Аллой Пугачевой и Бабкина Надежда еще.

Дора: Я очень уважала Киркорова, его песни, но когда он женился на Алле Пугачевой, я оттолкнулась. Все мои смеются, что твоя любовь поменялась… Ну, нравился, у него такие песни, особенно «Небо и земля». Но теперь не могу я на него смотреть, как он изменился. А Галкин тоже. Ну, что он находит?! Столько девочек, что он находит в этой переделанной старушке? Не знаю, я не понимаю такой жизни.

Альбина: А дети тоже какие! Мы росли, я своих детей растила — что им положишь, то едят. А сейчас: «Что будешь, суп или котлеты?» — «Это не хочу. Это не хочу. Это не буду». Вот заранее надо спросить у них, что они хотят, что будете кушать.

Дора: С чужими детьми очень тяжело. Если еще родители понятливые и скажут, что вот — слушайся. Я приехала и первый год работала с одним ребенком. Там мы лепили крестики, могилки. Когда я родителям сказала: «Простите, что это такое?» — меня сделали ненормальной. Хозяин мне говорит: «Это нормально, Дора. Я общаюсь с психологами, с психиатрами». Как нормально?! Ребенок из пластилина сделал могилу, крест, кровь. Я в ужасе! Я первый раз такое увидела. Еще один раз я сидела за столом вот так 40 минут, потому что мама не могла успокоить своего 7-летнего сына — он крыл ее матом. А она говорит: «Дора, а что-то случилось?» А что еще должно случиться, скажите мне, пожалуйста? Я не понимаю, откуда он такие слова слышит? Смотреть не могу, вмешиваться не могу, и хоть заткни уши. Мне его надо было еще забирать из школы, по бассейнам туда-сюда, уроки с ним учить. Я сразу им сказала: «Ребята, я приезжая, я не русская, у меня и акцент, и ударение, у меня очень много минусов. Как я буду с вашим ребенком?» Они сказали: «Нормально». Я, как ты говоришь, и своих детей вырастила, и мы выросли, и, слава богу, внуки. Минусов много, но, простите, чтобы на маму… Это не дело. Она говорит: «Ну, чтобы наш папа об этом не знал». А еще у нас был начальник моих детей и мой начальник — они на работе, а я у него дома. И что вы думаете? Он относился очень хорошо, а она ни рыба ни мясо была. Что мне в нем нравилось — он человек слова. Сказал — сделал. Я должна была каждые три месяца уезжать, а он сказал: «Я тебе делаю разрешение на работу». И сделал на год. Они часто выезжали — когда у ребенка каникулы. Он говорит: «Дора, нас не будет. Вот ваш билет туда и обратно». На самолете меня домой катал. Я год так работала. У меня зарплата шла, а он мне еще: «Вот твои билеты».

Альбина: Домой билет?

Дора: Да, домой, потому что их не будет, допустим, на 10 дней или неделю.

Альбина: С другой стороны — молодец. Так и должно быть.

Дора: Он имеет гражданство, но он не русский сам был. Он мусульманин. А отец когда-то, видимо, выехал куда-то в Германию.

Альбина: В Германию много уезжали. У нас из Саратовской области много уезжали.

Дора: Мамочку он очень ценил.

Альбина: Вообще, человек в первую очередь должен ценить мать. Как Иосиф Кобзон — он только ценит мать. На Востряковском он купил землю рядом с матерью. Он член Госдумы. Зачем ему Востряково кладбище? Потому что у евреев в первую очередь — мать!

Дора: Я своим детям говорю: «В моем возрасте ваша бабушка была пенсионерка. А я работаю». Отец мой четыре инсульта получил. Он у меня был хлеборобом. Мы небогатые были, но у нас был достаток. У отца последняя машина была «волга». Я в 1982 году родила сына — он без номеров приехал, забрал меня из роддома. Мы в один прекрасный день проснулись — а того, что он накопил, хватает на две буханки хлеба… Он четыре инсульта получил. Когда я приезжала, радости было! А когда уезжать, он рыдал как ребенок. Он говорил: «Доченька, я-то думал, я с 12 лет работаю, думал, что я выучу внуков. Я сыграю свадьбу внуков. А у меня ты такая маленькая едешь на заработки». Они бросили свой дом, перешли ко мне. Там теперь брат живет с женой. Но в таком возрасте бросить свой очаг и перейти ко мне… Он у меня скончался, и мама у меня умерла. Хорошо, когда человек с трудностей переходит на хорошее — ступень выше, выше и выше. Я не говорю, что мы жили плохо. Машину мы имели. Выходные мы имели. Зарплату мы имели. Дом мы имели. В доме все у нас есть. Все есть, но это все рушится. Все стареет. Я 15 лет не делала капитальный ремонт. Кому? Сестра говорит: «Кому нужен твой музей? Ты лучше думай о том, чтобы ребенок имел в Кишиневе». У меня был районный центр, сейчас город. Но в городе никого не осталось, кроме бабушек, дедушек и детей. Педагогов нет!

Альбина: Не хватает.

Дора: Педагогов нет, потому что нет зарплаты. Все люди ездят, сиделками работают. У нас художественная школа закрылась — нет педагогов. У нас два хлебозавода было, старый и новый. У нас кинотеатр, три зала. У нас колхоз-гигант был. У нас винзавод, маслозавод, птицефабрика, свиноферма. Все распродали. Все развалилось.

Альбина: Все закрыли.

Дора: Я работала в роддоме, дезинфицировала. Потом в стоматологии поработала шесть месяцев. А потом говорю: «Господи! Ну куда?! Дора, давай, садись и езжай, потому что так нельзя». Мама категорически была против. Имела я там пару копеек на книжке. Это надо было снять и поехать в Турцию. Собрала круглый стол семейный: брат с женой, сестра с мужем. Если бы не они, я — никто. И вот я стала ездить. А душа — месяц еле выдержала. Страна чужая. Язык сходный², но совершенно другие понятия. Допустим, он мне говорит по-турецки: «Дай стул», а я понимаю, что он у меня просит тапочки. Приезжает россиянин, на русском говорит — так не хочется отпускать этого человека. Хозяин, если идет торговля, никогда не скажет спасибо. Не идет торговля — «Я вас даром кормлю». Я пять лет так проработала. Уехала в 1996-м. Первые три месяца каждый месяц ездила, чтобы визу не просрочивать. Дома двое детишек-школьников, мать с отцом. Они ни разу не были в Турции — я их не вози­ла. Потом мне говорят: «Дора, иди работать на дому с проживанием. В неделю раз будешь выходить на выходной». Там на дорогу давали, и как бы на обед давали. Но не все хозяева. Пришла в первую семью — отец с дочкой. Дочке было 22 года, замечательная девочка. Но дед такой был капризный! С утра уходил, вечером приходил — надо ему подавать тапочки, надо ему улыбаться. Кому улыбаться?! За что улыбаться?! Он был лет на 15 старше меня. Ты приходишь, я тебе говорю: «Добрый вечер», подаю тебе тапочки, беру твою сумку или вещи вешаю туда… Это для меня так унизительно было.

Альбина: И еще улыбаться надо было.

Дора: Еще и улыбаться! Куда улыбаться?! Я думаю: «Господи, где же мои дети?» Никому я не желаю такого! Тогда еще не было мобильных телефонов. В неделю раз если он разрешит на 5 минут поговорить по телефону! Выходишь с улицы звонить, там полицейские везде. Если с улицы по телефону звонишь, там видно все. А там собиралась очередь звонить. Потому что люди все выходили в неделю раз. Это жуть! Я шарахалась от этих полицейских. И кого я выучила, скажи, пожалуйста?! Племянник в Омске полицейскую академию окончил. Невестка окончила. Один племянник в Баку окончил полицейскую академию. Мой окончил в Молдавии. Я 13 лет от них шарахалась. Я, когда вижу таможню, меня выворачивает. Я кого выучила?! Вот так вот. Детям не выберешь профессию.

Альбина: Они сами.

Дора: Когда сын поступил — все. Это уже крышка. Я не успеваю. Работала на 300 долларов. Они были на гособеспечении, но какое гособеспечение?! С нижнего белья до погон все покупать надо. А литература? Учебники? Я три года не выезжала.

Альбина: Из Турции?

Дора: Из Турции. Я просила: «Дети, терпите!» У нас был такой девиз: начал учиться — учись до конца, нравится, не нравится. Не дай бог ты через два года скажешь — не нравится. И дочку так же просила. Очень было тяжело — и мне, и детям, и родителям. Моя сестра — моя вторая мама. Я с 36 лет одна, ни разу не слышала от ее мужа, чтобы он сказал: «Надоела твоя сестра со своими проблемами». Ни разу!

Альбина: А я в отпуск уехала, оставила племянницу свою из Чувашии. В день платила одну тысячу рублей, чтобы она работала спокойно. А сестра завидовала, хоть она москвичка. «Понаехали в Москву и гребут деньги», — говорит.

1. Вешки — коттеджный поселок на Алтуфьевском шоссе.

2. Язык сходный — турецкий язык оказал некоторое влияние на румынский, поскольку дунайские княжества Валахия и Молдавия с XVI до середины XIX века были вассальными территориями Османской империи.