Московские династии

Беловы
___
реставраторы

Виктор Белов с женой занимались восстановлением храмов и иконописью еще в 1960-х, их сын Алексей занялся тем же двадцать лет спустя, а теперь левкасят и расписывают иконостасы его дочери

Алексей Белов, 50 лет, реставратор, сын Виктора, отец Анны и Елизаветы:

«Наша династия началась с отца и матери — их родители занимались совсем другими вещами. Мой папа, Виктор Николаевич Белов, после войны поступил в художественную школу, затем кончил худграф пединститута. Вместе с ним училась целая плеяда выдающихся людей — например, папа всю жизнь очень дружил с Юрием Ковалем (советский художник, скульптор, детский писатель, автор книг «Недопесок» и «Приключения Васи Куролесова». — БГ), у них была общая мастерская, я в ней с детства бывал.

А мама окончила архитектурный и по­том стала работать в Мособлстройреставрации — занималась в Подмосковье обмерами, зондажами и раскопками памятников архитектуры. И если, допустим, был монастырь XVI века, то надо было найти слои XVI века и решить, можно ли восстановить постройку в стиле этого века. Для этого объект исследовали, вскрывали кладку, делали обмеры, проекты, а рабочие уже потом по ним ремонтировали купола, кровли, что-то восстанавливали. Параллельно мама писала пейзажи, портреты, натюрморты — для себя. И жизнь в доме всегда была насыщена какой-то красотой. Жили небогато, но мама все делала своими руками: по­ловички, изразцы… В дом приходили друзья-архитекторы, художники по фарфору, все что-то дарили. В общем, я жил в мире, где существовало что-то большее, чем обыденная жизнь. И в мастерской отца я тоже всегда это чувствовал.

Рисовать я любил с детства. После школы попробовал поработать архитектором-реставратором у матери на работе: чертил, ездил на объекты — например в Новоиерусалимский монастырь. А после армии отправился работать плотником на Соловки. Мама все говорила: «Устраивайся ко мне на работу». Но я не хотел. Мне это было интересно, но не более того. Как-то не зажигало меня это. И вот на Со­ловках мое сознание перевернулось. Я по­ступил в Академию художеств в Петер­бурге, на искусствоведческое отделение, и параллельно стал заниматься реставрацией икон. А потом вернулся в Москву, и в Государственной реставрационной мастерской как раз открылась вакансия. Директором была Лидия Михайловна Колтунова, которая была знакома с ма­мой, так меня взяли учеником в брига­ду. В этой мастерской я проработал десять лет.

Через несколько лет так совпало, что меня отправили на объект к маме — реставрировать стенопись в соборе. Мама занималась архитектурной частью, а я живописной. Подобное повторилось еще дважды: в церкви в Красногорске (я делал иконостас, мама — проект колокольни) и еще в одном храме, где мама была архитектором, папа делал паника­дило, а я писал иконостас. Конечно, на ду­ше очень тепло, когда туда приезжаешь, — все-таки совместное дело семьи.

Отец со своими друзьями реставрировал иконы. Одно время он работал на Ор­дынке у своего давнего друга, известнейшего реставратора, копииста Адольфа Николаевича Овчинникова. Где-то в 1975 го­ду был уникальный случай, когда Министерство культуры захотело сделать копию иконостаса XV века из Кирилло-Белозерского монастыря, который был в идеальном состоянии. Заказали папе и его друзьям, и я наблюдал за их работой в мастерской. Они умудрились написать так, что не профессионал, не реставратор может принять это за подлинник.

Овчинников стал моим крестным, часто бывал у родителей, но, когда мне исполнилось 5 лет, родители разошлись, и моя с ним связь оборвалась — а возобновилась, когда я уже вырос и сам увлекся реставрацией, а заодно стал снимать кальки с икон и писать копии. Он мне дал множество полезнейших советов: какие есть рецептуры, методики, как что. В начале 1980-х годов никто ведь не знал, как писать иконы. Думаю, тогда на всю Москву иконописцев было два десятка человек. За окном ведь была советская власть. То есть реставрировать было можно, а пишешь-то ты кому? Приходилось делать вид, что это научная реставрация, что надо изучить манеру автора, а для этого сделать копии. Копии, естественно, потом ехали домой. Делать это приходилось в обеденный перерыв с бутербродом в зубах или после работы, вечером.

Всего у меня четверо детей. Мои старшие дочки, Лиза и Аня, мне помогали по мастерской. Например, когда я лев­касил (грунтовал; левкас — меловой или гипсовый порошок, размешанный на животном или рыбьем клее. — БГ), просил их тоже левкасить. Когда делал иконостас, они мне помогали отрисовывать иконы. Мои дети ходили со мной в мастерскую чуть ли не с двухлетнего возраста. И конечно, я был бы рад, если бы они пошли по моим стопам».

Виктор Белов, 74 года, реставратор, отец Алексея:

«Началось все с того, что в шестом классе мама отвела меня в художественную школу. Потом был художественный факультет пединститута, и там, на учебе, я попал в Новгород на практику — набирали рисующих студентов, чтобы помогать археологам. Так я оказался в знаменитой новгородской археологической экспедиции, которой руководил известный археолог и историк Артемий Арциховский (в то время — декан истфака МГУ; начал первые масштабные раскопки в Великом Новгороде, в 1951-м экспедиция под его началом обнаружила первые берестяные грамоты. — БГ). Город был все еще разрушен после войны, жили мы прямо в Кремле — музея там еще не было. Это был 1957 год, а через год я поехал туда снова — только уже свободным художником. Я хо­дил по монастырям, храмам, рисовал, делал копии. Это и был мой путь к рес­таврации.

Я не старался направить сына по сво­им стопам, не толкал его ни к реставрации, ни к живописи, ни к чему. Просто старался помогать на выбранном пути. Иногда мы оба работали на одном объекте — и, как две планеты, крутились во­круг одного Солнца. Например, в храме Казанской иконы Божией Матери в Пучково я занимался живописью, а Алеша — эмалью.

Мы с Игорем Соколовым и Кириллом Шейнкманом копировали иконостас XV ве­ка — четырехрядный, с пророками: говорят, его от подлинного не отличить. Я за­нимался именно рисунком, а рисунок там можно сравнить с западными витражами: каждая линия куда-то ведет и где-то кончается, там нет ни одной лишней полоски. И в иконе нет ни одной лишней линии. Все настроено на смысл, на содержание. Так что работа с иконой мне тоже многое дала.

То, что внучки продолжают нашу династию, — заслуга Алексея. Я это только поощряю. Аня и Лиза очень талантливые. Только не дай бог им попасть в какое-нибудь «большое искусство». Пусть лучше занимаются каким-то определенным делом. Можно оставаться собой, в своем камерном мире: творить для себя, преподавать. Мы, шестидесятники, были свободными, независимыми людьми. А сейчас реставрация вышла на рынок. До ре­волюции делали такую реставрацию, что до сих пор не отличить оригинал от копии. А сейчас это тоже стало коммерцией».

Анна Белова, 20 лет, студентка, младшая дочь Алексея:

«Сколько себя помню, мне всегда нравилось рисовать, копировать иллюстрации из книг. Мы с сестрой ходили в студию при Третьяковской галерее. Но вообще, я думала заниматься музыкой — девять лет проучилась в музыкальной школе, играла на виолончели, пела. Родители говорили: будешь музыкантом. А вот с моей старшей сестрой Лизой все было понятно сразу. Мы пошли выяснять для нее про художественный колледж, и вдруг меня это тоже заинтересовало. Я пошла туда учиться, и меня затянуло. Почему-то друзья и знакомые удивлялись, ну а родители, конечно, не особо.

Сейчас я учусь на иллюстратора. Роспись, книжное оформление — мне все интересно. И реставрация тоже интере­сует. Я еще не решила, чем точно буду заниматься. Может быть, и реставраци­ей. Профессия художника хороша как раз тем, что она многогранна. То есть нет такого, что если ты учишься на графика, то все — ты только графикой и будешь заниматься. Мне хотелось бы заниматься еще и иконописью, как папа. Но этому не так просто научиться. Только приготовить краски — это уже целое дело, на это уходит очень много времени.

После того как я начала учиться в колледже, папа стал доверять мне левкасить, орнамент делать, что-то расписывать. Сейчас я уже готова помогать с чем-то более серьезным.
Я долго выбирала между факульте­том реставрации в Академии Глазунова и книжной иллюстрацией в Академии Строганова. Мне и то и то близко и ин­тересно, но выбрала я Строгановку. В книжной графике можно придумы­вать что-то свое, а реставрация все-таки вторична — ты делаешь копию. А еще я думаю, что и реставрации, и иконо­писи меня может научить папа, поэто­му специально идти куда-то учиться было бы немного странно.

Я бы хотела, чтобы мои дети, когда они появятся, продолжали семейную традицию. Я буду рада, если они свяжут свою жизнь с тем же, с чем и мы. И свою судьбу мне бы очень хотелось связать с человеком тоже творческой профессии».

Елизавета Белова, 22 года, художниц, старшая дочь Алексея:

«В этом году я окончила МГТУ им. Косыгина. По образованию я художник-оформитель текстильных изделий. Пока ищу себя, пробую одно, другое, третье. Мне многое интересно, я не могу сказать, что меня привлекает что-то одно.

Раньше я долго занималась танцами, параллельно ходила в музыкальную школу. Но пошла все-таки по стопам отца и деда. Конечно, то, что я росла в художественной семье, сыграло свою роль. Реставрация — это интересно. Под одним слоем может быть другой. Бывает такое: отда­ют на реставрацию икону XIX века, сня­ли слой — а там XV век, а под ним еще и XIII век. Это как археология: ты постоянно открываешь что-то старое. Но это не чистое творчество. Ты дописываешь то, что уже сделали до тебя. Реставрация — для тех, кто любит постоянство и спокойствие».