Московские династии

Островские
___
священнослужители


Из четырех сыновей один стал монахом и епископом, а двое — священниками, хотя никто их к этому не принуждал. Как разделить семью и работу, понять, что ты призван, и не сойти от работы с ума

Отец Константин Островский, 61 год, протоиерей, настоятель Успенского храма города Красногорска, отец Константина, Иоанна и Павла:

«Я бы не употреблял слово «династия». Священник — это все же не профессия, а призвание. В нашей семье до меня не было никогда священнослужителей. Я сам вырос в советской семье средне-малого достатка. Семья была дружная, учился я хорошо. Окончил вторую математическую школу в Москве. Ни о какой церкви и речи не было, я тогда и в Бога не верил. В конце концов я окончил Московский институт электронного машиностроения, четыре года проработал по специальности.

Душа искала смысла жизни, и сначала я заинтересовался восточной мистикой (слава богу, не увлекся). Но потом попал в церковь и понял, что это мое. Были хаотичные искания — как когда человек ме­чется в темном лесу, до тех пор пока не придут спасатели и его оттуда не выведут. То же самое было со мной. Только меня не спасатели вывели, а Спаситель.

В 27 лет, в 1978 году, я крестился и быстро воцерковился. Мама моя крестилась раньше меня, но воцерковилась позже. Бабуш­ка крестилась. Вместе со мной крестилась супруга. А старшему сыну был год, когда мы его крестили. И началась наша церковная жизнь, все дети воспитывались в такой обстановке. Мне с са­мого начала полюбилось священство, и я захотел стать священником. В 1987 го­ду мне удалось рукоположиться в Ир­кутске; служить пришлось в Хабаровске. Два года мы там жили, а по­том вернулись в Москву, и с 1990 года я служу в Красногорске. У нас родились четыре сына, все, слава богу, выросли верующи­ми, с детства ходили в храм, участвовали в богослужении, двое стали священниками, а один даже епископом.

Я довольно быстро стал алтарником, через день ходил на службу сам, а через день возил причащаться детей. Мне ка­кое-то время казалось, что дети должны читать только церковную литературу, а на­родные сказки читать им не надо. Но этот неофитский порыв не остался без внимания моего духовного отца — протоиерея Георгия Бреева, настоятеля храма Рождества Богородицы в Крылатском. Он объяснил, что ни сказки, ни классическая литература вреда не нане­сут, а наоборот, полезны.

Я воспитывал детей строго и в послушании, но в любви. Многие пугаются слова «послушание», но это не концлагерь. Мы играли, веселились тоже. Я сам высоко ставлю священство, и мои дети тоже по­тянулись к этому. Но если бы призвания не было, я бы их не толкал к нему.

Церковные праздники мы все в основном проводим на службе и в церкви очень часто встречаемся. А вот за столом вместе редко удается посидеть — раза два в год бывает. Дети стараются приезжать на мои именины, и на Рождество мы устраиваем детскую елку. Когда дети были маленькие, мы в большие праздники устраивали для них домашние застолья. Дети были диетчиками, поэтому им ни конфет, ни тортов было нельзя — только печенье. Но мы на­крывали стол белой скатертью, ставили лучший сервиз, крестным ходом со свечами, кадилом и иконами переходили из ком­наты в комнату, пели и торжественно чи­тали что-нибудь соответствующее дню — получался настоящий праздник.
Внуков у меня пятеро. Один внук — ему шесть лет, остальные внучки. Пока речи никакой не идет о том, чтобы внук в будущем принял священство, — маленький еще. Главное, чтобы было призвание Божие. У нас никогда такие разговоры и не велись: вырастешь — обязательно станешь священником. Но дети, еще когда маленькие были, любили играть в службу, сами распределяли должности.

Сыновья совершенно разные все, хотя и братья. Со старшим сыном, епископом Константином (это его монашеское имя, в миру он Илья), мы встречаемся раз в две недели в Коломенской семинарии, где он ректор, а я преподаватель. То есть он мой начальник. И неслучайно он епископом стал — в нем это всегда чувствовалось. Ему 18 лет еще не было, как сразу же, по­ступив в семинарию, он стал старостой на курсе. Настоящий начальник по натуре. Но, кстати, оговорюсь, что хороший начальник — это не тот, кто от всех требует себе подчинения, а тот, кто спокойно делает свое дело, а его охотно слушаются.

С другими сыновьями-священниками видимся постоянно, потому что служим в одном храме. Второй по старшинству, отец Иоанн, — полная противоположность владыке Константину, такой здоровенный медведь, простак. Человек не очень книжный, но очень умный и добрый. Он вмес­те со мной служит в Успенском храме, и одно­временно — настоятель Знаменской церкви деревни Марьино в нашем же Красногорском районе. Третий сын, Вася, не священник, но верующий, толковый и контактный, и просто хороший человек. Младший из всех, священник Павел, — весельчак и душа компании. Он легко находит общий язык с молодежью, с детьми. А знаете, о ком мы ничего не сказали? О матушке Александре — маме всех этих больших мужчин. Все мы ее очень любим и слегка трепещем перед нею — она у нас строгая».

Отец Константин Островский, ­епископ Зарайский, 35 лет, ректор Коломенской православной духовной семинарии:

«Когда мои родители пришли к Богу, мне был год. Я церковь никогда не выбирал, просто знал, что церковная жизнь — это моя жизнь. У меня другой жизни и не было: даже когда я был подростком — а у каждого подростка бывают моменты выбора, — мне все в церкви нравилось, и я никогда ничего другого не искал.
Вся моя жизнь связана с церковным пением. С детства я пел в церковном хоре, потом, школьником, управлял небольшим хором. А когда учился в семинарии, пел уже в большом церковном коллективе — хоре Московской духовной академии. Десять лет назад я стал проректором Коломенской семинарии и возглавил там хор, на базе которого потом был организован хор духовенства Московской епархии. Мы пели большие службы, в том числе в храме Христа Спасителя, в Успенском соборе Московского Кремля, за границу ездили.
Монашеский путь не совсем обычный, но, с другой стороны, он не совсем обычный с точки зрения светского человека, а с точки зрения человека, который избрал своим основным путем жизни ­служение Богу и церкви, это регулярно встречающееся явление. Я принял монашество в 2001 году, значит, монах уже 11 лет. За эти годы, безусловно, появился какой-то житейский опыт, потому что есть разница между 23-летним молодым человеком и 35-летним мужчиной. По­является житейский опыт, монашеский опыт и опыт пастырства: монашество для меня было сопряжено с принятием священного сана — я стал дьяконом, потом священником, сейчас уже архиереем.

Думаю, на любого ребенка всегда очень сильно влияет отец, кем бы он ни был. Для меня отец был примером служения. Хороший, честный священник, который поверил в Бога искренне и старался и старается жить по вере. Выбор мой был совершенно сознательный, самостоятельный, и, если бы я не захотел быть священником, вряд ли меня кто-то остановил бы.

Отец, мама и три брата живут в Красногорске, а я 10 лет отдельно от них в Коломне. Моя жизнь целиком связана со служением, а служение — с Коломенской духовной семинарией, где я ректор с 2012 года. В семинарии я и живу, и служу. Утром встал, пошел на работу, вечером пришел с работы, лег спать. Примерно так.

Если говорить о братьях, то отец Иоанн — классический священник, на­стоятель сельского храма, человек, полностью преданный церкви. Вся его жизнь заключается в первую очередь в храме и затем — в своей семье. Отец Павел име­ет особый талант: он умеет общаться с детьми, молодежью, людьми старшего возраста, активно занимается катехизацией народа. Мой брат Василий — состоявшийся в жизни человек. Он предан Богу, но идет к нему своим путем.

Братья встречаются часто, потому что живут рядом. А я регулярно встречаюсь с отцом, потому что мы очень многие дела делаем вместе в силу возложенных на нас обязанностей. Потом, существует скайп, у нас у всех он установлен, и зачастую достаточно нажать одну кнопочку — и ты видишь брата.
Жизнь всей нашей семьи, за исключением брата Василия, настолько погружена в церковь, что и рабочие, и семейные дела у нас переплетаются. Очень сложно разделить работу и нерабочие моменты: они практически все совпадают».

Отец Иоанн Островский, 33 года, настоятель Знаменского храма в Марьино Красногорского района, священник Успенского храма в Красногорске:

«С рождения нас родители сначала носили, потом водили в храм, и дома мы мо­лились, правила читали, а с восьми лет я начал помогать отцу в алтаре, алтарничать вместе со старшим братом, которо­му тогда было десять. Когда отец стал ­священником, мы начали помогать ему. По сути, я с восьми лет нахожусь в алтаре. Окончив школу, я пошел в армию, отслужил два года, вернулся и поступил в Московскую духовную семинарию. Родители не заставляли — говорили, что каждый будет учиться там, где хочет. Кто хочет в ма­тематику — пожалуйста, в математику. Но у нас был пример отца, и поэтому, наверное, все сами как-то захотели в семинарию. Я два года отучился, а потом ушел: посчитал, что мне это не нужно. Семинария — это же не институт, где ради корки учишься, ради диплома. Это духовная школа, где человек целенаправленно хочет стать священником. И на тот момент я решил, что еще не хо­чу. А потом в 23 года я женился, в 24 года у меня родился первый ребенок — дочь. И вот в это время, которое я не был в се­минарии, я понял, что я все-таки хочу служить Богу. Я стал опять в храме помогать, на клиросе пел, а потом положился в дьякона (это не священник, а помощник священника). Поступил на заочное отделение уже в Коломенскую семинарию и ее окончил. Четыре года я служил дьяконом и не был готов стать священником.

А потом все-таки стал, и вот сейчас священствую уже шестой год. Меня сразу на­значили настоятелем Знаменского храма в деревне Марьино в Красногорском районе. Нашему храму уже 253 года.
Когда я был дьяконом, меня все устраивало. И все-таки я молил Бога: Господи, если есть твоя воля, чтобы я был священником, ты как-то укажи мне. И вот однажды проснулся и почувствовал такое ог­ромное желание, которое невозможно было не понять: это вот как бы Господь призывает. Через какое-то время я, посоветовавшись с отцом (он мой духовник), написал прошение. И очень быстро меня рукоположили.
Мы обыкновенная семья, обыкновенные люди, и перед Богом все равны. Если мы будем думать: династия, династия — возносить себя куда-то на небеса, кто за нами пойдет тогда?

Мама очень рада, что мы священнослужители, потому что она тоже глубоко ве­рующий человек. Мама мне постоянно помогает: со мной на службу ездит, в воскресной школе преподает, на клиросе главный регент.
Со своими детьми я стараюсь не вести разговоры, кто кем хочет стать, а быть справедливым отцом и достойно нести свое бремя. Так же, как мой отец, — собственно, вот мой пример. Мне повезло с ро­дителями. У нас воспитание достаточно жесткое было в детстве, нас и лупили, но мы только рады, потому что мы были мальчиками и требовали лупежа каждодневного. Но они вовремя дали нам свободу, и эта свобода в итоге вылилась в то, что мы все пришли к Богу.

У меня двое детей: 9-летняя Даша и 5-летний Арсений. Дочь поет на кли­росе, вместе с бабушкой, а Арсений мне помогает в алтаре. Если Арсений мне скажет: «Папа, я хочу быть священником» — и решит учиться в семинарии, я буду только рад. Но если он мне скажет: «Папа, я хочу быть математиком» — я тоже буду рад.
У нас, братьев, отношения очень хорошие. А в детстве, конечно, были бои каждодневные, но и это в любви братской. Мы все погодки. Старший брат пошел по монашескому пути, а Вася, который занимается бизнесом, всегда сложные пути выбирал. Отец Павел — самый ­младший. Мы его всю жизнь опекали, вот на этом он и проехал. Если иметь в виду просто человеческий характер, то я и отец Павел — люди вспыльчивые, характер у нас такой, и мы в этом похо­жи на папу. Мы все трое, конечно, с этим боремся, но характер никуда не денешь. А владыка Константин и Вася спокойные, они в маму.

Жена у меня воцерковленный человек. Она воспитывает детей, в храм приходит, помогает в храме тоже, в трапезной. Она повар по образованию — голодать не будем».

Отец Павел Островский, 30 лет, священник Успенского храма города Красногорска:

«Меня особо никто не спрашивал про то, хочу я быть в церкви или нет. Все детство у меня прошло в православии, хотя я, конечно, всячески брыкался, не сказать чтобы был какой-то особо послушный. С 14–15 лет я пытался выбиться из-под родительского контроля. Но где-то годам к 18 Бог стал меня «попинывать» и возвращать обратно в церковь. К 21–22 годам я понял, что, если буду гулять, моя жизнь не улучшится. Более-менее остепенился, женился. Потом в семинарию поступил повторно, потому что первый раз неудачно было. Ну и пришел к Богу сам.

Слово «гулять» очень растяжимое, оно не значит, что я ходил по борделям и хулиганил. Вел себя как обычная молодежь, веселился, но все-таки продолжал ходить в храм. У меня не было цели уйти от родителей. Я их всегда очень любил и чтил, но при этом не слушался. Они меня любили, пытались остановить, ­иногда у них это получалось, иногда нет. Просто я был безбашенный, легкомысленный, в общем, радовался жизни, пока мне в мои колеса не начал ставить Бог палки. Я стал тяжело болеть, лежал в больнице, операции были. Сначала вообще чуть не умер — врач ошибся в диагнозе. Заболевание стало хроническим, оно уже не давало мне веселиться. Потом девушка, на которой я планиро­вал жениться, разбилась на машине. Это было очень неожиданно, и я понял, что тоже могу в любой момент умереть и предстать перед Богом — и что я ему тогда скажу?

Первый раз я поступал в семинарию сразу после школы, и удивительно, как мне все легко давалось. Но в 18 лет меня вполне заслуженно выгнали, с очень лаконичной формулировкой «за несоответствие духа, присутствующего…». Я хулиганил, и все понимали, что я не совсем правильно себя веду. И слава богу, что меня выгнали: какой бы из меня батюш­ка был? Потом поступал в семинарию спустя 5–6 лет, когда был женат и серьезно решил стать священнослужителем.

Мне кажется, что у меня самые близкие отношения с отцом, я чаще с ним вижусь. Мы с братьями у нашего отца исповедовались, и я это делал чаще всего. Даже не знаю, как мне удавалось не слушаться папу и при этом считать его авторитетом. Хотя я не могу сказать, что я стал священником, потому что передо мной был пример отца и хотелось быть как он. Тут все вместе сошлось: любовь к общению, лю­бовь к Церкви, пример отца и старшего брата, епископа и духовника, отца Георгия Бреева.

К отцу в детстве, на исповеди, я относился скорее как к папе, нежели как к священнику. Это была исповедь такого детского формата. Но сейчас я понимаю, что он в первую очередь духовный отец, а уже потом папа. Ну и к тому же мой начальник. Я служу в его же храме, не ухожу оттуда, потому что понимаю, что надо ему помогать еще.

Мама — мой главный критик. Если я хочу услышать о себе не восхваление, а что-нибудь реальное, можно или к маме обратиться, или к жене. Жена под боком всегда, а мама может более сурово сказать. Жену я встретил за несколько лет до священства. Когда мы стали общаться, я ей сразу расписал радужную картину: что буду священником, возможно, придется жить в деревне, с коровами… И она понимала, что это не кот в мешке, а ре­альная такая перспектива. Мне очень с женой повезло, особенно что она тер­пит мое частое отсутствие дома и все такое. Мы стали с ней встречаться, она сначала в Бога не верила, но очень быстро стала и в Бога верить, и воцерковилась. У нас сейчас две дочки, и мы еще детей хотим.

Если у меня будет сын, который захочет стать священником, то я буду его учить, что это должен быть выбор всей жизни. Лучше быть хорошим дворником, чем плохим священником. Я попытаюсь ­описать ему все прелести и сложности ­священства. Очень сильно устаешь, и, если люди хотят с тобой поговорить, ты не должен думать о том, что сейчас по телевизору будет «Реал» — «Барселона». Идешь и разговариваешь с человеком, тратишь на него столько времени, сколько нужно.

Я поднимаюсь с кровати, во сколько меня дети разбудят, потом иду или в медучилище, или в школу, или в ПТУ, или еще куда-то. Плюс я еще регент хора юношей: две репетиции в неделю по вечерам. Один раз в неделю я служу. А выходные — это такой образовательный… Хотел сказать ад, но скажу рай. Получается, в субботу с часу дня и до позднего вечера преподавание, потом всенощная, а в воскресенье служба, а после нее сразу преподавание 6 часов подряд и встречи сначала со взрослыми, потом с молодежью. Домой приползаю убитый. Потом меня пилит жена, и я ложусь спать.

В школах, когда родители не против, я встречаюсь с учениками. Они пишут вопросы анонимно, и я на них отвечаю. Это занимает минимум часа два-три. Вопросы от самых глупых — когда конец света и почему священнику борода нужна — до сложных. Почему родители считают себя все время правыми, даже когда они не правы? Как пережить предательство? Почему самоубийство — грех и что ждет самоубийцу? Обычно я ношу облачение, от чего детям весело. Зачем облачение? Что под облачением? Я говорю: «Вообще, под облачением у нас перья». «Правда?» — «Правда». Они верят, а потом я говорю: «Да нет, я тоже человек». Ну так — шуточками привлекаю».