«Он часто говорил, что работает на грани провала, фиаско и фола»

Владик участвовал в самом первом моем кураторском проекте в 1995 году — я делала выставку «Секреты» на Патриарших прудах, где мы замораживали объекты подо льдом. В последний раз мы вместе работали перед Новым годом: я делала ежегодную выставку, которая называется «Открытки от художников», и он тоже участвовал, и мы много строили планов на будущее.

Владик всегда был в каком-то образе, не только в рамках своих художественных проектов. Его образ — всегда радостный, солнечный мальчик. Думаю, никто не видел Владика в плохом настроении — может быть, только несколько очень близких людей. У нас никогда не было откровенных разговоров, постоянно была какая-то игра, перформанс и эпатаж.

Была куча каких-то смешных историй. Владику всегда было негде жить в Москве, и он все время хотел жить у кого-то из своих друзей, и в том числе у меня. Этот разговор начинался каждый раз, когда он приезжал в начале 90-х. Но все знали, что он уже спалил квартиру Лизы Березовской и не очень хотели предлагать ему свое жилище. Мне Владик тоже все время говорил — давай я у тебя поживу, давай я у тебя поживу. Я отказывалась, но все-таки после какой-то вечеринки, которая была у меня дома на Новинском бульваре, я обнаружила в гостиной лакированные, блестящие штиблеты, торчащие из-под вороха подушек. Это был Владик Монро, который все-таки остался у меня на некоторое время пожить. На него невозможно было обижаться или сердиться. 

Его искусство граничило с театральным искусством. Лицо Владика — как чистый лист бумаги, на который он набрасывал краски и превращался в Мэрилин Монро, или в Адольфа Гитлера, или еще в кого-то.

Человеку нужно умереть, чтобы все к нему начали серьезно относиться и разбираться, что он сделал в этом мире; к сожалению, так устроена наша жизнь.