«Хотелось бы умирать, сохраняя присутствие духа и в полном сознании»

В своих дневниках молодая нидерландка Этти Хиллесум (1914–1943) описывает жизнь в оккупированной Голландии, а затем и в концлагере Вестербрюк. Этти глубоко переживает страдания людей, с которыми она сталкивалась каждый день в лагере. Тем не менее, в ее внутреннем мире остается место надежде на другую реальность, вере в Бога и человека.

«23 сентября 1942

Все несчастья и ночные одиночества страдающего человечества вдруг пронзают мое бедное сердце и наполняют его тошнотворною болью. Какое бремя придется мне взвалить себе не плечи этой зимой?

После войны мне бы хотелось повидать разные страны твоего мира, мой Боже, я чувствую в себе потребность преодолеть все границы и обнаружить общую основу всех творений, столь разных и противоположных друг другу. И мне хотелось бы говорить об этой общей основе тихо и негромко, не безустанно и убедительно. Дай мне для этого слова и силу. Но прежде мне хотелось бы быть на всех фронтах и среди тех, кто страдает. Разве здесь у меня не будет права тоже выразить себя? Это как тихая волна, всегда поднимающаяся во мне и согревающая, даже после самых трудных моментов: «Как же все-таки жизнь прекрасна!» Чувство это необъяснимо. Ему нет никакой опоры в той реальности, которую мы проживаем в данный момент. Но разве нет других реальностей, кроме той, что открывается нам в газетах и в бездумных и экзальтированных разговорах обезумевших людей? Есть ведь еще реальность розовой фиалки, и реальность просторного горизонта, который мы, в конце концов, всегда обнаруживаем по ту сторону сумятицы и хаоса эпохи.

Дай мне каждый день маленькую строчку поэзии, мой Боже, и если однажды мне не дадут ее записать, у меня не будет ни бумаги, ни света, я прошепчу ее вечером твоему просторному небу. Но посылай мне время от времени маленькую строчку поэзии.

28 сентября 1942

…Единственное нравственное обязательство — это вспахивать в себе просторные поляны внутреннего мира и постепенно расширять их, пока эта мирность не перекинется и на других. Чем больше мира будет в людях, тем больше будет его и в этом взбудораженном мире.

30 сентября 1942

…И там, где мы сейчас, быть, присутствовать, на сто процентов. Мое «делать» состоит в том, чтобы «быть».

<…> Потому что главным препятствием всегда оказывается не реальность, а представление. Реальность мы встречаем со всеми ее страданиями и трудностями — мы встречаем ее и взваливаем себе на плечи, и от этой ноши становимся лишь сильнее. Но представление, предчувствие страдания — не совпадающее с самим страданием, которое плодотворно и может сделать жизнь еще драгоценнее, — его нужно разрушить. И разрушив эти представления, заключающие жизнь за решетку, мы освободим в себе реальную жизнь со всеми ее силами, и сможем вынести реальное страдание в собственной жизни и в жизни человечества.

2 октября 1942

…Я хотела бы быть во всех лагерях, которыми усыпана Европа, присутствовать на всех фронтах, мне совсем не хочется безопасности, хочется быть на театре военных действий, и везде, где я есть, мне хотелось бы вызывать во всех этих «врагах» робкие ростки примирения; я хочу понять то, что происходит, и хочу, чтобы все те, до кого мне удастся достучаться (а имя им легион, верни мне здоровье, мой Боже!), поняли мировые события через меня.

3 октября 1942

Во мне нет поэта, есть лишь маленький кусочек Бога, который может превратиться в поэзию.

Нужно, чтобы в лагере был поэт, чтобы прожить эту жизнь поэтически (да, даже эту жизнь!) и суметь ее воспеть. <…> Я хотела бы быть «мыслящим сердцем» любого концентрационного лагеря. <…>

Нужно молиться день и ночь за тысячи людей. Ни на минуту нельзя прерывать молитву».

Перевод Натальи Ликвинцевой с французского издания Une vie bouleversée, suivi de lettres de Westerbork: Journal 1941–1943.