9 способов изменить отношение к особым детям

Я всю жизнь был воцерковленным человеком, в детстве причащался каждую неделю, сейчас стараюсь сына причащать по воскресеньям.

Говоря об РПЦ, я имею в виду исключительно институт — ни в коем случае не конкретные храмы и священников. Все мое переосмысление институции Русской православной церкви пришлось как раз на тот момент, когда у нас родился Семен, — это происходило на фоне историй с квартирами, часами, просьбами о снисхождении через две минуты после приговора суда по Pussy Riot.

На протяжении всего времени, что мы занимаемся проблемами детей с синдромом Дауна, я надеялся встретить какую-то помощь от института Русской православной церкви, ведь он обладает самым большим ресурсом. Ведь там сидят не просто люди с бородами, а профессиональные пиарщики и менеджеры. И мне казалось, что вся эта профессиональная команда должна направлять свои действия на то, чтобы нести добро и любовь — именно так я понимаю основную миссию церкви. Мне всегда казалось, что РПЦ что-то делает в этом плане, но прошло полгода с начала нашей с Эвелиной деятельности, и я вижу, что людям помогают только конкретные приходы — обычно именно те, которые не развешивали у себя плакаты с призывом прийти на молитвенное стояние у храма Христа Спасителя в защиту святынь. И я понял, что мы имеем дело с каким-то чудовищным перевертышем: тем, у кого есть ресурсы, социальные проекты вообще не интересны.

В России 42% беременностей заканчиваются абортами. 85% детей с синдромом Дауна — отказники. Такая статистика, я абсолютно уверен, — вина РПЦ, которая не проводит никакой публичной, спланированной, комплексной агитационной работы в этом направлении. Они готовы обливать грязью девушек, которые потанцевали на амвоне, — и для этого тратятся огромные пиар-усилия, — но они ничего не делают, чтобы хоть чуть-чуть снизить показатели по абортам и отказникам, которые мы имеем.

Может, конечно, я слеп и не замечаю какой-то церковной работы. Но могу без скромности сказать, что за полгода нам удалось создать инфоповодов с тегом «синдром Дауна» в СМИ больше, чем за 20 лет существования современной России. Я по роду своей деятельности знаю, как это посчитать. И за все это время ничего похожего от института РПЦ, от этого департамента православной церкви при Кремле, я не встретил. Если бы это было балканское православие, где батюшки ведут аскетический образ жизни, я бы ничего и не требовал — это история духовного подвига.

Именно отсутствие важных для нас вопросов на повестке дня РПЦ не оставляет нам возможности чего-либо от них ждать. Честно скажу: я очень ждал. Главное разочарование в моей жизни после появления Семена не в том, что он появился таким, — я его обожаю, — а в том, что РПЦ бездействует.

Еще раз хочу подчеркнуть: не отменяю самоотверженную, тонкую, трогательную работу отдельных священников. Но почему РПЦ не может построить единый православный центр, распиарить его на всю страну, чтобы по звонку о появлении ребенка с синдромом Дауна к родителям выезжал бы психолог. И для работы в этом центре можно было бы привлечь меня, Бледанс, да кого угодно. Закупить по социальным ставкам площадки для наружной рекламы, время на ТВ — все это возможно. Но нет, у нас нормальная рекламная кампания — это «Голосуйте за «Единую Россию» и не обращайте внимания на нетрезвых священников и их спорткары.

И в результате мы в России работаем на фонд «Даунсайдап», который делает иностранец, а Госдума принимает законы об иностранных агентах. Круто?

Как только у нас перестанут голосовать за «Единую Россию», инвалиды смогут выходить на улицы, как в любом европейском городе. И наоборот: как только у нас появятся инвалиды на улицах, у «Единой России» не останется никаких шансов получить голоса граждан. Я увязываю два этих явления, потому что речь здесь об одном и том же — об отношении к другому человеку, о превращении равнодушного общества в неравнодушное. И это обязательно произойдет — в этом смысле я абсолютный оптимист.