100 лет российской эмиграции

«Мои родители начали подавать на выезд в 1965 году. Нам отказывали — я даже не знаю, на каком основании. Когда мы переехали в 1972-м, маме было 54, а папе — за 60. Папа так ничем и не начал заниматься. Мама немножко работала — она портниха по специальности, — а потом помогала воспитывать моих детей.

У нас было много причин для переезда. Во-первых, евреи в Прибалтике были не такими, как в России. Так исторически сложилось, потому что советская власть пришла в Прибалтику в 1940 году. Мои родители выросли в еврейских местечках, соблюдали все еврейские традиции, разговаривали на идиш. Советская власть в Прибалтике еще не вытравила все это: мы с братом росли в этой среде, ели мацу, слушали идиш, отмечали еврейские праздники. Поэтому первая причина нашего переезда — это еврейская душа.

Вторая причина — нам все время давали почувствовать, что мы люди второго сорта. Латыши и литовцы не любили евреев. Я часто привожу такой пример. Мой папа прошел всю войну и, к счастью, ни разу не был ранен, только два раза контужен. В рижском гетто погибла вся его семья — родители и две сестры. Когда после войны он вернулся в Ригу, то пришел в квартиру, где жили его тетя и дядя. Хотел проверить: может быть, они остались живы. Он постучал в дверь — ему открыла латышка. Посмотрела на него. Он еще слова не успел вымолвить, а она сказала: «Разве еще остались евреи? Как, Гитлер вас всех не уничтожил?» Как после этого можно там жить? А если мне кто-то говорит: «Ну, подумаешь, одна женщина!» — к сожалению, не одна. Нам очень часто давали почувствовать, что мы там гости и что это не наша страна. Может, в России немножко иначе, но в Прибалтике было так.

А в-третьих, я была молодой — я думала: «Мы едем за границу! Там все богатые!»

С новоприехавшими тогда поступали так: те, у кого было высшее образование, отправлялись в ульпан — это был дом отдыха, где всех кормили и учили языку. Мы там жили 3 месяца, потом получили квартиру — новую, трехкомнатную. Муж нашел работу по специальности: он инженер. И я тоже быстро нашла работу. Сначала купили машину. Два года жили в пустой квартире — не могли себе позволить сразу обставить дом.

Когда была война, муж не служил — он инвалид. У него была обязанность: один день в году в определенном районе он проверял, живут ли люди по указанным адресам, чтобы в случае чего была возможность всех быстро собрать. А я работала бухгалтером — с 24 до 62 лет.

Оба моих ребенка получили высшее образование. Дочь — программист, зять — тоже. Они хорошо устроены, купили дом. Сын — фотограф. Дети родились здесь и на русском не разговаривают совсем. Хотя мы с мужем дома общались только на русском, дети нам часто отвечали на иврите — так они заставляли и нас переходить на иврит. Я научила их разве что русским печатным буквам.

Десять лет назад мы с семьей приехали в Ригу. Красивый, чистый город, было приятно вспоминать, как мы там жили. Осталось такое чувство, что когда-то я здесь была, я все узнаю, но это не мое. Я захотела пойти в квартиру, где я выросла, — показать детям. Мы поднялись на шестой этаж, лифта нет. Нам открыл дверь латыш. Я ему объяснила, что 30 лет назад я здесь жила. Но когда он узнал, что мы евреи, очень невежливо с нами обошелся, сказал: «Мы, латыши, вас жидами считаем». Когда мы гуляли по городу, дочь удивлялась: «Мама, как вы могли уехать из такого красивого города?» А когда мы спустились после той фразы во двор, дочь сказала, что все поняла».