Октябрьский поворот

«Третьего октября у меня впервые за несколько недель выдалось несколько часов свободного времени, и я отправился на «Войковскую» навестить родителей. По дороге мы с женой гуляли, купили куртку на толкучке. Заходим к родителям, а там по телевизору показывают момент обострения, когда уже появились слухи, что внутренние войска перешли на сторону восставших и тому подобное. До этого я работал в мэрии, как раз рядом с Белым домом. То помещение, где я работал, как оказалось, тоже захватили. Но я уже пару месяцев как оттуда ушел и работал в «Останкино». Следующий сюжет — сообщение о том, что вся эта толпа движется к «Останкино». Я срочно звоню в телецентр. Там мне говорят: «У нас тут только восемь милиционеров, практически без оружия, они уже готовы сдаться. Что делать? Все страшно перепуганы. Никто ничего делать не хочет». Потом я созвонился со своими активистами. К тому моменту они собрались на Советской площади, рядом с Моссоветом (еще до этого было решение собираться там, «если что»), их там было две-три тысячи. Потом последовал призыв Гайдара по телевидению, и после него, по моим приблизительным оценкам, собралось 25–30 тысяч. Мы простояли всю ночь, и это сыграло ключевую роль. Потому что, насколько я знаю от непосредственных очевидцев, в Кремле был полный паралич: все испугались, разбежались. Еще, может быть, сыграло роль то, что в Москве был очень «реальный» человек — Юрий Михайлович Лужков, и его влияние среди силовых структур было важнее Хасбулатова. И дело было не столько в демократии, а в том, что он был для них, как бы это сказать… такой «хозяин». Это был тоже очень значимый факт. При всей неоднозначности моего отношения к этой фигуре. Но важнейшую роль, конечно, имел призыв Гайдара. И благодаря тому факту, что по его призыву пришло раза в три-четыре больше мирных людей, чем было у Белого дома, военные заняли определенную сторону.

Потом началась интересная история по освобождению очагов сопротивления советской власти в лице различного рода райсоветов. Сначала нам сказали, что Свердловский райсовет в районе Неглинки — это главный штаб хасбулатовцев, во главе него начальник Бутырской тюрьмы Семенов. И тогда все активисты, 500–600 человек, выстроились со знаменами, примерно три четверти — женщины, абсолютно все безоружные. И такой большой толпой, с трехцветными российскими знаменами, пошли туда. Потом мне в мэрии сказали, что на самом деле ситуация несколько другая: просто у этого Семенова на одном этаже пьяные казаки, а на другом пьяные афганцы, и все разных политических взглядов, поэтому Семенов очень боится, как бы чего нехорошего не вышло. Мы туда пришли — и правда, там такие животы, как в постановочных фильмах про батьку Махно. Такие опереточные с одной стороны казаки, с другой стороны — афганцы. Оказалось, что все они приблизительно одних взглядов. Короче говоря, с Семеновым мы разобрались и отвели его в мэрию.

А тут нам сообщают, что, оказывается, главное сопротивление хасбулатовцев сосредоточено в Киевском райсовете, который гораздо ближе к Белому дому. Надо срочно идти туда, ликвидировать этот очаг. И приблизительно та же толпа с флагами повернулась и пошла туда. А тут неожиданно возникла еще странная полуторатонка, как из фильмов про гражданскую войну. И там еще четыре человека, один из которых оказался моим другом детства — он просто пришел по призыву Гайдара. И вот мы на этой полуторатонке, обогнав толпу, поехали. На что мы рассчитывали — абсолютно непонятно. Не было оружия, вообще ничего. Мы приехали на место, а там абсолютная темень. И вдруг видим, что где-то наверху окна зажглись и сразу потухли. Мы постучали в дверь, нам открыли. Какая-то бабка. Мы ее сразу отодвинули — бабка, отойди. И побежали по лестнице, как в каком-то фильме. Наверное, как по лестнице Зимнего дворца. Забегаем наверх в такой большой кабинет, где, видимо, у них зал заседаний или что-то такое было. Там сидит председатель райсовета Полунин — был такой оппозиционный деятель (против Лужкова, Ельцина). Кстати, офицер КГБ. И с ним какой-то депутат. А застали мы их у факса, по которому они отправляли по разным адресам призывы войскам, чтобы они шли им на выручку. Они до этого, наверное, не раз слышали мифы про кровавого Боксера — про меня ведь писали, что я могу быстро мобилизовать до двух дивизий вооруженных боевиков и т.п. И они, наверное, решили, что, может быть, это и правда. А я говорю: «Ну что, Полунин, не ждал?» А он таким обреченным голосом: «Да нет, собственно говоря, ждал». Тогда я говорю: «Ну что, поехали!» Они не сопротивлялись.

Мы выходим к грузовику. В этот момент подваливает толпа тех, кто шел пешком, — там много женщин, пожилых людей. Все переполнены энтузиазмом. И к ним кто-то подбегает и говорит, что Киевский райсовет освобожден, а на самом деле главное гнездо хасбулатовцев в Октябрьском райсовете. И они прям на полном ходу развернулись и пошли освобождать Октябрьский райсовет. Самое главное, что часть тех, кто был с нами в полуторатонке, сразу в порыве энтузиазма ринулась с толпой. Нас осталось двое — и шофер, который непонятно какой политической ориентации. И еще задержанных двое. В общем, уже неясно, кто кого должен конвоировать. Но они чувствовали себя обреченными и никакого сопротивления не оказывали. И только этот депутат сказал: «Вы знаете, у меня две недели назад была операция, аппендицит…» Ах, да, мы еще у них там, наверху, изъяли газовый пистолет — у них оружие было. Мы не искали ничего, просто увидели, что он лежит на столе. А когда он сообщил про аппендицит, я сказал, чтоб он садился в кабину. И он сел в кабину. А мы с Полуниным сели в кузов. Оказалось, что у этой полуторатонки борт очень сильно отходил, держался на соплях. И пока мы ехали в мэрию, я только и думал о том, что вот сейчас борт отвалится, Полунин свалится, разобьется и потом будут говорить, что боевики Боксера над ним издевались.

Но мы благополучно доставили Полунина в мэрию. Там его продержали несколько часов, потом отпустили. Честно говоря, мы просто боялись, что его там узнают и морду набьют. После этого мне наконец сказали, что реально основное вооруженное сопротивление в Пролетарском райсовете и надо ехать туда. Теперь говорят: «На этот раз мы дадим тебе уже реальные силы, даже со стволами! Никого из своих не бери, тут могут стрелять и прочее». Я думаю: «Елки-палки, что же это такое будет?» Смотрю — стоят две машины, и там явно бывшие менты (видно по взглядам и по всему). Они, как я понял, были из службы охраны, к мэрии имели какое-то отношение. Один из них потом стал председателем Ассоциации инвесторов Москвы. Я его неоднократно встречал. Вот, стал инвестором. Они тоже поверили, видимо, в миф обо мне — что я консультант в этих вопросах, что у меня есть боевики какие-то. В общем, мы сели в машину. И они едут с разрывом метров 20, все время друг с другом говорят по рации: «Я — «Сокол», я — «Сокол». «Беркут», как слышно?» — мне это очень понравилось.

Приехали к райсовету. Я говорю, что нужно заходить. А один говорит, что, дескать, так не делается, надо сначала с тылу посмотреть. И одна наша машина отъехала. А тут вдруг такой грохот, шум, въезжают 20 или 30 мотоциклов, а в них менты с автоматами. Ну, я думаю, все. У нас-то на всех, кажется, только два пистолета. Чего делать? Тогда один из наших говорит: «Я сейчас пойду с ними переговорю, вдруг какие знакомые встретятся». И пошел туда с полуобреченным видом, начали говорить. И тут выяснилось, что это защитники мэрии. Что в этом здании оказывается, и исполнительная власть размещалась, и они устранили власть Советов, распустили депутатов еще за шесть часов до этого, а менты там остались — на всякий случай. И вот они решили, что мы представители Хасбулатова, — хорошо еще, что стрелять не начали. В общем, поговорили, вернулись назад, и на этом, по сути, все мои приключения закончились.

Утром только помню, что мы опять зашли на территорию мэрии, присели минут на пять, а по телевизору, кажется, по CNN, стали показывать, как стреляют по Белому дому. Помню только, что мы сказали: «Ну и дураки же!» И было ясно, что все это еще здорово отзовется… Вот в этом все мое участие, в общем, и состояло».