О, счастливчик

Михаил Стукалов, студент   
«Вступал в отношения сексуального характера с полицейскими»

В коридорах Мосгорсуда — толпа, как в районной поликлинике. Адвокаты судорожно листают дела, подзащитные ме­ряют шагами коридор. В одном из залов с минуты на минуту должны начать рассмотрение кассационной жалобы, поданной адвокатом Андреем Саратовским в защиту Михаила Стукалова. Сам Сту­калов, молодой человек двадцати двух лет, одетый в короткую кожаную куртку, джинсы хитрого кроя и ярко-синие кроссовки с меховой отделкой, сидит на же­лезном стуле возле двери. Рядом — худощавый Саратовский, усатый мужчина средних лет в опрятном черном свитере. Это второй суд по делу Михаила: один раз его уже признали виновным, и теперь он в очередной раз надеется на справедливое рассмотрение. Рассказывая о своем деле, Стукалов, студент одного из московских вузов, почти в каждую фразу вставляет слова «фигня, в общем» или «в об­щем, фигня».

 И дело его — в общем, фигня.

  13 июня 2011 года Михаил с друзьями пришел в ночной клуб «Какаду», распо­ложенный в городе Зеленограде. Если верить обвинительному заключению, они стали там «выпивать, а также отдыхать».

  Выпили, вспоминает Стукалов, на четверых бутылку водки. Из клуба вышли в че­тыре утра; увидели, как неподалеку от «Какаду» два милиционера избивают не­известного никому молодого человека — автоматными прикладами по телу. Друг Михаила, Саша Иванов, решил за неиз­вестного вступиться, после чего был ­скручен сам.

  «Один ударил Сане в голову коленом, я пытался встать между ними, чтобы пред­отвратить избиение. Я спросил: почему, за что? А другой милиционер схватил меня за шею, и меня тоже начали скручивать, — рассказывает Стукалов. — По пути в участок мне сказали: «Давай 15 тысяч долларов, и мы это дело закрываем». Та­ких денег у меня нет. Пришла дознаватель, говорит: «Зачем ты милиционера избил?» Я вообще не понял, о чем она. Говорю: «В смысле? Какой милиционер? Я никого не трогал». А потом следователь Александр Вешняков взял с меня подписку о невыезде и сказал, что скоро суд».

  Из содержания обвинительного за­ключения, направленного в конце лета в Зеленоградский суд, следовало, что Стукалов «применил насилие, опасное для жизни и здоровья, в отношении представителя власти. Неожиданно для потерпевшего, сотрудника полиции Есина А.В., он подбежал к последнему, нанес ему не менее одного удара в область головы, после чего, схватив его двумя руками за голову, повалил Есина А.В. на землю, где, удерживая голову последнего своими руками, не менее двух раз ударил его об асфальт». При этом «нецензурно выражался, утверждая, что вступал в отношения сексуального характера с полицейскими, имея в виду не конкретного по­терпевшего, а всю полицию Российской Федерации в целом». После этого Стукалов был задержан и доставлен в ОВД «Матушкино». Остаток лета он провел под подпиской о невыезде.

 Стукалову грозил срок до 10 лет, если бы не одно но: Михаил вспомнил, что у клуба «Какаду» стояла группа зе­вак, которые снимали процесс общения с милицией на телефоны. «Дал объявление в «Вконтакте», один паренек от­кликнулся, сказал, что у него есть все видео, от начала и до конца, и я был просто в шоке от счастья, — вспоминает Стукалов, с виду типичный футбольный бо­лельщик, с бутылкой минералки в руках. — И вот, представьте себе, Зеленоградский суд, 27 сентября. Приносят видеоплеер, мы показываем пленку, судья Олег Гривко сидит смотрит и постоянно орет на этого мента Есина: «Кто наносил вам удары? Где удары?» Видео же не врет. В общем, фигня».
 

 Внимательно изучив пленку, суд изменил обвинение: «Стукалов, недовольный действиями сотрудников милиции, стал выкрикивать ругательства в устной форме, и, активно сопротивляясь, стал отталкивать Есина А.В. от себя, осуществляя захваты потерпевшего за различные части тела». Стоит ли говорить, что на пленке ничего этого тоже нет. Стукалов был признан виновным, и суд назначил ему штраф в размере пятидесяти тысяч рублей. В об­щем, фигня.

 Во второй раз в жизни Михаил сидит на скамье подсудимых и опять надеется на справедливый суд. На этот раз Мосгорсуд. Во время темпераментной десятиминутной речи адвоката Саратовского, который просит приговор Зеленоградского суда отменить, а уголовное дело прекратить, прокурор Московской прокуратуры Иван Зайцев, молодой брюнет импозантного вида, все время любуется своим мобильным телефоном, а потом просит оставить приговор без изменения. Суд под председательством Надежды Буяновой постановляет убрать из пригово­ра «активное сопротивление и захва­ты потерпевшего за различные части тела» и оставляет «ругательства в устной форме». А также — штраф.

  Дело Стукалова — потрясающий пример. В нем, судя по все­му, не только об­винение сфальсифи­цировано, но и преступления как такового не было. До­казательства налицо — вот они, сняты на видео. Но суд при всей абсурдности, вместо того чтобы оправдать, упорно называет белое черным, переквалифи­цирует дело и назначает наказание по максимально возможному минимуму. Асмик Новикова называет этот приговор «суррогатным оправдательным»: «Это такой вариант оправдательного приговора, который вроде бы подходит и нашим и вашим. Еще бывает, что обвиняемому дают наказание, совпадающее с перио­дом времени, которое он отсидел до суда в СИЗО. С одной стороны, подсудимого не приговаривают к лишению свободы, отпускают из суда, но и не оправдывают. С другой стороны, прокурор и следователи не выглядят полными идиотами. А значит, наше государ­ство ни в чем не виновато, невиновного не судили, реабилитировать некого, компенсацию выплачивать не надо».

  «У нас уже есть один таджик, нам хватит»

  Судья Фомин в целом работу Следственного комитета уклончиво называет неудовлетворительной: «Наши органы следствия не раскрывают сложные дела, а раскрывают только то, что явно и элементарно. Молодежь обучена только коррупционным действиям и приносит бог знает какие процессуальные документы. Но — четыре юриста работали, собира­ли доказательства, которые имеют силу в суде». И получается так: «Суд читает дело — да, куча ошибок. Но мы не можем быть всеохватными, мы не можем отвечать за всю правоохранительную деятельность в стране. В суд дела не приходят пустыми, они приходят с доказательствами, даже если речь идет о делах заказных и сфальсифицированных. Для суда это — доказательства. Вот очная ставка, вот протокол осмотра, все это, может быть, сфальсифицировано, но суд ведь не Господь Бог, чтобы прозревать».

 Получается, что российский суд — ширма, прикрывающая огрехи следствия, в ко­торых ему разбираться совсем не с руки. А у следствия нет никакой мотивации для качества, усердия, логики, да и здравого смысла, так как любая его версия в 99% случаев будет принята судом безоговорочно. Но главный парадокс состоит в том, что, с одной стороны, кое-как проведенное следствие и полное приятие его в суде отправляет за решетку невинных людей, а с другой, следствие, проведен­ное совсем уж безобразно, — единственный шанс выйти из зала суда без наручников.

 2010 год, Москва. ­Летняя ночь. Группа из двух молодых человек и одной девуш­ки ло­вят машину. Им нужно добраться из одной точки Москвы в другую. Они останавливают частника, таджика Д., который привозит их с улицы Бакинских Комиссаров в Митино. Приехав, молодые люди отка­зываются платить деньги. Один замахи­вается на таджика, второй достает нож, в от­вет водитель вынимает из бардачка отвертку и говорит: «Платите». Ему платят тысячу руб­лей, а с утра молодые люди пишут заявление в милицию, что таджик Д. на такой-то машине, уг­рожая им заточкой, ограбил их на тысячу ­рублей. Довольно быстро милиция находит машину и ее владельца, таджика Ш. С виду все совпадает. Таджика берут под руки, отвозят в КПЗ. При этом он кричит: «Ребята, это моя машина, но в то время меня в ней не было, я отмечал день рождения сестры, в Нагатино, у меня алиби!» Ему говорят: «Вот — твоя машина, ты — таджик, из­возом занимаешься». Он настаивает: «Понимаете, на этой маши­не извозом занимаюсь я и мой товарищ, но он по доверенности ездит. Мы работаем посменно, я днем, а он вечером».

 Тем временем друг таджика Ш., тад­жик Д., узнав о несчастье товарища, приходит в отделение и пишет явку с повинной: да, событие было, и участвовал в нем я, совсем другой таджик. Ему отвечают: «Спасибо тебе, милый человек, но у нас уже есть один таджик, нам хватит».

 Алиби таджика Ш. проверять не стали, очную ставку потерпевших не проводили. Таджик Ш. год просидел в судебном изоляторе, в конце 2011 года вышел, получив «отсиженный» срок, и был искренне рад.

 Поскольку его, считай, оправдали.