Возврату подлежат

Елена, Таня, Семен и Марина

С Еленой мы переписываемся по почте — она живет под Талдомом. Елена с мужем взяли под патронат, а через полгода отдали обратно трех детей — двух сестер и брата. Вырастив двух сыновей, Елена всегда мечтала о дочке. Лет им с мужем было уже 44 и 46. Елена нашла в детском доме в Талдоме новорожденных двойняшек, но «не сложилось». К тому же выяс­нилось, что Елена беременна. Елена родила еще одного сына. А через 5 лет снова решила удочерить девочку. В базе данных она нашла девочку Марину 4 лет. У нее оказались сестра 8 лет и 5-летний брат, а по закону — если усыновлять, то всех троих. «Мы познакомились со всеми тремя в день Святой Троицы, и я подумала, что это знак», — пишет Елена. Вместе с мужем они стали собирать документы и поняли, что усыновить всех троих у них не получится — денег не хватит. «Нами двигал, в общем, чистый меркантильный расчет, — пишет Елена. — Не лишать детей тех материальных благ, которые им предоставит государство, если они не будут усыновлены». Елена с мужем виделись с Таней, Семеном и Мариной всего три раза до того, как оформили документы о патронате. С решением об отказе они тоже не мешкали.

«Говорят, что в отношениях приемных родителей и ребенка бывает некий медовый месяц. У нас с первых дней стало как на войне». Дети дрались, кусались до ­крови, воровали и никого не слушали. «Внешне дети нам нравились. Но семья у нас большая и довольно притертая, трудно оказывалось всунуть в отлаженный механизм новую шестеренку. А тут сразу три. Возникал законный вопрос: а нужны ли здесь дополнительные шестеренки, и как колымага поедет с ними, не развалится ли на ходу?». Соседи относились к Елене с подозрением, считали, что она взяла столько детей из-за денег, которые ей за них полагаются; город маленький, и слухи дошли до органов опеки. «После этого мы, собственно, и стали задумываться, а так ли оно нам надо — воспитывать и растить, лечить и кормить, одевать и охранять чужих, то есть не нами рожденных детей. То, что от этих детей не стоит ждать благодарности за жертвы, на которые нам пришлось пойти ради них, — это аксиома. Но если нас еще будут постоянно валять в грязи — спасибо большое, я хоть и альтруист, но не мазохист». Ровно через год Еле­на с мужем вернули детей обратно в тот же детский дом: «Оглядываясь на­зад, я понимаю, что мой поступок — принять тро­их детей — был легкомысленным и чересчур романтичным. Люди, умудренные опытом, предостерегали меня. Они знали, теперь знаю и я. Нельзя пожилым людям становиться приемными родителями маленьких детей, нельзя родителям брать в семью нескольких детей, если есть свой маленький. Нельзя брать нескольких детей одновременно. И еще много всяких нельзя».

Служба устройства

Сделать так, чтобы родители узнавали обо всех нельзя до, а не после усыновления — работа Людмилы Петрановской, автора книги «В класс пришел приемный ребенок». 8 лет она проработала в службе устройства знаменитого детского дома №19. Знаменит он тем, что в какой-то момент в нем не было ни одного ребенка. Все дети, которые попадали в детский дом, довольно быстро устраивались в семьи под патронат и в усыновление. В этом году, когда приняли новый закон, который делает патронатное воспитание юридически невозможным, детский дом снова стал наполняться детьми. Теперь вокруг него к тому же разразился скандал, и его вовсе хотят закрыть. Людмила Петрановская уже не работает в детском доме, а ведет частный прием, но, как и все сотрудники детского дома №19, убеждена: найти для ребенка семью не чудо, а работа. «Должна быть какая-то невероятная причина, по которой ребенок не может быть устроен».

«Это отдельная специальность, базового психологического образования не может быть достаточно, — говорит Петрановская. — Но специальности этой нигде не учат». Речь идет о специалистах по подбору семьи для ребенка, по обучению приемных родителей и сопровождению этой семьи в процессе жизни с приемным ребенком. «Считается, что самое лучшее, что может быть для ребенка, — это если его усыновят, полюбят как своего, возьмут полностью в семью. На практике это не так. Отношения между взрослыми и детьми сложнее. Отношения со старшим другом, хорошим воспитателем, с дальним родственником, с крестным тоже нужны детям, а иногда — именно они и нужны». В некоторых ситуациях (например, когда ребенок до 10 лет жил своей нормальной жизнью, а в последний год мама стала наркоманкой и ее лишили родительских прав) ребенку не нужно, чтобы его усыновляли, меняли ему имя и заставляли называть чужих людей родителями. Ему нужна помощь, забота, уход, взрослые друзья, авторитеты — кто угодно, но не новые мама и папа, — то есть не усыновление, а именно патронат. Со стороны это очевидно, на практике же «за ребенком часто вообще не признает­ся права на сохранение его привязанностей, его связей, его корней, его любви».

Понять, что нужно ребенку, с кем ему это нужно и в какой форме, и есть работа службы устройства. Сейчас, опять же по новому закону, во всех детских домах должны появляться специалисты по уст­ройству и ведению семьи, но без специального образования работников, считает Петрановская, это останется полной профанацией. 10 лет подряд в детском доме №19, сначала на основе английской программы, а потом и с помощью собственных разработок, проводили тренинги по обучению и подготовке семей. «Мы не реагировали на запрос семьи, подбирая ей ребенка. Мы устраиваем детей в семьи, ищем семью, максимально подходящую именно ребенку». Например, если ребенок нуждается в медицинском уходе, ему лучше подойдет семья, где есть врач, способный сам делать уколы и все, что может понадобиться. Некоторым нужен именно папа, такой, который умеет жестко устанавливать рамки. Другим — чтобы в семье были еще дети. «Смотреть надо на ресурсы семьи, в совершенно бытовом смысле — если у ребенка астма, смогут ли они обеспечить ему лечение. Если он хулиганистый — не надо отдавать его одинокой пожилой женщине, — говорит Петрановская и уточняет: — Я не го­ворю, что это можно так четко описать, — но если вам ребенок не неприятен, нет физического отторжения — этого достаточно. Привязанность, любовь рождаются в процессе заботы». Поэтому Петрановская считает, что ее профессия сродни профессии свахи.

Практически любая приемная семья в период адаптации проходит через со­стояние «на фига все это?!» — и в этот момент семье никто не помогает. «Приемные родители оказываются в ситуации неласкового социума, который сначала с подозрением отнесся к идее приема ребенка из детдома, а потом, если вернут ребенка, будет считать их сволочами», — говорит Петрановская. С приемными детьми, по ее опыту, неизбежны две такие волны: в первый год появления ребен­ка в семье (когда проходит эйфория) и в подростковом возрасте (когда начи­нается гормональное взросление и родители начинают ужасаться полезшей из ниоткуда «генетике», хотя в случае со своим списали бы это на возраст или на «молодежь нынче пошла».

Классических ошибок в поведении семьи существует много. Первая — «за­быть про себя, довести себя до истощения, стараясь помочь ребенку на первом этапе, скорей-скорей, и превратиться довольно быстро в психологическую развалину». Попытки быстро наверстать упущенное в жизни ребенка: любовь, нежность, воспитание, образование, развитие, — это ошибка. Когда ребенок попадает в семью, он испытывает сильнейший стресс, на преодоление которого он тратит все свои силы, стресс, который может пройти через несколько недель, а может тянуться больше года. Ни на какое развитие, воспитание и получение новых знаний у ребенка просто не остается ресурсов. То есть не стоит сразу отправлять ребенка в кружки, нагонять школьную программу, таскать по музеям, городам и странам.

Любые негативные высказывания в адрес биологических родителей — вторая классическая ошибка. Сам ребенок может сколько угодно ругать и проклинать своих родителей, но у приемной семьи на это права нет.

Еще нельзя бояться устанавливать границы. Петрановская объясняет: «Кажет­ся, раз он бедная сиротка, он так много пострадал от жизни, то пусть теперь отрывается, а мы лишний раз не будем его огорчать. Ничем хорошим это тоже не заканчивается, потому что ребенок идет вразнос, самому ему тревожно и страшно, — он не понимает, какие здесь правила игры, что можно, а что нельзя». И еще: «Нельзя ожидать благодарности, нельзя ожидать, что ребенок будет таким, каким вы его себе придумали».

К социальной рекламе, обеспечивающей конвейер массового усыновления, Петрановская относится негативно: «Cа­мая главная задача, которая поставлена, — как можно больше детей передать в семью. Что при этом получает ребенок? Соответствует ли форма устройства его потребностям, интересам, социальному статусу, его правам? Об этом никто не за­думывается. Мы не можем опираться на тщеславие: ты возьмешь приемного ребенка — и ты герой. Красивая мать с красивым ребенком, на очень красивой фотографии — «усынови!». Мы не можем опираться на то, что это процесс быстрого излечения. Вот несчастный ребенок, вот семья, вот они его взяли — и завтра они будут счастливы. Все не так. Это со­вершенно другой процесс. Они, может быть, будут счастливы, но лет через пять (может быть, и раньше, но, может, и лет через пять). И встает вопрос: на какую мотивацию мы должны опираться? Какой профиль родителей мы должны искать?» А вообще, убеждена Петрановская, для создания социальной рекламы необходим профессиональный экспертный совет, который включал бы не только креативщиков, но и родителей, и СМИ, и специалистов.

1) общее количество детей-сирот на начало 2009-го — 670 469 детей;

2) выявленных за 2008 год — 115 627 детей;

3) устроенных в семью — 113 751 детей;

3а) под опеку — 75 933 детей;

3б) в приемную семью — 21 388 детей;

3в) усыновление — 13 173 детей;

3ва) в Россию — 9 047 детей;

3вб) за границу — 4 126 детей;

3г) другие формы — 3 257 детей;

4) возвраты — 7 834 детей;

4а) опека — 6 553 детей;

4б) приемная семья — 931 детей;

4в) усыновление — 113 детей;

4г) другие формы — 237 детей.

Из доклада «Деинституционализация детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей: Москва и Россия» Комитета по вопросам семьи, женщин и детей Государственной думы Российской Федерации