УЗБЕКИ

Бобир Касимов

Пенсионер, 63 года

Я приехал в Москву в 1970 году из города Андижана — меня пригласили после четвертого курса в Самаркандском университете написать дипломный проект в МГУ. В Москве по приглашению также учился мой брат: он после учебы вернулся обратно — и теперь живет в Андижане, а я получил диплом, уехал служить в армии и снова вернулся в Москву. Поступил в аспирантуру, женился и уже остался здесь. До 1991 года я работал в НИИ радиоприборостроения — занимался системным боевым программированием. Когда развалился СССР, меня пригласили работать в постоянном представительстве Узбекистана — я представлял Министерство внешних экономических связей. Сейчас я на пенсии.

Я очень доволен тем, что прожил жизнь в Москве. Я приехал с портфелем с тремя тетрадями и двумя книжками. К развалу Союза у меня уже были все атрибуты че­ловека среднего класса: машина, квартира, дача. И все это благодаря знаниям, которые я получил в МГУ. У меня есть жена, сын, невестка, прекрасные внуки. Я счастлив.

Я себя давно считаю москвичом. Поч­ти каждый год я приезжаю в Андижан — но уже через неделю начинаю сильно скучать по Москве. Москва раньше была лучше, чище. Когда я приехал сюда, это был удивительно чистый город: можно бы­ло месяцами не чистить туфли. Сейчас Москва грязная и неспокойная. Раньше совсем по-другому относились к узбекам. Сюда приезжали сливки узбекского об­щества — ученые, исследователи. Они не отличались по уровню образования от москвичей, хорошо знали русский язык. А теперь из Узбекистана приезжает много гастарбайтеров — это всех раздражает, поэтому к остальным узбекам относятся менее терпимо. Я общаюсь с теми узбеками, которые были моими учениками или с которыми мы соседи по даче. У нас есть участок в селе Вельяминово, где в советские времена были кооперативы, — постоянным представительствам советских республик давали дачи, и там много людей из разных диаспор.

Мы в семье отмечаем узбекский народный праздник Навруз — 23 марта, как раз когда я родился. И Ураза-байрам, и Курбан-байрам — это исламские праздники. Но я не религиозен: я атеист, советский человек. Я читал много философских книг и считаю, что наивно верить в Бога. А вот дети мои и внуки ходят в мечеть.

Клара Хакимова

Пенсионерка, 83 года

Я наполовину узбечка, наполовину украин­ка — но ощущаю себя русской. Когда была перепись населения, я сказала о национальности папы и мамы — и предложила самим решать, кто я. Меня записали русской, так что это официально.

Фотография Хасана Хакимовича, мужа Клары Усмановны

Я с десяти лет живу в Москве — с 1940 года. Мой отец, Усман Абдурахманов, работал в Верховном суде Узбекистана — его пригласили в Москву, и здесь он дважды был депутатом и также членом Военной коллегии Верховного суда СССР. Моя мама Анна Васильевна Рудник работала журналистом в ТАССе.

Мой муж Хасан Хакимович Хакимов родился в Фергане. В детстве он остался без родителей: семью репрессировали, а сам он убежал из приемной семьи в детский дом. Он хорошо учился и поступил в Ташкентский юридический институт, потом ушел на фронт, защищал Москву в тяжелый 1941 год на самом трудном, волоколамском, направлении, брал Кенигсберг, а после войны оказался в Москве, мы познакомились и поже­нились. В 1954 году у нас родилась дочь Тамара. Муж работал секретарем парторганизации постпредства УзССР и был директором гостиницы этого постпредства. Круг знакомых у нас был большой — министры, заместители министров, директора заводов. Я раньше жила на Ленинском проспекте, там жили ­только высокопоставленные чиновники. Мне это нравилось. Сейчас мне не нравится в Москве, что все смешались — и не разберешь, где кто.

Рустам Касимов

Правозащитник, общественный деятель, глава собственного кадрового агентства, 30 лет

У меня в семье с одной стороны — репрессированные, с другой — те, кто репрессировал людей. Моего прадеда по маминой линии, Абдукаримбека, отца деда Хасана, репрессировали — он был из знатного рода Беков, военачальников. Его семья была одной из самых богатых в Фергане. Прадед был расстрелян, а деда отправили в приемную семью. А другой прадед — Усман — был из красных командиров, затем стал судьей и рассказывал моему отцу, что расстрельные списки составлялись партийной верхушкой — и в них были подписи всех членов Политбюро. Сталин их только визировал. Прадед Усман допрашивал Берию, когда того ­арестовали. Он сказал потом: «Берия все валил на Сталина», — и выругался.

Я родился в Москве в 1981 году, окончил английскую спецшколу и получил два выс­ших образования в Московском авиационном институте. Работал в авиационной и автомобильной промышленности, а в 2007 году открыл свое дело: кадровое агентство. Я занимаюсь правозащитной и консультативной деятельностью — работаю с предприятиями, привлекающими трудовых мигрантов, помогаю людям в вопросах трудоустройства и кадрового делопроизводства. Я вижу, что в современном обществе не хватает трудового ресурса, как интеллектуального, так и инженерного, и даже обычных строителей и прорабов. А без этого ­невозможна модернизация.

Я москвич в третьем поколении, считаю себя человеком этого города и хочу участвовать в управлении моим родным городом, страной. Основной лозунг моей программы: «Семья — последняя надежда России». Когда я решил жениться, я не мог найти в Москве подходящую девушку. Со­временная молодежь не задумывается о создании семьи, детей заводить не стремится, все живут для себя — это ведет к вырождению нации. В Узбекистане все создают семьи рано, может, в круп­ных городах бывают поздние браки, но в целом такой проблемы нет. Свое счастье я искал везде, но супругу нашел в Узбекистане.

Я думаю, что русские люди всегда были ближе к Востоку, но в российском обществе сейчас идет пропаганда западной псевдокультуры. Во времена Великой Отечественной войны, когда советских девушек угоняли на работу в Германию, им делали медобследование: 99% были девственницами. И тогда немцы поняли, что нас не победить. А сейчас мы видим только разложение общества. Какое будущее ожидает нашу страну? Русская культура — это не свободная любовь, разврат, а крепкие традиции, многодетные семьи. Я очень люблю культуру, уважаю тра­диции, фольклор. Я даже окончил му­зыкальную школу по классу русской классической балалайки. Я, может, более, чем некоторые горлопаны, являюсь русским. Я думаю, что если бы русские люди вернулись к тем традициям, которые у них были раньше, никаких бы проблем не было.

Рустам Касимов с сыном Искандером

Русскую балалайку мне выбрали родители. Отец окончил музыкальную школу по классу рубоба — это струнный щип­ковый инструмент у народов Востока. В Москве такого не было, и отец посчи­тал, что близкий к рубобу инструмент — это балалайка. Он не хотел, чтобы я стал великим балалаечником, он хотел, чтобы у меня было музыкальное образование и широкий кругозор.

У меня не было проблем с национальным вопросом, разве что в начальной школе. В институте, на работе — никогда. Вопрос не в национальности, а в профессионализме. Если человек свои неудачи и комплекс неполноценности скидывает на другие нации, он будет фашиствующим молодчиком, который ходит и твердит: «Россия для русских». Это свойственно маргиналам, которые не нашли себя в жизни.

Тамара Касимова

Пенсионерка, 57 лет

В 1972 году я окончила английскую спецшколу и поступила в Педагогический институт на физмат. Я работала учительницей в интернате № 40, потом перешла в НИИ Радиоприборостроения, где работал супруг, вскоре мы купили кооперативную квартиру от института. После распада СССР я осваивала разные профессии: работала в недвижимости, была заведующей производством в узбекском ресторане «Навруз», давала частные уроки.

с мужем редко ходим в узбекские рестораны, а дети наши бывают в ресторане «Урюк». Там неплохо готовят лагман, Рустам — ценитель лагмана. Еще есть в Москве хороший узбекский ресторан «Шабада» — в переводе это значит «Ветерок». Там вкусные шашлыки. Но в Москве часто неправильно готовят узбекские блюда. Для плова здесь рис готовят отдельно, морковь и лук отдельно, потом перемешивают — получается каша с поджаркой. Мы однажды с сыном поехали в пионерский лагерь. Там готовили плов, все дети ели, а Рустам сказал, что он эту кашу с мясом есть не будет. Дети ко мне подбегают, кричат: «Тамара Хасановна! Рустам нам портит аппетит! Это плов, а не каша!» Для настоящего узбекского плова нужно соблюсти несколько правил: сначала перекалить масло и поджарить лук, потом положить мясо, морковку, добавить специи, положить зубчики чеснока, айву, рис, накрыть крышкой и ждать. Точно так же и с мантами. Манты — они вроде бы близки к пельменям, но совсем другие. Для пельменей фарш прокручивают через мясорубку, а для мантов нужно его рубить вручную, и сами манты на пару варить, а не в кипятке.

Однажды нашу семью сняли для передачи «Здоровье», которую вела Юлия Белянчикова. Это было в 1986 году. Очередной выпуск они решили сделать о зеленом чае, но возможности выехать в Узбекистан, я так поняла, у них не было. Поэтому они решили найти узбекскую семью и сделать вид, что они в Узбекистане. Я должна была сказать: «У нас в Узбекистане чай заваривают одноразово. Мы заливаем заварку кипятком, настаиваем и пьем — и вот это настоящий узбекский чай. Мы не разбавляем кипятком заварку, как это принято в России. Зеленый чай от этого теряет крепость». И они эту пе­редачу показали несколько раз. Потом в институте, где нашу семью хорошо знали, надо мною шутили: «Что, Тамара, „у те­бя в Узбекистане“? Когда ж ты успела слетать туда и вернуться?»

Мы готовим дома и русскую еду, и узбекскую. Продукты для узбекских блюд покупаем на рынке — узбеков в Москве много, и практически на любом рынке продается рис девзира для плова и все нужные специи. Одеваемся мы с мужем в обычных магазинах, а невестка с сыном ездят в магазины мусульманской одежды — сейчас это модно. Многие русские девушки, я замечаю, тоже принимают ислам и носят косынки — чтобы за татар или узбеков замуж выйти. А что — русские женщины любят сильных мужчин, а восточные мужчины — сильные. Я знаю несколько таких пар — хорошо живут. У узбеков есть разделение обязанностей по дому: в магазин ходит мужчина, му­сор выносит мужчина — это правильно. И ответственность у них есть за свою семью.

Зульфия Касимова

Домохозяйка, 26 лет

Когда мой муж созрел жениться, он попросил родственников в Узбекистане найти себе невесту. По узбекским тра­дициям семья невесты должна соответствовать семье мужа. Мой отец — юрист, у него два высших образования, он бывший глава юстиции в нашем городе. И нужно, чтобы молодые друг другу понравились, — заставить никто не может.

Рустам до того очень редко бывал в Средней Азии — три или четыре раза в жизни. Но жениться захотел там. Ему нашли несколько кандидатур в разных городах, даже в столице. Рустам приехал, со всеми увиделся, с семьями пообщался. Но никто ему не нравился.

Когда он пришел свататься ко мне, мы друг другу понравились, и он предложил встретиться — вне дома, со свидетелями. Так мы две недели общались, а потом Рустам попросил у отца моей руки и уе­хал в Москву. Рустам сказал, что пришлет своих родителей, чтобы они тоже на меня посмотрели. Через два месяца приехала мама Рустама. Моя семья ей понравилась — и я тоже, и мы уже начали выбирать ресторан для свадьбы.

Мне было легко устроиться в Москве — моя тетя живет в Санкт-Петербурге, и каждый год я к ней приезжала на ка­никулы — по три-четыре месяца жила. Поэтому я не потерялась в незнакомом большом городе, мне было привычно.

В Узбекистане я получала медицинское образование, но когда вышла замуж, пришлось его прервать. В 20 лет я уже родила старшего сына, в 24 — младшего, поэтому у меня не было возможности снова учиться. Я не работаю сейчас, только помогаю мужу с его бизнесом. Когда муж пойдет в политику, его бизнес нужно будет контролировать мне — я готова продолжить его работу.

Рустам Касимов, Клара Хакимова, Зульфия и Искандер Касимовы во время обеда

Я верующий человек. Может, из-за того, что я не хожу на учебу или работу, я не сталкивалась с проблемами из-за моей веры. До замужества я тоже была верующей — с 12 лет совершаю пятикратный намаз. Я видела, что так делала ба­бушка. Но платок я надела только год тому назад — раньше не носила. Я много изучала ислам, общалась с верующими, часто ходила в мечеть — и пришла к этому. Муж меня полностью поддерживает. Рустам съездил на паломничество в Мекку — после этого мы подумали, что нужно укреплять свою веру. Чтобы наши дети были верующими и воспитанными. В большом городе молодежь портится: дети уже с двенадцати лет курят, выпивают, наркоманов много — только искренняя вера может их уберечь.

Платки я покупаю в специальных бутиках — они есть при мечетях. На проспек­те Мира есть, на метро «Новокузнецкая». Самый дешевый платок стоит 450 р., а дорогой — 1?500—2?000 р. У женщины их должно быть много — чтоб под каждое одеяние, если есть возможность. Но если нет, то можно обойтись одним платком, белым. Черный в исламе считается цветом праздника, а не траура, как у православных. Я люблю яркие цвета, платки подбираю под одежду. Иногда мне могут сказать: «Зачем ты носишь платок, ты же красивая, необязательно его надевать». Но это так, знакомые, а подруги меня поддерживают — считают, что это необычно. Может, потому что я не как другие — наденут балахон и мешковатую юбку и ходят. Я и джинсы ношу, и туники, стараюсь выглядеть стильно.

Алишер Касимов

5 лет

В Узбекистане все говорят по-узбекски, я понимаю, но чуть-чуть. В Андижане можно гулять около дома одному, а в Москве нельзя, потому что меня могут своровать. Я ходил с папой в мечеть, там хорошо, красиво, и мы читали намаз. Мой папа хочет стать депутатом. Это работа такая. За депутатов голосуют. Потом, когда за них проголосовали, они сидят, говорят о чем-то. А я бы хотел стать доктором. Я хочу создать от болезней лекарство, от старости.