1

Стоят (слева направо): Бэлла Вагапова, Зарема Сугаипова и Мадина Амагова; сидят: Тимур, Джамбулат и Сафия Сугаиповы

ЧЕЧЕНЦЫ

Семья Сугаиповых — о войне, РГГУ, гранатомете «муха», драйве, «Музеоне», милицейском беспределе, неприветливости, Басаеве, регби, чеченских детях и о том, чего ожидать чеченцу в Москве

Чеченская община — одна из самых молодых в Москве: начало ее формирования приходится на 1960–1970-е годы, когда отдельные депортированные в Казахстан и Среднюю Азию чеченцы решили не возвращаться на родину, а попробовать осесть в Москве. Но основной поток приходится на  90-е — две чеченские войны сделали исход по-настоящему массовым: если в 1989 году чеченцев в Москве было 2 101 человек, то в  2002-м — 14 465, то есть в семь раз больше. К переписи 2010 года это число практически не изменилось (14 524), что сложно объяснить чем-либо, кроме активного (и понятного) нежелания московских чеченцев участвовать в каких бы то ни было переписях. К тому же в это число не входят чеченцы, официально зарегистрированные по месту жительства, но проживающие в Москве, а таких немало. В их число, очевидно, входит и печально известный «столичный отдел охраны Кадырова», расквартированный в «Президент-отеле», о котором недавно писала
«Новая газета». Впрочем, чеченская община в Москве в любом случае гораздо меньше, чем представляется москвичам. Исследование, фиксировавшее разницу между предполагаемым и оценочно-реальным числом чеченцев в Москве, показало, что москвичи склонны преувеличивать их количество в разы. Также преувеличенным является представление о крайне высокой степени религиозности чеченцев: справочник «Ислам в Москве» отмечает, что уровень религиозных знаний у чеченцев существенно ниже, чем аналогичный показатель среди таджиков, дагестанцев, арабов и узбеков. Присутствие чеченцев заметно в московском автобизнесе, гостиничном и ресторанном бизнесе, им принадлежат сети заправок. Чеченцы зачастую предпочитают брать к себе на работу не просто соплеменников, но людей одного с ними тейпа (ячейка кланово-родственной системы в чеченском обществе. — БГ). Жен предпочитают искать по схожему принципу. «Многие вайнахи, женившиеся
на русских, стесняются перед родственниками своих жен и стремятся скрыть от них сам факт своей женитьбы. Нередки случаи двоеженства, причем как внутри своей этнической среды, так и с другими нациями» («Ислам в Москве»). Однако эта закрытая община далеко не так однородна, как принято считать: в диаспоре сильно и имущественное, и идеологическое расслоение — в Москву в разное время бежали оппоненты Дудаева, Масхадова, позже Кадырова, и найти общий язык им непросто.

Зарема Сугаипова

Администратор в отделе продаж фитнес-клуба, 41 год

Я родилась в Грозном, ходила там в советский детский сад, закончила школу с английским уклоном. Потом поступила на исторический факультет университета. Но началась война, и в  1995-м мы переехали в Москву. Брат тогда работал в мусульманском культурном центре и снимал квартиру. Там мы все и поселились. Незадолго до этого я была в Москве — в августе 1994-го. Родители устроили нам с сестрой такие маленькие каникулы перед университетом, и мы приехали к брату. Это было весело, интересно. А на следующий год все уже было совсем не весело, а страшно и грустно.

Я вам расскажу, как я увидела бомбежки. Был обычный день, я пекла на кухне хлеб. Замесила тесто, разложила по формочкам. И вдруг слышу, как в фильмах о войне, гул, рев — мы же недалеко от центра. А потом — звук разрывающейся бомбы. Через окно на балконе вижу — бомбят президентский дворец. У меня не было никаких эмоций, даже страха не было, хотя я понимала, что происходит. Шок, наверное.

Когда все прибежали домой, папа говорит: «Берите документы, одежду». Так мы и уехали из Грозного. Все оставили и уехали — сначала к дяде, маминому брату. У него был подвал, и мы думали там переждать. Все ждали, что вот-вот война закончится и восстановится нормальная власть. Во всяком случае, интеллигенция точно ждала.

В Москве у меня и брата сохранились зачетные книжки, и мы пошли в Министерство образования — говорить о продолжении учебы. Но никуда брать нас не захотели. Один человек сказал: «Не обивайте пороги. В Москву и Питер вас не возьмут». Но мы были упертые, терять было нечего — во время войны все пропало. Я была стопроцентным гуманитарием, а мой средний брат — наоборот, технарем, он заканчивал экономический факультет того же ЧГУ. И мы оба пошли в РГГУ. Как раз тогда Ельцин издал указ, чтобы чеченских и ингушских студентов принимали во все вузы. Так что фактически нам не могли отказать. Вместо третьего курса нас взяли на первый, и мы экстерном сдавали два года на факультете управления.

Мне всегда очень нравилось учиться. Но морально в Москве тогда было очень тяжело: невозможно спокойно пройти, невозможно говорить на 2 Зарема Сугаипова, Сафия Сугаипова, Мадина Амагова и Бэлла Вагапова у себя дома родном языке. Мы учились как раз в то время, когда шла вторая война. После университета я честно пошла в районную службу занятости Южного Чертаново, сказала, что закончила вуз и хочу работать. Один мужчина сказал: «Я вижу, вы грамотная умная девушка. Не ходите — вас не возьмут». После этого я уже не рискнула ни в какое государственное учреждение проситься.

Каким-то чудесным образом работа все-таки нашлась — сначала через знакомого в одной фирме, потом в кадровом агентстве. Но никого из знакомых чеченцев я устроить не могла, хотя ребята отличные были. У некоторых кандидатов мы шапку резюме закрывали, где место рождения указывается. Оставляли в анкете только часть с образованием. Я много где работала, в последний раз — в компании, которая занимается художественным стеклом. А сейчас в фитнес—клубе «Республика», чему безмерно рада. Это явно мое. Я вообще люблю спорт — обожаю смотреть регби.

Вообще, это мы сейчас специально надели платки — вам же традиционная семья нужна. А так мы современные люди, на работу ходим без платков — когда в Москве ходишь в платке, тебя лишний раз останавливают.

Тимур Сугаипов

Безработный, 41 год

Когда младшему брату было лет десять, они с пацанами играли в войнушку. Бегали во дворе с пистолетами, автоматами, а он нашел какую-то трубу и говорит: «Ерунда эти ваши автоматы. Вот «муха» (гранатомет. — БГ) — это вещь. Пиф-паф — и тебя вместе с гаражом нету». Ну он младше, всех прелестей войны не вкусил, хотя видел обожженные тела и все остальное. Я видел больше. Что говорить, отец с мужем сестры однажды поехали в Грозный посмотреть, цела квартира или нет, — и попали под минометный обстрел. Отец жив остался, а зятя разорвало полностью. Отец собрал в сапог все, что осталось, — пакета не нашлось — так сестре ее мужа и привез.

От войны никуда не деться. Чего можно ожидать от чеченской молодежи, если они в детстве не в игрушки играли, а патроны в костер кидали? Нормальные дети бегут от того места, где опасно, а эти — наоборот, на шум, туда, где экшен. Если с детства ты видишь, что все вокруг стреляют, что оружие — это нормально, понятие нормы просто смещается. Забыть это, вытравить из памяти — невозможно. Зайдите в любой онкоцентр, там треть пациентов — Чечня и Ингушетия. Просто надо понимать, что война — она прошла. А у молодежи эта воинственность до сих пор заметна, я в интернете часто вижу — все любят носить травматические пистолеты, оружие. И чеченцы, и Северный Кавказ, и в особенности косящее под них Закавказье.

Я живу в Москве с 1988 года — сейчас в Чертаново. У меня своя семья, ребенок пяти лет. В данный момент работы нет: не могу найти. Помогаю товарищу, он ремонтом машин занимается. Окончил РГГУ, факультет управления. В Чечне я работал ревизором, потом здесь в  1990-е был помощником гендиректора Исламского культурного центра России. Строили мечети, медресе, отправляли детей учиться в мусульманские страны. Мне тогда было 23 года — парень молодой, а тут общение, светские встречи, фуршеты, посольства. В любое посольство я чуть ли не ногой дверь открывал. Потом у меня уже свои дела пошли — хотелось решить вопрос с жильем. Когда война началась, я перешел работать в аудиторскую фирму, к маминой знакомой — у меня страсть есть, люблю цифры считать и документы читать. В 2002 году заболела мама и я вернулся в Чечню, чтобы быть рядом с ней. А через два года она умерла и я уехал обратно в Москву.

3 Слева направо: Бэлла Вагапова, Джамбулат Сугаипов, Зарема Сугаипова и Мадина Амагова

Где-то половина наших родственников живет в Москве, а другая половина в Чечне. Отец и дядя там остались. Кто-то переехал сюда, устроился на работу — так и остался, кто-то переждал войну, а потом вернулся. Мы все общаемся, ездим в гости друг к другу. Тетя вот живет неподалеку. Обязательно собираемся все вместе на праздники: на Уразу, Курбан-Байрам, в дни рождения и на Новый год. Что в Москве чеченца может ожидать — вы и сами понимаете. И по квартирам ходят-ищут, и арестовывают просто потому, что в паспорте стоит место рождения — Грозный. Знакомый однажды пошел с маленьким ребенком за продуктами, мимо милицейский уазик проезжал — иди, говорят, сюда. Культурно, без мордобоев привели в отдел, из сейфа взяли патрон, наркоту — выбирай. Хо­рошо следователь кавказец оказался — армянин. Ничего не могу сделать, го­ворит, выбери что-нибудь, за что срок поменьше. Так он ни за что восемь месяцев и отсидел. Повысил кому-то стати­стику.

Друзья у меня есть здешние: я же давно в Москве. Есть и земляки. Где-то 50 на 50. Если человек хороший, о национальности вопроса не возникает. Главное, нельзя терять свои корни. Пять раз намаз соблюдать, мусульманские праздники и не забыть поздравить соседа сверху.

Но вообще Москва меня уже стала утомлять. Мне нравится, как в провинциальных городах жизнь устроена: с девяти до шести работа, а потом — насчет дел мне не звони.

Мадина Амагова

Редактор в кавказской редакции радио «Голос России», 36 лет

Я родилась в Чеченской республике, в городе Аргуне, в 1976 году. Детство мое прошло наполовину в Чечне, наполовину в Якутии, где я жила с 8 до 14 лет. В начале 1990-х мы вернулись домой — там уже начинался бардак, распад Советского Союза. В 1992 году умерла моя мама, а в  1994-м началась война, все ужасы которой мы пережили на себе. Помню, как дядю выводили, клали на гравий и стреляли вокруг — а мы думали, что его убивают. Сидели в коридоре — нам казалось, что это самое безопасное место, — и прислушивались к звуку падающих мин. Если короткий звук, значит, может упасть где-то рядом, если протяжный — упадет подальше. Все это мы пережили, а потом наступила так называемая независимость — период хаоса и беспредела, когда вчерашние трактористы говорили, что они завоевали город, и вытворяли все что хотели. Это было с 1996 по 1999 год, во время президентства Масхадова. На нашей улице жил Басаев. Он отстроил огромный забор, выкупил участок — где-то, наверное, полтора километра — с огромными воротами, куда простые смертные не могли заглянуть. А кругом люди в нищете прозябали, латали свои крыши чем попало. В Москву я приехала в 2000 году и, если честно, сейчас не представляю себя в другом городе. А тогда я ненавидела Москву и москвичей. Мне казалось, что более равнодушных, более неприветливых людей не существует. Как-то я ехала в маршрутке, положила себе на колени сумку и случайно задела сидящую рядом женщину. Она тут же: «Нечего ставить на меня свою сумку». Но я же просто задела ее случайно! Если бы это была чеченская маршрутка, мне бы сказали: «Тебе помочь?», подвинулись бы и, если что, даже заплатили бы в этой маршрутке за меня.

В тот период мы пытались снять квартиру, а это было сложно — мы ведь кавказцы. Как-то вроде договорились, уже все подписали. Агент говорит хозяину: «Посмотрите паспорта». Хозяин открыл паспорт: «Чеченки! Да я никогда в жизни не буду связываться с чеченцами». И так же работу 4 Мадина Амагова на работе
в студии радиоканала «Кавказ», РГРК «Голос России»
нереально было найти. Это был 2000 год.

Все-таки мне удалось устроиться в небольшой коммерческий банк. Проработала я там года два и решила уйти. Это не мое — я человек творческий. Сейчас работаю на радио «Голос России» в редакции Кавказа, общаюсь со слушателями. Но и здесь в штат не берут, объясняя это тем, что нет мест. Хотя всех остальных прекрасно берут в штат, с зарплатой, отпуском и так далее. Я даже писала про это президенту. Пришла отписка. Еще я работаю сотрудником пресс-службы Конгресса народов Кавказа, пишу статьи для разных сайтов, написала книжку «В ожидании мира», где описана пережитая война.

По работе мне приходится общаться в основном с кавказцами, а вот моя единственная подруга — Лена Иванова — русская. Каждую неделю мы созваниваемся и рассказываем друг другу, что у нас в жизни происходит. Мы мусульмане, мясо покупаем в халяльных магазинах, а остальные продукты — просто рядом с домом. Я очень люблю шопинг, с детства, деньги у меня не задерживаются. Кавказцы вообще очень любят бренды, но мы выбираем те вещи, которые нам нравятся, хотя все-таки стараемся следить за модой.

Джамбулат Сугаипов

Менеджер, 27 лет

Мы приехали к Тимуру из Чечни в 1995 году. С дикими проблемами я устроился доучиваться в школу, в пятый класс. Закончил здесь среднеобразовательную школу № 155. Очень тяжело давалась тамошняя программа, плюс еще адаптация. Настоящий шок: слишком резко все отличалось от родного города, от военного времени.

В 2000 году поступил в РГГУ на факультет истории искусства, специализация — мировая культура. Работать начал на втором курсе — подрабатывал курьером, работал в журнальном приложении по рекламе в «АиФ», был ассистентом в РИА «Новости». Еще работал в Федеральном агентстве по управлению государственным имуществом, но госслужба мне не понравилась абсолютно. А сейчас я менеджер в «ВымпелКоме». 5 Джамбулат Сугаипов на работе, в офисе компании «Билайн» В Москве для молодых — возможностей море. Но все равно, чтобы вырваться вперед, нужны знакомые, друзья. Свой город я плохо помню. Он был зеленый и чистый. А у нас в Москве летом пройтись в обуви, чтобы она не покрылась пылью, невозможно. Заметили, я уже говорю «у нас в Москве»?

Но мне нравится Москва, драйв ее нравится. Я здесь чувствую себя живым. Может, это потому, что я еще молодой, — а потом мне тоже надоест суета и люди-роботы. Люди тут не злые, просто они все время спешат. В пробках ругаются не потому, что хотят поругаться, а потому, что спешат. В метро то же самое. Все спешат заработать денег. Еще бы! Если 80% бюджета всей России в одном городе сосредоточились. Вот все и рвутся в Москву.

Бываю чаще всего в ресторанах в ЦАО, в районе Якиманки. Я и мой круг по восточным ресторанам ходить не любим, там восточных людей и так много.

Бэлла Вагапова

Ведущий специалист Пенсионного фонда РФ, 24 года

У нас большая семья, пять девочек и два мальчика плюс мама, папа и бабушка. Они все живут здесь. Я самая старшая в семье, хотя моя вторая сестра замужем уже три года, и у нее двое детей. А я вот только-только вышла замуж. Две сестры учатся — одна в медицинском, другая в текстильном и в архитектурном. Третья сестра — в пятом классе, а мальчики, братья, — самые младшие. Им девять и семь лет, они учатся в школе.

После школы я поступила в колледж при Министерстве иностранных дел, там проучилась два года. Специальность у меня — архивовед и документовед. Параллельно училась в Университете нефти и газа имени Губкина на вечернем отделении экономического факультета. Собиралась поехать учиться в Америку в магистратуру, но мама сломала ногу, и пришлось остаться. Значит, не судьба. Теперь я работаю в Пенсионном фонде Российской Федерации.

Мне нравится жить в Москве, она стала для меня родным городом. Больше всего нравится гулять в парке «Музеон» — это мое любимое место в городе, мы там с 1997 года гуляем. Но, конечно, я никогда не забуду Грозный, родина есть родина — когда-нибудь мы вернемся.

  • 16 Мая 2012
  • 494207