Старожилы о парках

Реконструкция, восьмеркообразный пруд и вересковая горка

Я по первому диплому ботаник, учитель биологии. В 1993 году, 20 лет назад, мы с друзьями сделали маленький бизнес по выращиванию и продаже растений — комнатных, уличных, бонсай — и искали где-нибудь в центре маленькую теплицу. Так мы случайно оказались в Ботаническом саду — и увидели, что он совершенно запущен. Мы захотели что-то сделать и придумали программу реконструкции. Она очень понравилось тогдашнему директору, он поверил, что мы справимся, и сказал — давайте. Позже, уже в 2000-х, я поехал в Шотландию, в Эдинбургский университет, получать второе образование — там одна из лучших школ ландшафтной архитектуры.

На резкие изменения у нас не было денег — это сейчас московские парки стремительно преобразуются, из-за того что Москва это мощнейшим образом финансирует. К тому же из-за того, что это памятник садово-паркового искусства, мы не могли тут ничего сильно менять — нам было важно соблюсти баланс между новым и старым, чтобы то, что мы делаем, не становилось авторским заявлением. Правильно, что здесь сохраняется исторический ландшафтный каркас.

У нас есть прямые аллеи — остаток планировки XVIII века, когда сад был регулярным. В середине есть участок планировки XIX века, когда внутренние дорожки специально искривили, а пруд сделали восьмеркообразным — потому что в тот момент другой моды, кроме пейзажной, английской, в садоводстве не существовало. В итоге вышла комбинация разных стилей. Мы стараемся продолжать в этом духе — ценные элементы сохранять и не использовать чуждых материалов. Хотя где-то, конечно, возникли новые композиции — ботанический сад не может не развиваться. Появилась вересковая горка, коллекция папоротников, холмы с хвойными за прудом, какие-то новые экспозиции — но они как бы идут вторым слоем, иногда даже третьим по отношению к тому, что было здесь раньше.

Пожар 1812 года, пальмовая оранжерея в 1920-е годы и долги по коммунальным платежам в 1990-е

Очень сложных моментов у сада было несколько. Для начала — пожар 1812 года. Из-за того что в саду построек тогда не было, он пострадал, но не сильно — несколько деревьев даже сохранились до сих пор. В 1920-е годы было совершенно нечем топить — вообще стране было не до ботанических садов. Оранжерейные растения, которые всю жизнь находятся под стеклом, в искусственном климате, нужно постоянно поливать и отапливать, прекратить это нельзя даже на день. Тогда удалось все растения из оранжерей сгрудить в одну, самую большую оранжерею, пальмовую. Ее одну и топили — мебелью, забором, всем чем можно. Благодаря этому в той самой оранжерее сегодня есть пальмы, которым по 150, по 170 лет. Есть саговник, которому больше двухсот лет.

Но самая серьезная ситуация была в 1990-е, когда отопление в оранжереях могли выключить за долги МГУ по коммунальным платежам. Несколько раз это почти было сделано. Каким-то чудом удавалось отговориться — письма, звонки Черномырдину и так далее. Пронесло. Тогда сотрудники работали в оранжереях в касках, потому что падали стекла.

В какой-то момент сад вообще закрыли на неопределенное время. Основная научная работа и селекционная деятельность перешли на Воробьевы горы, а здесь все постепенно угасало, угасало — и угасало, пока, наконец, его не закрыли. Закрыть калитку просто, а как дальше быть с садом? Здесь работают люди, которым не все равно — и совершенно непонятно, когда этот кризис кончится, кончится ли он вообще и не отдадут ли территорию под застройку. Да, такие мысли возникали периодически. К счастью, это удалось пройти.

Лавка под дубом, березы и роль человека в жизни парка

Много чего здесь произошло для меня за последние двадцать лет. Мне, как это ни странно прозвучит, нравилось, когда мы рано закрывались — сейчас мы открыты до 10-11 вечера, а еще несколько лет назад, особенно когда был бесплатный вход, мы закрывались в 6 или в 7. И это было лучшее время: уже нет посетителей, можно сесть на лавку под дубом — и весь сад твой.

Одно любимое место выбрать трудно. Сад все время меняется — даже в течение суток, а в течение года так вообще. Удивительно наблюдать за деревьями — вот эти березы, например, мы посадили прутиками лет десять назад. Про какие-то деревья помнишь, как оно было с тебя ростом — а теперь оно метров 15 и огромной толщины. Все эти наблюдения наводят на мысли, что мы здесь ненадолго и, вообще, от нас тут мало что зависит. А с другой стороны, много что зависит — окажись здесь другие люди, все было бы по-другому. Я не говорю, что хуже, но был бы какой-нибудь другой результат.