Атлас
Войти  

Также по теме

Одной ногой в Тагиле

Рабочие Уралвагонзавода пообещали приехать в Москву спасать родину от оранжевой чумы. Люди, выходящие на митинги в поддержку Владимира Путина, приводят в пример рабочих Нижнего Тагила, готовых выйти с вилами на помощь своему кандидату. По просьбе БГ Родион Чепель рассказывает о своем путешествии на Урал — о танках, варежках и пельменях — и проверяет теорию о классовом расслоении общества

  • 11410
Одной ногой в Тагиле Одной ногой в Тагиле
Одной ногой в Тагиле: Часть 2 Одной ногой в Тагиле: Часть 2


Утром 28 января мы едем к месту сбора митингующих рабочих. Заводские сооружения. Черные коленца доменных печей подпирают облака темно-синего дыма. Вдоль дороги все время заборы: заводские бетонные изгороди сменяет частокол исправительно-трудовых колоний. Сформулированная пермским писателем Алексеем Ивановым многомерная уральская матрица здесь сжимается до двух измерений. От одного градообразующего предприятия («Уралвагонзавода») до другого (НТМК, Нижнетагильского металлургического комбината) — полчаса на трамвае вдоль третьего — зоны. Художник Владимир Соловьев стоит у карты города, наклеенной на кабину водителя трамвая: район вокруг «Уралвагонзавода», на карте обозначенный как Дзержинский, на местном сленге Вагонка, был отстроен для рабочих УВЗ и до 2009-го находился полностью на балансе завода. Дома, дороги, инфраструктура, детские сады и школы, поликлиники и театры, стадионы и бассейны — все обслуживалось из бюджета завода и управлялось не профильными комитетами мэрии, а управлением завода, формально называвшемся управление №49 по эксплуатации спортивных сооружений. Сейчас оно отвечает за социальные проекты — в частности, за молодежную организацию и за митинги. Владимир все детство провел в Тагиле и помнит, что Вагонка всегда была словно другим городом, отделенным «полосой отчуждения» — ИТК-13. «Местные жите­ли всегда вели замкнутый образ жизни: когда в прокат выходил новый фильм, вагонские предпочитали выждать неделю и посмотреть его у себя, чем выбираться «в город». Эта замкнутость всегда усугублялась тем, что работники УВЗ, как это бывает на оборонных предприятиях, всегда были связаны неким негласным обетом — они вроде и не военные на службе, но и не до конца гражданские. Вертикаль власти здесь всегда смотрелась вполне органично». Вспоминаю, как кто-то из рабочих печально шутил, что они даже называют себя «увэзэки».
Бум консюмеризма в 2000-х изменил привычки — рабочие ездят на маршрутках или взятых в кредит автомобилях, и в последний год в городе впервые возникли пробки. 15 минут в заторе — это новость, которую еще не ленятся обсуждать. Годы стабильности добавили району неуклюжего колорита: трещины на стенах домов облеплены рекламными растяжками, парковки возле проходных завода уставлены китайскими иномарками, на месте китайского рынка ширпотре­ба завод отстроил футбольный стадион. Но косметический ремонт не избавил от ощущения заброшенности и обреченности. Зимой по широким улицам гуляет колкий пронизывающий ветер: строившие район после войны немецкие труд­армейцы принесли с собой регулярную планировку и широкие улицы. На перекрестках метель взвинчивает снежные смерчи.
На площади перед Дворцом культу­ры имени Окунева — десятки автобусов, на бортах — печати УВЗ, под лобовыми стеклами — на листках А4 — порядковые номера. Мы отводим одного из рабочих в сторону — спросить, что его сюда привело. Рабочий решительно говорит в ка­меру: «Я — сварщик. Я — за стабильность, я — за Владимира Владимировича!» Его прерывает чей-то окрик. Это Андрей Ленда в горнолыжном костюме ходит вокруг автобусов, хлопая в ладоши с криком: «Не мерзнем! Садимся!» Мы следуем за вереницей автобусов и оказываем­ся на автовокзале. Отсюда 100 метров до перрона, состав подан, уже идет посадка. Внезапно кто-то хватает меня под руку и отводит в сторону. Агитатор Евгений горячо шепчет в ухо, что ночь не спал, обо всем подумал и решил, что вчера наговорил мне лишнего. Поэтому просит стереть его интервью. Я обещаю подумать, состав очень кстати дает гудок, и мы влезаем в вагон. Здесь Евгений представляет мне Андрея Разумяка, начальника цеха 380 УВЗ. Я не успел толком поздороваться, как Андрей выпаливает, что все его рабочие едут добровольно, все рады, все за Путина. Выясняется, что от цеха едут 20 человек, а всего в цеху работают 400. Я подсчитываю вслух: «То есть из 400 двадцать — это получается пять процентов». Андрей с гордостью подтверждает: «Пять процентов!» Я смотрю на фотографию, днем ранее переданную мне Егором Бычковым, на ней сводная таблица участвующих в митинге от НТМК, уехавших предыдущим составом. От каждого цеха — по 5%, всего — 783 человека из 15 647. Те же самые кем-то высчитанные 5%.

Состав трогается. Все сиденья запол­нены улыбающимися людьми. Они немного растеряны, плохо одеты, у них уставшие жены, с детьми они общаются с помощью подзатыльников. И с каждым километром они веселеют. По проходу замелькали молодые люди в майках с надписью «Молодежная организация УВЗ» поверх зимних курток. У них в руках конверты с талонами участника митинга. Каждый пассажир получает устную инструкцию: с этим талоном любая ­электричка бесплатно привезет обратно в Тагил. Вместе с активистами двигаюсь по составу, из первого к десятому вагону. Шпроты, бутерброды с маслом и яйцом. Бич провинции «Ягуар» в жестяных банках, много пива. Прозрачную жидкость в пластиковых бутылках разного калиб­ра без этикеток пьют небольшими глотками, чуть морщась, передавая друг другу. Селедка, соленые огурцы в банке, соленые огурцы на эмалированной тарелке, пирожки. В четвертом вагоне журналис­ты финского издания через переводчика интересуются у молодого человека, знает ли он требования людей, вышедших в Москве на Болотную. Молодой человек улыбается и сдвигает на лоб шапку, тыльная сторона ладони у него сплошь покрыта тюремными татуировками. Его фотографируют. Когда я добираюсь до пятого вагона, градус веселья окончательно преобразил толпу. Впечатление, что мы едем на первомайскую демонстрацию в каком-нибудь 1984 году. В вагонах пожилые со­трудницы заводов поют про синий пла­точек и одинокую гармонь. Бабушкам подыгрывает баянист. Когда, отыграв, он проходит по рядам с протянутым холщовым мешком, каждый пассажир кидает внутрь горсть монет. Еще только середина состава, а мешок уже оттягивает руку. Навстречу из хвоста состава по проходу двигается представительная делегация во главе с директором УВЗ Владимиром Рощупкиным. Он заметно оживлен, жмет руки знакомым работникам и смеется. Господин Рощупкин призывает меня посмотреть вокруг и убедиться, что все собравшиеся едут по собственному же­ланию: об этом, говорит он, свидетельствует праздничная атмосфера. А так­же то, что его рабочие собирались ехать в Екатеринбург на танке — и только здравый смысл остановил их. Эта инициати­ва рабочих действительно обсуждалась в СМИ в середине января. Но когда я спрашиваю об этом Евгения Ленду, он начинает отмахиваться, мол, кто-то просто хотел посмеяться.

Я отпускаю директора завода, и внезапно один из следовавших за ним спрашивает: «Ну что, хорошо он рассказал?» Пытаясь понять, кому может быть интересно мое мнение о рассказе директо­ра, я узнаю в этом молодом человеке — на вид чуть за 30 — Алексея Жарича. Автор книги и сайта «За Путина!», он ­давно решил строить свою карьеру на воинственной лояльности. Бывший замгендиректора группы Newmedia Stars интернет-предпринимателя Константи­на Рыкова, ныне руководитель издания «ВВП», выкупил и полгода готовил к запуску официальный предвыборный ресурс кандидата В.Путина putin2012.ru. В 2009-м ОАО «Уралвагонзавод» было реформировано в Научно-производ­ственную корпорацию «Уралвагонзавод» и вошло в структуры «Ростехнологий», а Алексей Жарич пришел в руководство корпорации как заместитель нового генерального директора Олега Сиенко по связям со СМИ, и агрессивно-пропутинская риторика его прежних проектов постепенно наполнила выступления заводских активистов. По телефону его помощница отрекомендовала господина Жарича как крайне непубличного человека, под этим предлогом отказав нам во встрече. Стоя в проходе, я спросил Алексея, имеет ли руководство корпорации отношение к организации митинга, он ответил, что дает комментарии только по поводу деятельности корпорации, а организация митингов — дело профсоюзов. После чего исчез за дверью вагона. Но руководитель профсоюзной федерации Свердловской области, комсорг с 30-летним стажем Андрей Ветлужских, когда мы встретим его у трибуны на митинге, лишь повторит слова Андрея Ленды о том, что рабочие сами к ним обратились, профсоюзы просто помогали с организацией. Замкнутый круг.

Но Алексеем Жаричем хоровод встреч в поезде Тагил–Екатеринбург не закан­чивается: я натыкаюсь на нашего провожатого Александра — его лицо заметно побледнело, а язык развязался. Спрашиваю, как он ввязался в агита­ционные поездки. Он отвечает, что, когда начальник цеха спросил, кто будет голосовать за Путина, он просто поднял ру­ку. Он и правда собирается голосовать за Путина: «Кто, если не он?» После начальник цеха подошел и попросил поездить по заводам в поддержку канди­дата, пообещав освободить от работы на время предвыборной кампании — с 20 января по 4 марта. Александр гордо протягивает мне бумагу — приказ за подписью руководителя предприятия, которым «в исполнение приказа от 23.01.2012 №134/к «О подготовке выборов прези­дента РФ и депутатов Нижнетагильской городской думы» для проведения информационной работы среди избирателей» работник цеха… Александр… освобождается от основной работы. Ясно, что причин отказываться от этой «хартии вольностей» у него не было.

Ближе к концу состава мы вновь встречаем группу операторов в ярко-красных куртках. Директор Свердловской киностудии Михаил Чурбанов объясняет, что он со своими учениками снимает короткометражный документальный фильм «Один день» о поездке рабочего на митинг. Я замечаю, что подготовленные ими агитационные ролики в поддержку митинга имеют сомнительные эстетические достоинства. Михаил в свою очередь замечает, что сомнительные эстетические достоинства имеют социальные сети, созданные под контролем спецслужб Запада. На секунду кажется, что передо мной — Станислав Говорухин. На вопрос, насколько серьезно он говорит, Михаил отвечает: «Я по натуре консерватор. Поэтому когда мне предложи­ли войти в региональный предвыборный штаб Путина, я согласился. Я считаю, что нельзя дать нескольким оппозиционерам ­расшатать ситуацию в стране и лишить людей стабильности. Мы не можем допустить возврата лихих 90-х. Рабочих можно понять, их обидели, назвали быдлом. Естественно, они хотят показать, что у них тоже есть право на голос». Поезд подходит к перрону.

Екатеринбург
Походные кухни с набором туриста — гречневой кашей с тушенкой — развернули под монументом военному подвигу уральских рабочих, сцена оказалась за их спиной  

28 января в Екатеринбурге холодно. Привокзальная площадь оцеплена со­трудниками ОМОНа и солдатами внутренних войск. Снаружи перед рамками металлодетекторов — очереди, внутри — сотрудники безопасности в форме и люди в гражданском с папками. Они задают входящим какие-то вопросы, подойдя ближе, можно расслышать, что сверяют фамилии. Группу во главе с начальником цеха 380 Разумяком активисты в майках молодежной организации направляют сначала на противоположную сторону площади — туда, где сложены заказанные профсоюзом и привезенные из типографии плакаты с символикой «Уралвагонзавода». Затем группу размещают напротив сцены — так, чтобы вокруг могли организованно расположиться другие участники митинга. Пространство отсечено от площади металлическими заграждениями. Вошедшие оказывались словно запертыми внутри ловушки — а установленные на сцене камеры давали картину плотной толпы у сцены. Со сцены неслись заученные мной наизусть за прошедшие сутки тезисы о том, что: 1) оппозиционеры хотят расшатать страну; 2) они получают деньги от Госдепа США; 3) необходимо не допустить возврата в 90-е; 4) раньше не было работы, а теперь она есть; 5) нельзя допустить, чтобы рабочих Урала называли ­быдлом. В этой толпе чувствуешь себя странно: пожилые в основном лю­ди ­держат древки стягов с каменными ­лицами, морщась от ветра и холода, не слушая ораторов и нехотя скан­дируя их речовки.

Выбираясь из ловушки перед сценой, замечаю нескольких активистов молодежной организации вокруг пустых картонных коробок. Молодые люди подписывают коробки лаконичным «От рабочих УВЗ» — в них планировали собрать грязные рабочие рукавицы, чтобы выслать их главному оппозиционному блогеру Алексею Навальному и обидчику рабо­чего класса Андрею Куприкову. Акция популярностью не пользуется — очевидно, коробки наполнять будут потом также централизовано, как сегодня наполняют площадь.

Двигаясь от сцены, замечаю, что пуб­лика становится живее. Самый дальний край площади — приют разгоряченного диссидентства. Здесь расположились походные кухни, раздают гречневую кашу с тушенкой и сладкий чай. Стоя в очереди, разговариваю с бизнесменом из города Лесной, что в 250 км от Екатеринбурга. Владимир недавно открыл интернет-магазин, и никакого отноше­ния к рабочим не имеет. От знакомых он узнал, что организована бесплатная поездка в столицу региона на один день. Он не раздумывая согласился, взял сестру и жену — у каждого в Екатеринбурге были свои дела. Закончив дела, они пришли на привокзальную площадь послушать концерт группы «Любэ». «Да нас таких здесь — десяток автобусов», — обводит он рукой пространство вокруг. 

Музыка стихает — кажется, митинг подошел к концу. Но сцены отсюда не видно из-за монумента рабочим-добровольцам, ушедшим на фронт во Вторую мировую в составе Уральского танко­вого корпуса. Тогда, в 1943-м, площадь в последний раз собирала такое количество людей. По официальной версии, выгнать танк на площадь современные рабочие планировали именно в память о подвиге предков. У Дмитрия Колезева есть другая версия. По данным журналиста, акцию с танком придумывал нынешний зампред правительства Свердловской области Алексей Багаряков — для митинга КПРФ в 2010 году. «Он сам планировал въехать в Екатеринбург на та­гильском танке, этим ярким образом впечататься в сознание электората. Но в новой общественной ситуации ­бывший бизнесмен и депутат Госдумы, наметивший себе в качестве цели пост мэра Нижнего Тагила, решил действовать иначе. После провала партии власти на выборах 4 декабря 2011 года (32,62% в регионе при среднем показателе по стране 49,5%), полпредом Куйвашевым была поставлена задача сохранить доверие центра, стартовав раньше других регионов и проведя красочную избирательную кампанию Путина. Ситуацию усложняло временное отсутствие губернатора Мишарина, попавшего в больни­цу после автокатастрофы: элиты стано­вились менее управляемыми, борьба за влияние обострялась. Стратегия Багарякова на привлечение внимания постановочными митингами рабочих могла дать нужный эффект. Митинг «под ва­режкой» с танком и в присутствии кан­дидата в президенты виделся кульми­нацией. Но как только стало известно, что Путин не приедет, идею с танком похоронили».
Редактор газеты «Тагильский вариант» Валерий Климцев с улыбкой вспоминает, что идея вывезти танк на улицы не нова. Конвейер по производству бронетехники на УВЗ никогда не останавливался, поэтому прилегающий к территории завода танковый полигон используется поч­ти каждый день. Задолго до того, как в регион прибыли столичные полит­технологи, гусеничная техника была ­средством разрешения имущественных конфликтов. В августе 1993 года весь Нижний Тагил стал предметом спора двух соперничавших организованных преступных сообществ — регион пытались поставить под контроль кавказские воры в законе. Им сопротивлялись местные авторитеты, сплотившиеся вокруг об­щества ветеранов-афганцев. Когда мес­то встречи бы­ло определено, афганцы отправились на полигон и развернули один из тан­ков, возвращавшихся после испытаний. Легендарная стрелка состоялась у Ледового дворца спорта без единого выстрела — кавказцы были времен­но нейтрализованы. А 1996 году один из механиков-ис­пытателей колесно-­гусеничной техники не сдал свою еди­ницу на хранение в конце смены, а ре­шил отправиться напролом через ворота проходной прямо к зданию администрации — с оружием требовать выдачи зарплаты. Аргумент подействовал, администрация нашла деньги.
На фоне историй из 90-х нынешняя затея с танком выглядит блекло: трудно поверить в то, что обеспеченные заказами на годы вперед слесари и сталевары станут выгонять танк на площадь. Мо­тивации явно не хватает. Пообщаться с автором идеи и главным идеологом уральских митингов Алексеем Багаряковым мне не удается. Трубку его мобиль­ного снимает помощница Наталья, осторожно интересуется, что передать, и объясняет, что Алексей Владимирович занят. Но до того, как она повесит трубку, На­талья успевает сказать главное: она подтверждает, что именно помощники Багарякова выкладывали в интернет видео с волгоградской демонстрации под окна­ми Куприкова.

Когда мы вернемся в Москву, государственные телеканалы в итоговых программах расскажут о том, что митинг рабочих в поддержку Владимира Путина прошел 24 января в Кемерове, где в закрытый цех набилось около 6 тысяч человек, и упомянут о том, что нынешнего премьера решили поддержать также рабочие Среднего Урала. Организатор митинга в Екатеринбурге Андрей Ленда посетует, что полиция оштрафовала его за превышение заявленной численности митинга в 15 ты­сяч человек. Уже через неделю полиция за то же нарушение будет штрафовать организаторов митинга на Поклонной горе в Москве, куда вместо заявленных 15 тысяч добрались 150 тысяч. О митинге в Екатеринбурге к этому моменту уже забудут: перекинувшись на Москву, противостояние «креативного» и «рабочего» классов приобретет иной масштаб. А еще спустя неделю уже вовсе никем не замеченным в новостных лентах пройдет со­общение о том, что волгоградский предприниматель Андрей получил две коробки с уральскими варежками. Дошла ли посылка до блогера Навального, забудут поинтересоваться даже в самом Нижнем Тагиле.

После поездки в Екатеринбург тагильская жизнь быстро вошла в привычное русло. В кафе «Пельменная» напротив проходной — привычные очереди. На каж­дом столике внутри — привычный набор на двоих: бутылка водки, два пластико­вых стакана, бутылка пива. Перекрики­вая трансляцию нового видеоклипа на песню Тимати, мужчины привычно обсудят недостатки такой популярной на Ура­ле Chevrolet запорожской сборки.
 
Одной ногой в Тагиле







Система Orphus

Ошибка в тексте?
Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter