Когда снятся зайцы

«В должности контролера я отстояла всего восемь-девять вахт — меньше года, но мне и этого достаточно. В сутки шесть часов сплю: три часа с ночи до утра и три часа днем. Я закрываю павильон снаружи в час пятнадцать и ложусь спать на двух стульях здесь, в контролерке. А спать нельзя здесь! Потом в пять павильон открываю, до десяти часов утра сижу и потом уезжаю на сон. А в полчетвертого опять на работе. Я еще сейчас болею, но на больничный не иду: больничные мне не оплачивают.

Работодатели нам говорили, что жилье у нас бесплатное, а сами с нас выщипывают. У меня зарплата 18 тысяч, пять отдам за жилье. Однажды нам квартиру сняли в Текстильщиках. Мы приехали туда ночью спать, а хозяйка пришла с ментами. Потому что когда снимали, сказали, что в квартире будет жить пять человек, а затащили пятьдесят кроватей. Она как все это увидела, заявление в милицию написала, расторгла договор, деньги вернула. Ну, мы и ушли, весь день на смене никакущие стояли. А на платформе Текстильщики в первом павильоне вообще кровать стоит, и люди иногда там прямо и спят, не уезжают ни помыться, ни отдохнуть.

Что только мы тут о себе не слышим от пассажиров, да и пусть говорят. Может, им так легче живется. Они думают, что раз мы тут сидим, то вроде как почти не работаем.

Сейчас половина розовых билетиков — тех, что из билетных автоматов, а не из кассы, — на турникетах не срабатывает. Мы створки турникетов придерживаем, чтобы они не захлопнулись, людей с розовыми билетами пропускаем. Все руки от этого в синяках. А если безбилетники проходят, на пять тысяч оштрафовать могут, вон там камера висит, все видит.

Такие бабки наглые бывают. Она идет, поднимается к турникетам по таким огромным ступенькам — и мимо кассы же идет, а свою социальную карточку не заряжает. И начинает потом: «Выпусти меня, ради бога». Я говорю: «Ну вы шли же мимо кассы!» — «Там народу много». Я говорю: «Все в очередях стоят». — «Выпусти меня, пожалуйста!» И все, хоть ты убейся. Нельзя нам их пропускать. Иной раз такие бабулечки идут, что их жалко, по ним видно, что они не соображают вообще ничего.

Один пьяный сегодня заблудился. Один раз поднялся к нам на платформу, билет уже весь порвал. Мы ему объясняем, куда ему надо идти, — уходит. Второй раз поднялся: «Я заблудился, не могу!» — а пьяный такой, мы вообще не знаем, что с ним делать. Отправили, смотрим — на другую платформу вроде попал, а потом опять к нам пришел. Орет, возмущается: «Проводите меня до поезда!» Ехать ему не в пригород, а куда-то на Украину. Вот им ехать так далеко — куда они так пьют? Понятно, что все пьют, и я тоже пью. Иногда бывает, что пьешь-пьешь, и все не пьянеется и не пьянеется.

Если бы у меня были деньги, я бы посмотрела на жизнь с другой стороны. Я бы хотела туда, где много-много диких обезьян и где всегда тепло. В Германии, говорят, если ловят безбилетных пассажиров, их сажают на сколько-то суток. А у нас в России дурдом. А в Америке — тем более. Все говорят: «Америка-Америка...», — а чего Америка? Такая же дебильная страна, как Россия. Поэтому мы друг на друга и равняемся».