Два мира Линды Фицпатрик

Разрешение не без труда получено

«Но потом мы весь уикенд обсуждали ее решение с членами семьи и нашими друзьями, — вспоминает мистер Фицпатрик. — Наконец, в воскресенье вечером, мы желанию Линды уступили, но сказали, что не одобряем его». На следующее утро Линда уехала в Нью-Йорк, и больше родители ее живой не видели.

«В конце концов, — говорит ее мать, — искусство было главным в жизни Линды. Она горела желанием сделаться настоящим художником. Я могу ее понять — в юности я тоже мечтала стать танцовщицей или художницей».

Родители несколько успокоились, когда Линда сказала, что нашла себе в Нью-Йорке респектабельное жилье. «Она собиралась поселиться в «Виллидж-Плазе», симпатичном отеле на Вашингтонской площади, рядом с университетом, — говорит ее мать. — Линда уверяла, что жить в нем абсолютно безопасно, что это очень приличный отель, что у подъезда там дежурит швейцар, а в каждом номере есть телевизор. Соседкой ее, говорила она, будет Пола Буш, девушка двадцати двух лет из хорошей семьи, по профессии секретарша. У нас, когда Линда все это сказала, немножко отлегло от души».

Номер в гостинице «Виллидж-Плаза»

Гостиница «Виллидж-Плаза» расположена по адресу Вашингтон-плейс, 79. Никакого швейцара на входе там нет. Полуотклеившееся объявление у крохотной стойки портье предлагает постояльцам взять напрокат телевизор. Рядом полно того же сорта объявлений: «Возврат денег не производится», «Оплата за комнаты взимается только вперед», «Чеки не принимаем», «Городские звонки постояльцам запрещены».

«Да, Линду помню, — говорит сутулый портье. — А Полу Буш?.. Никакой Полы у нас не было. Был Пол Буш».

Перебрав стопку замусоленных гостевых карточек, портье извлекает из нее картонный прямоугольник, на котором каллиграфическим почерком, выработанным в Гринвичской дневной загородной школе, выведено авторучкой имя Линды Фицпатрик. Под ним карандашом приписано: «Пол Буш. Боб Брамбергер».

«Вот, — говорит портье. — Она въехала 4 сентября, в День труда. С ней были двое хиппи, эти самые Буш и Брамбергер. Поселились в номере 504. Она заплатила вперед сразу за целый месяц — 120 долларов. Кроме этих двоих, к ней постоянно и другие мужчины шлялись. Самых грязных и заросших хиппи с улицы к себе пускала».

«Не такая, как все»

«Я сто раз говорил ей, что так не годится. Но она на меня плевать хотела. Правда, никогда грубо не огрызалась, как часто девицы умеют. Она была не такой, как все. Не знаю, как сказать… воспитанной, что ли. Когда она съезжала, это было числа 20 сентября, я снаружи на ступеньках сидел, она сказала мне: «Должно быть, я наделала вам уйму хлопот», а я ответил: «Да ладно, тоже мне хлопоты». Вам, наверно, интересно взглянуть на ее комнату? Там сейчас живут, но это, думаю, не проблема».

Лифт не работает. На узкой лестнице темно, висит противный сладковатый запах марихуаны. На наш стук распахивается дверь номера 504. Бородатый парень плюхается обратно на продавленную двуспальную кровать, занимающую половину комнаты. На кровати он в компании трех девушек продолжает прерванное занятие — поедание шоколадных конфет из коробки.

У выкрашенной в светло-зеленый цвет стены стоит серый обшарпанный комод с выломанным верхним ящиком. Над комодом висит зеркало, на нем чем-то вроде карандаша для бровей размашисто написано: «Кумар в полный рост» («кумар» означает «курение марихуаны». — Прим. авт.) и чуть ниже, таким же карандашом, но побледнее: «Война — это ад». С лампы на потолке свисает гирлянда пластмассовых цветов. Уборной в комнате нет — она на этаже, одна на несколько номеров.

«Хотите посмотреть, где жила Линда? — спрашивает миссис Фицпатрик и приглашает нас подняться по лестнице, устланной толстым ковром. — Сначала ее комнатой была вот эта. — Она открывает дверь в просторную спальню с кроватью под белым балдахином. — Потом она начала слушать всю эту современную музыку и попросилась перебраться повыше, чтобы никому своим шумом не мешать».

Миссис Фицпатрик раздвигает красные занавески в большой комнате на третьем этаже. «Красный и белый — ее любимые цвета, их сочетание кажется ей веселым», — миссис Фицпатрик показывает на обои в красно-белую полоску, две одинаковые кровати под красными покрывалами, на красную подушку с белой надписью «Думай, думай, думай…».

Тут и там попадаются вкрапления оранжевого — на кровати лежит плюшевый тигр («это еще ее отца, из Принстона; наша семья вообще тесно связана с Принстоном»), на стене — несколько грамот за спортивные достижения с оранжевой эмблемой Гринвичской дневной загородной школы.

На книжной полке между фаянсовой колли и стеклянным олененком Бэмби стоят «Греческий путь» Эдит Гамильтон и «Загадка Ситтафорда» Агаты Кристи. Рядом высится стопка пластинок, среди них — «Tonight» Эдди Фишера и «Peppermint Twist» Джои Ди. Залитую солнцем ванную комнату украшают красно-синие розетки и ленты с конноспортивного праздника «Олдфилдз-скул» и выставки Гринвичского общества любителей конного спорта.

«Как видите, она была приличной, общительной и счастливой девочкой, — говорит миссис Фицпатрик. — Если в ней все-таки произошла перемена, то она была ужасающе быстрой».

Позже, когда мы сидим внизу в гостиной, а Синди угощает нас имбирным лимонадом с шоколадными пирожными, мистер и миссис Фицпатрик рассказывают, что они были относительно спокойны за Линду, поскольку она сказала, что нашла себе в Гринвич-Виллидж работу — за 80 долларов в неделю рисует плакаты для магазина «Постер-базар».

«Потом он позвонила и рассказала, что перешла в компанию «Импортс лимитед», там она тоже рисует плакаты, но только по выходным, и получает в неделю 85 долларов», — вспоминает миссис Фицпатрик.

Никто из опрошенных нами ничего не слышал о магазине под названием «Постер-базар». Зато по адресу Макдугал-стрит, 177, обнаружился магазин одежды «Фред Лейтон мексикан импортс лимитед». Как следует из документов, предоставленных администрацией магазина, Линда три дня — 11,12 и 13 сентября — работала в нем, получая 2 доллара в час. На четвертый день ее уволили.

«Она каждый день опаздывала и этим достала начальство», — говорит ее коллега-продавщица. После того как ей сообщили об увольнении, Линда имела право проработать еще неделю, но 14 сентября «пошла к врачу» и больше в магазин не возвращалась.

Попрошайка

Уходя из магазина, Линда попросила управляющего, если позвонят родители, не говорить им, что она уволена. По словам управляющего, после увольнения Линды родители ей на работу не звонили, а, работая в магазине, она разговаривала с ними по телефону только однажды.

Как говорит Дэвид Робинсон, потеряв работу, Линда зарабатывала на жизнь попрошайничеством на Вашингтонской площади. «У нее это хорошо получалось, — говорит он. — Голодать она не голодала».

Возможно, у Линды оставалось что-то из денег, полученных на прощанье от матери («Я ей совсем немного дала, — говорит миссис Фицпатрик. — Думала, она скоро сама начнет зарабатывать»), но в последние недели она явно была стеснена в средствах.

При этом, вспоминает Дэвид, Линда часто говорила о том, как заработает много денег. «Она была слегка повернута на деньгах. Как-то раз она сказала, что хочет устроиться рисовать поздравительные открытки в «Холлмарк кардз». Там, она говорила, ей будут платить сорок тысяч в год, она снимет большую квартиру в Верхнем Ист-Сайде и пригласит к себе жить всех знакомых хиппи».

Художественные опыты

«У нас в семье принято слать друг другу открытки, — говорит Синди. — На самые разные случаи — дни рождения, национальные праздники, если кто-то заболеет, — Линда делала открытки, разрисовывала их человечками и зверушками».

Синди берет из кучи на столе самодельную открытку. На ней нарисована девочка и написано рукописным шрифтом: «Выздоравливай скорее — я тебя люблю, мне без тебя тоскливо. Целую, Линда». На другой открытке пастелью изображена парижская уличная сценка, еще на двух — написанные маслом лесные пейзажи. «Линда экспериментировала с самыми разными техниками», — говорит Синди. 

«Хотите посмотреть, что она рисовала?» — спрашивает Сьюзан Робинсон и достает из завала в углу комнаты пять рисунков тушью на больших листах альбомной бумаги.

В рисунках безошибочно узнаются сюрреалистические черты современного психоделического искусства: женские лица с искаженными пропорциями и неестественно тяжелыми веками, драконы и демоны выглядывают из густого переплетения цветов, листьев, виноградных лоз; рядом с ними — надписи, сделанные в характерной психоделической манере: «Вечный разум», «Доверься мечте», «Завтра не за горами».

«О мальчиках Линда почти не думала. — говорит ее мать. — Она была крайне стеснительной. Стоило мальчику проявить к ней интерес, она начинала его избегать. В августе ей сделал предложение один чрезвычайно приятный молодой человек из Аризоны. Она тогда сказала мне: «Он симпатичный и мне нравится. Но какой-то он слишком настойчивый». Потом он прислал на похороны цветы. Очень предупредительный молодой человек».

Как говорят Дэвид и Сьюзан Робинсон, а также остальные знакомые Линды по Гринвич-Виллиджу, при ней всегда был какой-нибудь мужчина: сначала Голубок, потом парень из Бостона и, наконец, Пол Буш.

Этого Буша, 19-летнего телевизионного мастера из городка Холли, штат Мичиган, все, знавшие его, называли «настоящим бродягой, стопроцентным хиппи». К шнурку, который он носил на шее, была привязана живая ящерица по кличке Линдон. Вчера мы позвонили Бушу в Сан-Франциско, куда, по его собственным словам, он уехал из Нью-Йорка в октябре, и задали ему несколько вопросов.

Несуществующая «Пола»

«Мы с Линдой познакомились у Робинсонов числа 18 августа, я тогда только-только появился в Нью-Йорке, — сказал Пол Буш. — Мы немного с ней потусовались. Она говорила, что предки вечно к ней пристают, если что не так — сразу в крик… Ну я и придумал, чтобы нам втроем куда-нибудь вписаться, с ней и с этим Брамбергером из Нью-Джерси. Она только сказала, что наврет предкам, будто живет с Полой Буш, — не хотела, чтобы они узнали, что она с чуваком поселилась. А мне-то что, я ничего. Я и прожил-то там с ней неделю или около того, а Брамбергер еще меньше. Потом она притащила еще какого-то чувака. Кто это был такой, понятия не имею, знаю только, что он был длинным, с бородой и длинными волосами».

Этим «чуваком» был, вероятно, некий Эд, высокий хиппи, в компании которого Робинсоны несколько раз видели Линду в середине сентября. А уже после Эдда появился Джеймс «Ништяк» Хатчинсон, парень, вместе с которым они были найдены убитыми неделю назад.

В конце сентября, по словам Сьюзан Робинсон, Линда сказала ей, что она, похоже, беременна. «Она очень нервничала, что ЛСД может повредить ее ребенку, а так как я тогда тоже была беременной, мы с ней об этом поговорили».

Отец не хочет верить

«Мне не верится, что Линда могла связаться с хиппи, — говорит мистер Фицпатрик. — Помню, в августе мы с ней смотрели по телевизору специальный репортаж Си-би-эс о хиппи из Сан-Франциско. Я не скрывал, что они не вызывают у меня ничего, кроме отвращения, и она выражала примерно такое же отношение к ним. Я не верю, что она могла испытывать хоть какую-то симпатию к хиппи».

Так или иначе, но сводный брат Линды, Перри, вспоминает, как приблизительно тогда же, в августе, мистер Фицпатрик прочитал в газете про одного из главарей нью-йоркских хиппи по кличке Галахад и презрительно отозвался о нем. Линда заметила в ответ, что знакома с Галахадом и что он «очень многим помогает», но отец пропустил ее слова мимо ушей.

Приятели Линды рассказывают, что ей очень хотелось побывать в облюбованном хиппи районе Хайт-Эшбери в Сан-Франциско. В конце сентября она, судя по всему, туда съездила.

Сьюзан Робинсон вспоминает, что в конце сентября Линда куда-то пропала, а 1 октября внезапно появилась у них с Дэвидом дома и рассказала, что была в Хайт-Эшбери. «Она говорила, что провела там всего два дня, потому что ей там совсем не понравилось. Говорила, что это кошмарное место, что там все на спидах (употребляют тяжелый наркотик метамфетамин. — Прим. авт.). Она свалила оттуда и поехала домой».

В первых числах октября родители Линды получили от нее открытку, отправленную из Найтстауна, маленького городка, расположенного в тридцати милях восточнее Индианаполиса. Миссис Фицпатрик отказалась нам ее показать. «Из того, что у меня есть, это последнее, до чего Линда дотрагивалась в своей жизни», — объяснила она. По ее словам, в открытке Линда написала: «Еду навестить Боба (своего брата, работавшего адвокатом в Лос-Анджелесе. — Прим. авт.). Мне предложили хорошую работу — рисовать плакаты в Беркли. Я вас люблю. Обязательно пришлю вам свой плакат. Целую, Линда».

В те же дни в начале октября в контору ее брата-адвоката позвонила девушка, которая представилась Линдой. Секретарша сказала ей, что Боб уехал в Сан-Франциско. Перезванивать девушка не стала.

Встретившись 1 октября со Сьюзан, Линда рассказала ей, что познакомилась в Калифорнии с двумя колдунами — с ними она и возвратилась в Нью-Йорк.

«Я этому не удивилась, — говорит Сьюзан. — Линда сама себя называла ведьмой. Говорила, что узнала об этом, когда сидела на пляже и думала, что хорошо бы раздобыть денег. Тут на нее с неба упали три долларовые бумажки. Потом она огляделась вокруг, и ей стало жаль, что на пляже никого народу. Стоило ей об этом подумать, как сразу же неподалеку появился человек. Она часто говорила о своих сверхъестественных способностях. Однажды, когда они с подругой Джуди гуляли по Гринвич-Виллиджу, Линда споткнулась о метлу и сказала: «Я сегодня везучая — вот теперь мне есть на чем летать». Этих двух колдунов она встретила в Сан-Франциско. Они умели щелчком пальцами на расстоянии разбивать лампочки. А про одного из них она рассказывала, что он вынул из нее душу, раскидал по всей комнате, а потом заново собрал. С тех пор Линда чувствовала себя его собственностью».

«Это неправда»

«В какой-то газете написали, что Линда увлекалась буддизмом, индуизмом и вообще всякой мистической ерундой, — говорит Синди. — Это неправда. По-моему, она об этих вещах ни малейшего понятия не имела».

В прошлую пятницу нам удалось встретиться в Гринвич-Виллидже с одним из тех двоих доморощенных колдунов, с которыми Линда приехала обратно в Нью-Йорк. Себя он называет Пепси, ему под тридцать, у него длинные русые волосы и жидкая бородка, руки до локтя сплошь покрыты татуировками; он носит очки в тонкой металлической оправе и замшевые индейские сапоги.

«Мы с корешом познакомились с Линдой в Индианаполисе, в клубе «Глори хоул», — рассказывает Пепси. — С ней оттуда и свалили. С ходу было видно, что она — чистый метамфамонстр. Это я так называю тех, кто прочно на спиды подсел. За два дня доехали до Нью-Йорка, здесь были 1 октября. С ней и с корешом тем вписались на авеню Би. Линда по идее должна была у нас убираться, туда-сюда, но с утра до вечера обычно просто так сидела. С воображением у нее было все нормально, но толку от этого ноль. Она, типа, называла себя великой художницей, но рисовала, как малолетки рисуют, — изобразит закорючку, а потом ее разукрашивает».

Богатый потенциал

«Только не подумайте, что это я ее гноблю. Она была хорошей девчонкой, если б только совсем от спидов не ошизела. У нее был, как это говорится… богатый потенциал. Иногда с ней в кайф потусоваться было. Пару раз мы таскали ее с собой на спиритический сеанс, как-то на заре катались вместе на пароме на Стейтен-Айленд, однажды на Лонг-Айленде серфингом занимались».

В последний раз Пепси видел Линду в 10 вечера в субботу 8 октября — она стояла с Ништяком у гостиницы «Кейв» на авеню Эй. Она сказала, что закинулась и ее уже торкнуло. Через три часа Линду и Ништяка нашли мертвыми — они лежали голыми на полу в котельной, у обоих голова была проломлена кирпичом. Полиция задержала по подозрению в убийстве двоих мужчин и сейчас ведет расследование.

«Нашему горю теперь уже ничто не поможет, — сказал ее брат Перри, когда ему рассказали, какую жизнь вела Линда в Гринвич-Виллидже. — Но, может, кому-то эта история послужит уроком».

© 1967  New York Times News Service