Анатомия чиновника. Карьера

Николай Новичков, заместитель руководителя Федерального агентства по туризму,
ранее — министр культуры Пермского края, рассказал Олегу Кашину («Коммерсантъ»),
что занимается благородным делом, в котором ему не нравятся две вещи: дресс-код и зарплата.

— Как становятся чиновниками, где точка перехода из обычного человека в человека с гербом на стене?

— У меня этот переход перманентный. Я всегда хотел жить на стыке политики и государства. Можно заниматься публичной политикой, можно быть на госслужбе — для меня этот жизненный выбор произошел в очень раннем возрасте, мне это всегда было интересно. И то, что я какое-то время не приходил на госслужбу, является следствием не того, что я этого не хотел, а просто предложения определенного уровня не поступали, а чиновничью карьеру делать от специалиста первой категории в надежде когда-нибудь стать министром мне было неинтересно.

Мой совсем-совсем первый эпизод чи­новничьей карьеры — это когда я только переехал в Москву из Нижнего Новгорода и мне предложили три месяца поработать в аппарате Мосгордумы. И моя первая запись в трудовой книжке — это Мосгордума, начало 1998 года. В ситуации, когда ты не знаешь, чем заниматься (понятно, что я поступил в аспирантуру и переехал как аспирант, то есть у меня есть жилье в общежитии и какие-то виды на три года, но надо еще на что-то жить), я не стал отказываться и проработал три месяца. Даже нельзя сказать, что это позитивный или негативный опыт, — просто поработал. Тем более что тогда уже какие-то ин­тересные процессы происходили, и если говорить, что в стране было за 20 лет три глобальных политических события, которые изменили ход истории, и одно из них было в 1999 году, а в 1998 году к этому уже все шло, в этом участвовать было интересно, а сидеть в аппарате Мосгордумы — неинтересно.

— А вы там чем занимались-то?

— Особо ничем.

— И потом вы ушли куда — в политтехно­логи?

— Да, в 1999 году я работал в штабе Юрия Болдырева и Конгресса русских общин. Был такой эпизод, он закономерен, потому что мой первый политический опыт — это штаб Конгресса русских общин еще в 1995 году, еще в Нижнем Новгороде.

— А чем вы руководствовались, когда мечтали о стыке политики и государства? Это же 1990-е, людей должны были деньги интересовать.

— Я не могу сказать, что я из богатой семьи, но из достаточно обеспеченной: мама преподаватель, доцент Нижегородской сельхозакадемии, а отец все время занимался хозяйственной деятельностью, и в 1990-е у него было какое-то малое предприятие. Не все было прекрасно, но на хлеб хватало, и сказать, что я ходил в рубище и у меня была проблема свести концы сконцами, — такого не было. Когда стало уже западло брать деньги у родителей, хотя они, конечно, предлагали, только сейчас, слава богу, перестали предлагать, — вот тогда были периоды (это уже в аспирантуре), когда нечего было есть. Не то что вспоминаю это с ужасом, но это интересный опыт, когда ты не знаешь, чем будешь обедать завтра. Через это интересно пройти. Понятно, что я не пошел работать дворником или грузчиком и не стал бандитом, но никогда не имел долгов, которые превышали мои заработки. Нормальная жизнь человека, который приезжает жить в один из самых дорогих городов мира и при этом его офигенно прет от того, что это еще и один из самых прекрасных городов мира, который он не променяет ни на какой другой.

— У вас тогда было какое-то обывательское представление о чиновниках — чем они хороши, чем плохи? Оно изменилось за эти годы?

— Я не думаю, что мое отношение к чиновничеству как к явлению изменилось. Другое дело, что меня никогда не интересовала чиновничья работа как работа людей, обслуживающихчьи-то решения. Мне всегда хотелось быть человеком, который эти решения принимает, в крайнем случае разрабатывает. Раньше была госслужба категории А, Б и В, и вот категорией Вмне не хотелось быть никогда, и, может быть, по этой причине мне не хотелось делать классическую чиновничью карьеру. Я не могу сказать, что сделал какую-то серьезную карьеру как ученый, но в 30 лет я стал доктором наук, а в 35 — профессором. Это, мне кажется, круто, но я не пошел дальше, потому что там должна уже быть административная работа в высшей школе, мне это не особо интересно. Можно бороться за должности ректоров каких-то вузов, но зачем? У меня есть определенное отношение к нашей высшей школе, оно достаточно критичное, это одна из самых архаичных и не адаптированных к современным условиям сфер. А политтехнология — это даже не карьера, а умение принимать решения, креативная деятельность.

— Почему у вас в Ростуризме служебные машины с питерскими номерами?

— Потому что питерская компания выиграла тендер, все просто.

— Федеральный чиновник ездит по Мос­кве с питерскими номерами?

— Да.

— Какие еще у вас тут есть странности?

— Платят мало. По сравнению с Пермью платят мало. Раза в три, если считать с премиями и прочим.

— Предполагается, что разницу чиновник доворует?

— Выдали пистолет, и крутись как хочешь? Не знаю, что на это ответить. Я не знаю, правда. Не вижу, что тут есть такого, на что можно наложить руку. Это не прикладной интерес, просто интерес обычного человека. Понятно, что туристический бизнес не очень рентабельный, но что здесь во­ровать?

— Откаты?

— Черт его знает. Мне не предлагали. Бо­лее того, могу сказать, что вообще не очень себе представляю экономическую модель существования своей семьи при моей зарплате. Понятно,что я что-то выгружу в Высшей школе экономики, где преподаю, но больше ничего, как-то так.

— А вообще чем занимается один из руководителей федерального ведомства? Ну, понятно, на совещания ходит, бумаги подписывает. А занимается-то чем?

— Дел хватает. Например, моя первая командировка была в Калининградскую область, на Куршскую косу, там уже не первый год существует туристическая особая зона. Это уникальное место даже не в России, а в мире, и этим надо пользоваться, чтобы привлекать туриста. Вторая командировка была в Пермь: понятно, что я не мог не посетить этот регион — и чтобы увидеться со старыми коллегами, и для разговора с новым губернатором, и чтобы морально поддержать фестиваль «Пилорама». Скоро собираюсь в Ростов Великий — тоже туристическое направление. Поездок по стране хватает, и это жутко интересно.

— Если бы вы могли объяснить народу, что чиновники на самом деле хорошие люди, что бы вы сказали?

— Не готов говорить за всю корпорацию, но готов говорить за себя. В бытность мою министром культуры меня проверяли под лупой не один раз точно. Осенью прошлого года у меня было одновременно три проверки. Всегда так было, всегда находились поводы, какие-нибудь депутатские запросы. За чистоту своих рук и чистоту рук своих коллег я спокоен. Не знаю,убедительно ли это звучит из моих уст чиновника, наверное, не очень, но есть факт — ничего не нашли, потому что найти нечего.

Я занимаюсь благородным делом, привлекаю инвестиции в собственную страну. Я искренне так считаю. Любой приехавший турист оставляет у нас деньги, он инвестор. Это работает на развитие даже не государства — страны. И по этой причине моя совесть чиста. Ну и вообще, не судите, да не судимы будете. Везде люди, и сказать, что нечестных людей в чиновничьей корпорации больше, чем в другой, я не готов. Каждый из нас может привести сотни примеров, когда нас обманывали люди из бизнеса, обманы­вали люди из науки или из высшей школы. Процент недостойного поведения — я не думаю, что он галопирующе отли­чается от любого другого рода деятель­ности.

— Но чиновники все равно отдельная корпорация, а не часть общества.

— Да нет же, конечно, часть общества. Работа такая.

— Но есть же что-то, чего нет, например, во мне и что есть в среднем чиновнике.

— Как это ни смешно, у меня больше ограничений, чем у вас. Дресс-код, например. У вас нет дресс-кода, а у меня есть. Для меня это проблема, я в принципе не дресс-кодовый человек,но вынужден с этим считаться.

— Приезжаете на работу в джинсах и переодеваетесь в костюм?

— И так бывает. Сейчас лето, могу себе позволить ходить в хлопковых штанах, потому что в шерсти мне не очень комфортно, то есть совсем некомфортно. Будет холоднее — придется ходить в шерсти. Сейчас на мне не джинсы, а просто штаны, я настаиваю на том, что это брюки, на них есть стрелки — вчера специально на них стрелки навел, чтобы показать, что это брюки.

— И это кто-то проверяет?

— Я не думаю, что кто-то проверяет, но я думаю, что все до первого раза. Кто-нибудь заметит — и понесется.

Все наши ограничения связаны с по­вышенным вниманием и к действиям, и к словам. Я не могу себе позволить написать лишнего в социальных сетях не потому, что я боюсь, а потому,что это является частью уже не моего личного пространства, а частью пространства всей системы. Это не значит, что я что-то скрываю, и, наверное, не значит, что я от этого страдаю. Просто вот такая часть жизни. 

— А преимущества тогда какие, что хорошего, соцпакет?

— Ну, соцпакет — поликлиника на Сивцевом Вражке, я еще к ней не прикреплялся, но право такое у меня есть, наверное, прикреплюсь, и ребенка туда же. Если есть такая возможность, почему бы ею не пользоваться. С мобильным телефоном — у меня анлимитед, но ведь я все равно еще свой личный оплачиваю, это тоже деньги, сказать, что я их сильно экономлю, не могу. Тысячи четыре в месяц трачу, это личный мой телефон, на него все звонят. Понятно, что если есть служебный автомобиль, то это преимущество. Свой стоит, не трачу время на обслуживание или заправку и мойку и не сам рулю, поэтому могу чем-то в машине заниматься, то есть удлиняются временные возможности. Что еще? Статус в России дает какие-то возможности. Даже не показывать корочку, а по какому-то вопросу нужно переговорить с важным человеком — когда тебя на том конце провода спрашивают: «Вы кто?», я представляюсь, и разговор происходит. Не то что бы я постоянно кому-то звонил, но это важно. Людей вначале не интересует, зачем ты им звонишь, а должность является аргументом— даже с абсолютно незнакомыми людьми. Па­раллельно знакомишься и параллельно решаешь проблему. Таким образом статус работает.

— А из архаичного, из того, что было круто в СССР, а сейчас уже не нужно, — что можете назвать?

— Да ту же поликлинику. Я бы, может, не там обслуживался, если бы у меня был выбор. Как в корпорациях — выдавать соцпакет деньгами. Вот живой пример: я прямо сейчас наблюдаюсь у врача в другой клинике за свои деньги. Не могу же я ему сказать: «Чувак, все круто, но меня прикрепили к другой поликлинике, по­этому я больше не приду». Надо до какого-то логического завершения довести общение с ним. Не могу сказать, хорошо это или плохо, но оно так. Мне, как современному человеку, соцпакет лучше получать деньгами, но если не получается — значит, не получается.

— С иностранными коллегами уже общались? Чем они от вас отличаются?

— Вот с китайцем общался, с руководителем Главного управления по туризму КНР. Они живут в другой культуре. Он пришел, а с ним двадцать человек. Наверное, так принято. Нас всех, включая министра, человек шесть. Еще общался с литовцами, с эстонцами — ну, у них в антураже больше простоты. Китай — одна сторона, они — другая, а мы посередине. И еще я недавно задумался, почему в Европе говорят «портфель министра», а у нас — «кресло министра». Наверное, это что-то объясняет.