AЗЕРБАЙДЖАНЦЫ

Яшар Гусейнов

Пенсионер, 64 года

Я родился в Куткашенском районе (с 1991 года — Габалинский район. — БГ) Азербайджана в 1948 году, отец мой был фельдшером. В школьные годы я непло­хо учился, потом поступил в Бакинский медицинский институт. Под конец уче­бы сдал за двух студентов экзамены на поступление — на юридический фа­культет и на биологический. Тогда про­ще было с экзаменационными листами: фотографию поменял — и пошел сдавать. Мне за это они заплатили немного денег. Мне хотелось чего-то достичь в жизни — я прочел в газете объявление, что в Наро-Фоминском районе под Москвой требует­ся хирург, — и поехал туда на эти деньги. Но мне отказали. Я же был после института, неопытный, а им был нужен оперирую­щий хирург. В объявлении указывалось — обеспечим квартирой. Это же вообще сказка! Мне говорят: «Правильно, трехкомнатная квартира полагается, но нам нужен врач одновременно с женой-терапевтом, чтобы вдвоем работали». Это в объявлении не уточнялось. Месяца три-четыре я искал работу. Меня не брали, потому что не было прописки, а пропис­ку не давали, потому что не было работы. Замкнутый круг. Нужно было один из этих компонентов как-то обойти. Я пошел в рай­здравотдел к инспектору по медицине. А он мне: «О, земляк, привет!» Звали его Иван Иваныч, до сих пор помню. Какой, думаю, земляк? А он, оказывается, бакинец — сам русский, но родился в Баку и там работал. Мы по-азербайджански поговорили. Он порекомендовал меня в поликлинику, где меня приняли, не спрашивая о прописке. Так я попал в Москву, было это в 1973 году.
Москва мне сказочно понравилась — культура, архитектура, — этот город ни с чем нельзя сравнить! Хотя первое вре­мя мне было трудновато из-за языкового барьера. Я же на азербайджанском разговаривал — и поэтому не смог бы, например, сразу поступить в институт в Москве. Я думаю, что даже сейчас не знаю в совершенстве русский, а тогда я хоть и все понимал, но практики не было совсем. Это сейчас уже, в последние лет пятнадцать, замечаю, что даже думать стал по-русски.

Анар Гусейнов дома с детьми, Шейдой и Яшаром (на руках)

Три года я отработал в поликлинике, потом поступил в Медицинский институт имени Сеченова, два года учился, защитил кандидатскую. В  1982-м я устроился в зиловскую больницу, а до  1991-го работал ассистентом кафедры общей хирургии. Но тут уже пришли времена горбачевской оттепели. Было интересно, обнадеживающе. Горбачев разрешил частный бизнес. Я прочитал объявление о том, что можно организовать собственный кабинет по приему больных. Тогда в Москве только на Старом Арбате была единственная поли­клиника, где люди консультировались за деньги, она называлась хозрасчетной. Я подумал, что смогу это сделать и заработать. Консультационные кабинеты могли открывать только доктора с ученой степенью — а у меня она была. Полтора года пришлось ходить по кабинетам, чтобы подписать разрешение. На Кутузов­ском проспекте, где я тогда жил с семьей, я арендовал полуподвальное помещение, подготовил место — и начал принимать больных. Приходили люди после операции — вести этих больных для рядовых специалистов тяжело, а мне было проще — я же сам оперировал. Из-за этого получилось удачно — я приходил после работы и с семи часов до двенадцати ночи принимал по  30–40 больных. Моей помощницей была моя супруга. И так я работал. Честно зарабатывал свои деньги, но уже физически истощался — на кафедре ­каждый день с семи до пяти часов плюс научная работа, дежурства, а вечером — консультации. Через два-три года я должен был выбрать — заниматься наукой или бизнесом. Я рискнул и выбрал биз­нес. Все-таки за один день я зарабатывал в кабинете 200–300 рублей — а мой ме­сячный оклад ассистента кафедры был 265 рублей. Жалею ли я, что ушел из науки? Честно говоря, двоякое ощущение. Чисто с материальной стороны, естественно, нет. Среди моих коллег тогда многие первоклассные специалисты покидали свои места — из-за нестабильности и неразберихи, ведь тогда фактически был развал в стране, — и почти все они состоялись. Но если бы у хирурга бы­ла нормальная зарплата, чтобы можно было купить дом, обеспечить семью, я бы, конечно, не ушел из науки. Еще в течение пяти лет я почти ежедневно представлял себя за операционным столом и скучал. Хотя бизнесом мне тоже нравилось заниматься — это постоянное творчество, развитие. Я лечил больных травами — увидел, что это интересное дело, пользуется популярностью. Я нашел производственное помещение в области и организовал свой завод. В первое время мы все, что за­рабатывали, вкладывали снова в бизнес, оставляли себе только на ежедневные по­требности. Это, наверное, было правильно. У нас есть дом в Москве, машина, но каких-нибудь вилл мы не покупали. Бизнес — такая вещь, требует постоянной поддержки. Зато сегодня наша компания «Здоровье» — вторая в России, у нас ра­ботают около 200 человек — очень даже, по-моему, неплохо, средний бизнес. Но я им уже не руковожу — несколько лет на­зад Члены азербайджанского землячества МГУ с однокурсниками.
Общежитие МГУ, конец 1940-х годов передал сыну, пока я в здравом уме.
Каждый год я езжу в Азербайджан — у меня там остались мать, родственники и друзья. В последние годы уезжаю надолго — с апреля по октябрь. Постоянно ощущается разница менталитета азербайджанцев и русских. В Азербайджане все здороваются друг с другом. Покойный мой отец, когда приезжал в Москву, долго не задерживался. Он говорил: «Если я утром не буду слышать пятнадцать „Здравствуйте“ по дороге на работу, я так жить не смогу!» — и уезжал домой. В кафе в Азербайджане можно прийти сказать официанту: «Организуй!» И по меню не нужно выбирать — он уже сам знает, что нести. Лишнее, не лишнее — все нужно, раз сказал «организуй». Это особенный подход.
Я очень люблю азербайджанскую му­зыку мугам — всю жизнь пою и играю на таре, это струнный инструмент — один из трех, нужных для исполнения мугама. Мугам — красивая музыка с протяжным вокалом, но если с детства ее не слушал, то не понять никогда. Вот сын мой не по­нимает, мне жаль. Я общаюсь со многи­ми азербайджанскими семьями здесь, в Москве, и в наших компаниях меня постоянно выбирают тамадой. В последние десять лет — даже без голосования — звание тамады за мной закрепилось. Чтобы быть тамадой, надо хорошо знать сво­их друзей, чтобы в каждом соответствующем случае найти подхо­дящие слова тоста и не постесняться искренне их сказать. Азербайджанцы не очень любят говорить — убегают от беседы. А я люблю.
Есть доля истины в том, что азербайджанцы — предприимчивые, поэтому неплохо живут в Москве. Но это только в торговле. А в науке или в СМИ наших мало. Я иногда рассуждаю: азербайджанцев в России живет в среднем около миллиона, почти 1% от всего населения. И из 465 депутатов в Государственной думе было бы справедливо иметь хоть одного депутата-азербайджанца! Я свободно чувствую себя в Москве. В первое время здесь я думал, что меня не повышают на работе из-за того, что я азербайджанец. Вместо меня выбрали русского. Но со временем я понял: а ведь он более достоин во всех отношениях. Когда других аргументов нет, то начи­наешь жаловаться на национальность. Я за эти сорок лет не ощущал неприязни по национальному признаку. Но я знаю, бывало, что люди попадали в ситуации. Лет пять назад националистам-скин­хедам попался мой друг-журналист. Он более типичный азербайджанец на вид, чем я. Выходил из метро — его избили до полусмерти. Если его спросить про национальный вопрос, он, естественно, на собственном опыте может рассказать, что есть такие случаи. Но я не могу ничего подобного вспомнить.

Мялакя (Майя) Гусейнова

Пенсионерка, 64 года

К сожалению, мне трудно разговаривать из-за болезни, поэтому расскажу корот­ко. Я приехала в Москву в 1968 году из города Закаталы. В Азербайджане я с детства учила русский язык: ходила в русский садик, потом в русскую школу, поэтому неплохо его знала. В Москве уже жила моя сестра с мужем, оба — врачи-педиатры, сестра тогда училась в аспирантуре. Я остановилась у них, посту­пила в Пищевой институт на «Соколе», окончила технологический факультет, устроилась работать в Промторг. Как раз к окончанию учебы мой земляк по­знакомил меня с будущим мужем. После первого же свидания Яшар мне говорит: «Давай свой паспорт». Я не ожидала, спросила зачем. А он сразу предложил жениться — мы друг другу с первого взгляда понравились. Яшар говорит, что специально выбрал жену своей национальности, чтобы с возрастом в семье не было непонимания из-за ­разных культурных особенностей и менталитета. Мы живем уже много лет: сын есть, внуки. Невестку я тоже нашла из Закатальского района Азербайджана: мать Ираны живет на одной улице с моими родителями. Жизнь показывает, что не зря.

В Москве мы получили комнату в коммунальной квартире на Кутузовском проспекте в 1976 году. Жили так десять лет, только потом получили еще две комнаты у соседей. В  1996-м переехали в свой дом в одном из первых коттеджных поселков Москвы. На Кутузовском трудно, когда праздники. Особенно День десантника — со всего города съезжаются люди на По­клонную гору. Мы с семьей старались в этот день куда-нибудь уехать. Кроме того, чтобы по праздникам попасть к се­бе домой, местным жителям нужно милиции показывать паспорт — моего мужа несколько раз так останавливали. Здесь, в поселке, этих проблем нет.

Анар Гусейнов

Предприниматель, 33 года

Я всегда говорю, что я — пенсионный фонд отца. У меня все получилось уже на базе отцовских достижений — потому что были возможности. Я родился в Москве, учился в Америке в Университете Юж­ной Калифорнии. Если кино интересуетесь, то наверняка слышали — там сильная киношкола, где Джордж Лукас учился. А я окончил бизнес-школу. В 2001 году я вернулся в Россию, и отец мне передал всю компанию. Такая у него получилась инвестиция.

Однозначно родной язык для меня — русский, азербайджанский я знаю хуже. Однозначно Москва — мой родной город, Россия — родина. Но при этом есть ощущение, что Азербайджан для меня важен, — на эмоциональном уровне есть к нему привязанность. Особенно эти связи стали теснее с возрастом. Я все-таки ощущаю зов крови, что ли, мне нужно туда ездить. В детстве меня отправляли в Азербайджан на все лето, а сейчас я езжу раз в год, к родственникам и друзьям. Среди моих друзей в Москве есть азербайджанцы из тех семей, с которыми дружит отец. Женился я тоже на азербайджанке. Для меня это не было принципиальным моментом, а вот родители очень хотели. Думаю, что, если б я женился на русской, с их стороны не было бы сильного противостояния, но так им гораздо больше нравится. Поначалу, когда они знакомили меня с невестами, я это воспринимал в штыки — глупый был, молодой. А потом понял, что эти знакомства ни к чему меня не обязывают. Никто не заставляет сразу идти жениться. Однажды они мне говорят: «Сынок, ты не хочешь ли на выходные съездить в Страсбург, познакомиться с девушкой?» Я говорю: «Хе! Что ж не съездить!» Про себя подумал, что в худшем случае просто побываю в Страсбурге, тоже неплохой вариант. Так я познакомился со своей будущей женой Ираной. Если честно, у нас не сразу такая уж большая любовь получилась. Мы ненавязчиво общались года два, только потом поженились. Смешно, что ей точно так же не нравились приезды потенциальных женихов, поэтому ей про меня сказали, что я просто студент. Она подумала, что меня нуж­но встретить в аэропорту, помочь снять недорогую квартиру, и поэтому очень удивилась, узнав, что я остановился в отеле Regent Petite France — одном из лучших в Страсбурге.

Мы с Ираной поначалу жили в квартире на Кутузовском, совсем недавно купили дом в Рождествено, чтобы быть ближе к родителям и чтобы мне на завод было удобнее ездить. Москва — очень агрессивный город. Утром выезжаешь на работу — как на войну, как будто кругом едут враги. Тебя на дороге обгоняют с таким выражением лица, что страшно посмотреть.

Анар Гусейнов с Ираной и Шейдой ужинают в ресторане «Гаврош»

Здесь высокий уровень жизни, но и агрессии тоже — толкаешься локтями постоянно. Я раньше на работу ездил на метро, чтобы быстрее. Удивительно, но в метро в Баку не стоит ни одна женщина: принципиально — все уступают места, пропускают женщин на выходе. В Москве разительно по-другому, впрочем, как в Европе. Хотя когда я учился в школе, места женщинам здесь уступа­ли чаще.

В последнее время у нас возникают мысли переехать из России. Но не в Азербайджан, а куда-нибудь в западном направлении. Политическая ситуация сложная, есть вопросы к стабильности, к защите частной собственности, к нынешней системе образования. Я однозначно не хочу учить детей в России. В Америке, где я учился, гораздо более сознательное отношение к образованию. В вузах первые полтора года требования общие для всех, и только потом нужно выбрать, чем хо­чешь заниматься в жизни. А у нас сразу поступаешь на определенный факультет — сложнее определиться так сразу. На мой взгляд, образование здесь, мягко говоря, испортилось. Многие мои друзья, кто более-менее состоялся в бизнесе или в работе как профессионал, тоже хотят переехать. Когда я возвращался в Россию в 2001 году, хотелось развивать и строить, ощущалось, что в стране есть перспективы развития, есть что делать. Теперь все по-другому.

Я родилась в Закаталах, там же, где мама Анара. Училась в азербайджанской школе, окончила институт в Баку и после долгой стажировки устроилась работать в Министерство иностранных дел Азербайджана. Через несколько месяцев в Страсбурге открылось постоянное представительство Азербайджана при Совете Европы. Мое­го начальника назначили туда послом, он забрал с собой команду, в том числе меня. Четыре года я работала в Страс­бурге, потом командировка закончилась, я вернулась в Баку и продолжила работать в МИДе, в другом отделе. К тому времени я уже познакомилась с Анаром. Он часто приезжал в Баку — мы стали много общаться, и он сделал мне предложение. Свадьбу сыграли в Азербайджане — проще было наших московских друзей пригласить в Азербайджан, чем азербайджанских — в Москву. У нас по традициям положено две свадьбы, невесты и жениха, но мы подсчитали количество гостей — и сделали три. В моем районе отпраздновали свадьбу невесты, на родине отца Анара — свадьбу жениха, третья была в Баку для тех, кто не смог приехать. ­Длилось все это десять дней: в промежут­ке мы организовали гостям экскурсии в интересные места, развлечения, ежедневные застолья. Мы соблюли все тра­диции по полной программе, чтобы всем было хорошо.

Ирана Ализаде

Сотрудник дипкорпуса, 32 года

В культурном плане мы с Анаром — мусульмане. Но не в религиозном, пото­му что Азербайджан — все-таки светское государство. Мой отец говорит, что азербайджанцы становятся мусульманами после смерти. Когда человек умирает, первым делом приглашают муллу, потому что никто без него не знает, как организовывать похоронные мероприятия, обряды. До этого умирающий муллу мог никогда и не видеть. Хотя, естественно, есть люди, которые больше следуют традициям. С моей стороны семья не особенно Данил Гулиев, студент истфака МГУ,
лидер азербайджанского студенческого
землячества Москвы. Конец 1940-х годов религиозна, у Анара с маминой стороны бабушка с дедушкой придерживались обрядов, а с папиной — нет.

В питании у нас превалирует азербайджанская кухня. Даже не только кухня, а идеология приготовления. У нас дома базовое мясо — баранина. Нам нравятся блюда с томатами, популярные у азербайджанцев. Я регулярно готовлю кутаб, долму, несколько видов плова — с укропом, с сухофруктами, с грецкими орехами, с яйцом и бульоном, с зеленью, иногда с фасолью. Или базу делаю одинаковую, а дополнения к плову — разные. Всего в азербайджанской кухне около пятиде­сяти видов плова, в каждом районе есть свой рецепт. Есть даже рыбный — в тех районах, что ближе к Каспию, — но я такой не готовлю. Азербайджанский плов больше всего похож на иранский — узбекский совершенно другой. Рис нуж­но сначала сварить, а потом слить воду и практически насухо томить два часа в казане. Еще я делаю газмах — хрустящую лепешку из муки и яйца, которая запекается на дне казана с пловом.

Мой муж обожает блюдо, о котором многие азербайджанцы даже не слышали. Это закатальское горное региональное блюдо под названием «сюрфуллю». Нужно раскатать тесто, пальцем сделать форму лодочки, чтобы внутри оно было тонким, сварить его в воде, а отдельно сделать бозбаш — наваристый бульон из баранины, с томатами, чесноком и с кислотой из незрелого винограда (можно заменить виноградным уксусом). Бульон на­ливают внутрь лодочек из теста и едят.

Продукты мы покупаем на рынке. Ко мне на рождение ребенка из Азербайджа­на приехала моя мама, она иногда у нас гостит. Мама съездила на Дорогомиловский рынок, где мы раньше брали баранину, познакомилась там с кем-то, узна­ла, откуда привозят мясо, и договорилась так, что мы теперь покупаем баранину у отдельного поставщика.

До Москвы я не жила в таком большом городе. Мне здесь нравится насыщенная культурная жизнь: мы с мужем часто хо­дим в театр и на концерты. Были на выс­туплениях Карлоса Сантаны, U2, Guns N’ Roses, Лары Фабиан, Сары О’Коннор. Не­давно ходили с мамой в Большой театр на оперу «Огненный ангел». Билеты были очень дорогими — пять тысяч рублей муж заплатил. Мне не нравится, что в центре Москвы негде гулять пешком с детьми. Мы гуляем в одних и тех же местах — в Нескучном саду, Ботсаду при МГУ и в благоустроенном парке Горького.

Ходим в азербайджанские рестораны. Наш друг владеет кафе «Чемпион» на Краснопролетарской — там неприметно, антураж очень простой, цены низкие. Но кухня бьет все рекорды, действительно вкусно. Из заведений, в которых меж­ду аутентичностью и качеством еды есть баланс, любим ресторан «Сказка Востока — Тысяча и одна ночь». Ресторан «Хурма» тоже неплохой, как и более премиальный «Азербайджан». А вот «Барашка» и Zafferano, а также самый дорогой рес­торан азербайджанской кухни в Москве «Баку» не нравятся, там кухня совсем рафинированно-адаптированная. Азербайджанская еда не состыковывается с европейской подачей. В азербайджанском ресторане официант должен быть быстрым, как пуля, а еда не должна быть порционной.