«Осторожно, двери закрываются»

«По правде сказать, я уже и не помню, как объявлялись станции метро до того, как мы стали писать их с Юлей. Хотя я был знаком с теми дикторами, чьи голоса звучали в метро до нас, — это были Валерия Лебедева и Евгений Терновский. Мы вместе работали на Всесоюзном радио, и я многому у них научился.

Первые записи для метро я ждал с ужасом. Объявления тогда писались на катушки с пленкой. Это значит, что за раз нужно было проговорить всю ветку метро от начала до конца, притом в одной громкости. Слишком тихо или громко — приходится все перезаписывать. Если я пишу красную ветку (эта линия переозвучивалась первой), то я не могу сдуться на «Воробьевых горах», голос должен звучать энергично — до самой «Юго–Западной».

В начале двухтысячных на радио и телевидении информацию стали подавать жестче, агрессивнее. Новое время диктовало свои правила. Эта манера подачи материала просочились в метро. Так, в метро появился второй мужской голос — Алексея Россошанского с его неповторимой подачей текста.

Перед тем как записывать просьбу «не заступать за желтую черту в ожидании поезда» (или что-то другое), я всегда думаю, как ее записать, чтобы она звучала великолепно. Из того что можно услышать сейчас, мне нравится, как записан ролик о правилах пожарной безопасности. Когда я его писал, был немного простужен и прозвучал как-то удивительно.

Cейчас, когда открывается новая станция метро или запись где-то звучит с браком, мы переписываем всю ветку от начала и до конца. Это связано с техническим оснащением поездов. Иной раз в вагоне мы звучим так, что сами себя не узнаем.

Стараешься−стараешься, пишешь до умопомрачения, устаешь. А потом едешь в метро и слышишь, что звучишь, как Буратино.

Старые записи время от времени обновляются. Появляются новые объявления. В конце девяностых в связи с терактами мы записали объявление о забытых вещах, о которых надо было сообщить машинисту. В начале двухтысячных мы записали объявление по поводу взаимоуважения в вагоне. Если раньше мы просили уступать места пассажирам с детьми, лицам пожилого возраста и инвалидам, то теперь в объявлении появились беременные женщины. Это справедливое дополнение. Странно, что его внесли только в начале нулевых.

Одним из последних технических объявлений, что я записал, была информация по поводу цветных указателей на полу на «Чеховской» и «Пушкинской».

За все 20 лет работы мои записи всегда проходили спокойно. Только как-то раз мне досталась нелепейшая фраза, записывал ее раз шесть и каждый раз не мог удержаться от смеха. Это было объявление о новом цирковом шоу. В нем перечислялись животные: «...на арене собаки, слоны, попугаи — и даже муфлон». Я понятия не имел, что это за зверь, и на слове «муфлон» начинал хохотать.

Больше всего в метро меня раздражает неуважение, которое творится у входа на эскалатор. Когда каждый норовит тебя толкнуть, обогнать, взобраться на ступень выше тебя. В этот момент так и хочется спросить: «То, что вы меня обогнали на ступень, сильно вам помогло в жизни?»

Наше поведение в метро — это проекция жизненных установок. В метро, как и в жизни, сейчас все готовы пойти по головам друг друга, лишь бы быть первыми. И в то же время понятно, что мы такие, какими мы можем быть сегодня. И движение в метро будет год от года только напряженнее. И потому сейчас как никогда важно оставаться людьми. Мы все на самом деле добрые, и за агрессию нам всегда становится стыдно. И потому, прежде чем толкнуть кого-то на эскалаторе, обругать бранным словом, важно понять, что вы разъедетесь и прощения просить будет уже не у кого.

Еще часто говорят, что люди в нашем метро хмурые. Мне кажутся эти замечания странными. В метро я погружен в свои мысли и мне совсем не хочется улыбаться. Или я могу быть в отличном расположении духа, но улыбаться всем, как мартышка, я не готов.

Если бы я мог обратиться к горожанам со своим объявлением в метро, я бы сказал: «Не бойтесь оставаться самими собой». Это ваша жизнь, и она в данный момент проходит, даже когда вы находитесь в вагоне метро или совершаете переход между станциями. Улыбайтесь, если вам хочется улыбаться. Грустите, если вам хочется грустить.

Как-то голос меня даже выручил. В метро меня остановил милиционер, а у меня не было с собой документов. Я уже не знал, что делать, и в этот момент зазвучало объявление. И я говорю: «Дяденька, а это мой голос!» — «Проходите, — отвечает, — мне этот голос надоел как собака».

Я стараюсь как можно меньше говорить при людях. Иной раз кажется, что размеренная правильная речь людей уже пугает. Говорить так уже не принято. Часто, когда меня слышат в общественных местах, я вижу напряжение на лицах людей. Они слышат что-то знакомое, и никак не могут вспомнить, откуда знают этот голос.

В последние годы мой голос узнают музыканты, с которыми я работаю в Доме музыки. Они с большим пиететом и уважением ко мне относятся именно как к голосу московского метро. Даже Владимир Спиваков считает, что диктор метро — должность почетная».