Зицпродавец

Фотографии: Татьяна Боярская

День первый. Знакомство

— Работа легкий, — говорит Аня. — Ничего не делай, только деньги бери. Остальное я сама делать буду. Деньги бери, в карман не клади, клади сюда, коробку тебе поставим. В карман я не люблю. Одна клала в карман, а у меня убытки.

Ане, к которой я нанимаюсь на работу, около тридцати пяти. Она из Азербайджана. На самом деле ее зовут красивым именем Айчин — но оно слишком необычное, поэтому она представляется на русский лад. Прежде чем попасть в Москву, Аня пробовала осесть в городах поменьше, но там ей не понравилось: торговля плохая. А в Москве хорошая, к тому же у брата, перебравшегося в Россию раньше, тут есть квартира.

Торговая точка на Рижском Ане не принадлежит, но управляет она ей самостоятельно: наем рабочих, переговоры с поставщиками и администрацией рынка — все на ней. Настоящий хозяин приезжает, только когда нужно подписывать какие-то документы. Так здесь устроено большинство точек.

Нулевая квота

Закон «О рынках» появился после Кондопоги. Там, если кто не помнит, драка в ресторане переросла в настоящие этнические погромы именно из-за конфликта между владельцами торговых точек на местном рынке. Когда карельские страсти улеглись, федеральные власти решили «навести порядок» на всех рынках страны. Сначала, пока закон еще только писался, для иностранцев ввели квоту — их число на отдельно взятом рынке не должно было превышать 40%. А с 1 апреля новый закон свел квоту к нулю. В Кремле решили, что если на рынках будет больше славянских лиц, то проблема ксенофобии рассосется сама собой.

Теперь на Рижском рынке пустует примерно четверть мест. На улице вообще занят всего один ряд. Однако объявлений «Требуется продавец с российским гражданством» не видно. Пришлось спросить у первой попавшейся продавщицы, не нужна ли кому помощь. Так я попала к Айчин.

— Русская? Покажи паспорт, — первым делом просит она. — Долго работать будешь? Мне надо долго. Я бы сама торговала, не брала никого. Лишние расходы только. Но нам теперь нельзя. Мне вот пока брат помогает, у него гражданство есть. Сколько хочешь получать?

Я хочу 400 рублей в день. Для нелегала из южных республик это вполне прилично — они до введения нулевой квоты могли работать и за 150-200, правда, с процентами от продаж. Для человека со славянской внешностью и российским паспортом это очень мало — они обычно хотят от 600. Аня просит меня говорить тише — вдруг услышат конкуренты — и торопливо бормочет:

— Ну хорошо, только, сколько плачу, никому не говори. Говори: ай, я не знаю, в конце недели рассчитаемся, еще не говорили.

Заместитель

Ударив по рукам, мы идем к Виктору Михайловичу, замдиректора рынка. Это еще одно следствие нового закона: раньше арендаторы точек нанимали и увольняли сотрудников самостоятельно. Теперь документы каждого продавца сначала проверяют в администрации: за выявленного нелегала наказывают их, а не владельцев лотков.

Виктор Михайлович минут десять изучает мои документы: смотрит на просвет, разглядывает все печати. Подделки — настоящая беда рынков. В первую очередь это касается медицинских книжек. Если оформлять ее легально, то нужно сдать кучу анализов, заплатить 1 500 рублей и ждать неделю. С подделкой все проще: ее делают за день, а стоит она всего тысячу. Неудивительно, что в результате рейдов по рынкам милиция собирает целый урожай фальшивок. У меня, впрочем, медкнижка настоящая, так что я не волнуюсь. Волнуется Айчин.

— Ну что, Виктор Михайлович, можно?

— Документы нормальные, — цедит он, — оформите только все как положено, трудовой договор там… До того чтоб никакой торговли.

Возвращаемся на место. Аня позвонила хозяину, он должен приехать и подписать со мной договор. Пока мы его ждем, я слежу за тем, как она работает, и пытаюсь запомнить цены на товар.

Ценообразование

Торгует Аня зеленью. Товар — как цветы: не успеешь продать — завянет. Ящики с товаром стоят под прилавком, на холодном полу. Зелень в них проложена влажными газетами. Закупает товар Аня два-три раза в неделю у оптовиков. Вставать в эти дни ей приходится часа в три утра: зелень привозят прямо на рынок ранним утром и к семи уже полностью ее распродают.

— Зелень выбирать надо уметь. Гляди сюда — молодой чеснок. Этот азербайджанский, этот китайский. Китайский дешевле, но у него зубчиков нет, покупатель его плохо берет.

Приезжает зелень в основном с юга — Геленджик, Абхазия, Грузия, Мелитополь. Исключение — салаты. Руколу, романо и латук Аня закупает у «Белой дачи», крупнейшей подмосковной агрофирмы. Поэтому, кстати, салаты везде стоят одинаково — что на рынке, что в супермаркетах.

От введения нулевой квоты цены практически не изменились. Торговцы и рады бы продавать товар подороже, но ведь покупатель может уйти к другому прилавку. Так что по негласному уговору весь рынок держит цены примерно на одном уровне. Колебания зависят не от политической конъюнктуры, а в основном от личности покупателя. Аня, к примеру, легко определяет, сколько человек готов заплатить за тот или иной пучок.

— Смотри,— учит Айчин, — так рукола по восемьдесят, романо — сотня, но если видишь, что может больше дать, говори больше. Чеснок вот тоже — можно за двадцать рублей головка, можно за тридцать.

За уроками проходит остаток дня. Хозяин перезвонил, сказал, что не успеет выбраться. Договариваемся, что завтра я все равно потихоньку приступлю к работе, а документы оформим по ходу дела.

День второй. Первые покупатели

Я пришла на рынок к 7.30 утра. В это время здесь уже разгар рабочего дня — Аня, к примеру, успела разложить почти весь товар. Торговля, впрочем, пока идет только в цветочных рядах: уличные торговцы приходят закупать сирень, пионы, мелкие розы. Я, если честно, всегда была уверена, что бабушки, стоящие с ведрами сирени у подземных переходов, продают цветы со своих шести соток.

Неожиданно по рынку прокатывается слух, что сегодня будет инспекция из СЭС. Приходится срочно прятать влажные круги сулугуни, россыпи сухофруктов, связки чурчхелы, стопки грузинских и армянских лавашей. Это добро продают практически все, но ни у кого нет сертификатов. Руководство рынка делает вид, что ничего не замечает, — главное, чтобы продавцы не попались при проверке.

У нас чурчхела и сулугуни тоже есть, но Аня их еще не успела выложить — это хорошо, меньше хлопот. Надо побыстрее заканчивать выкладывать товар: уже подходят мясники, а значит, торговля скоро начнется. Мясники всегда приходят последними — их товар все утро проводит в служебных помещениях рынка. Там цельные туши осматривает ветеринар. Мясные ряды — услада для взора активиста ДПНИ: сплошь румяные русские лица. Брюнет только один — кавказец с оленьими глазами, продает баранину.

В восемь утра все остальные ряды обходит санитарный врач рынка — надо сдать образцы товара в лабораторию. Там сделают анализ и, если все нормально, выдадут продавцам сертификат. На пробы нужно совсем чуть-чуть, но продавцы, стараясь задобрить лабораторию, щедро наполняют пакеты лучшим товаром.

Часов в восемь утра к нашему прилавку подошли первые покупатели — два парня, словно из сериала «Бригада». Купили головку чеснока, пучок редиски и пучок петрушки. Мне торговать еще нельзя — но уже приходится.

— Бери деньги, — шипит Айчин, протягивая ребятам пакет с покупками. Сама она их взять не может: продажей считается факт передачи денег из рук в руки. Иностранец может зазывать покупателей, складывать покупки в сумку — но не может брать деньги и давать сдачу. Поэтому я послушно беру купюру и кладу ее на прилавок.

— Нет, — кричит Айчин, — возьми в руку, вот так! А теперь бей товар, не бойся. Примета такая, с первой покупки, чтоб торговля хорошо шла.

Конкуренция

Торговля меж тем идет вяло. Покупателей мало. Пустые прилавки особенно бросаются в глаза.

— Ань, а почему так мало продавцов? Это из-за того, что вам торговать запретили?

Айчин выглядывает из-за прилавка.

— Да, кто смог — выкрутился, кто не смог — уехал. Надо же, чтобы еще разрешение на работу было официальное. У меня вот есть. Деньги брать не могу, но все равно хорошо. А у многих и с разрешением проблемы были, они уехали. А что делать?

— Туда и дорога, — весело кричит зеленщица с места напротив, — нам покупателей больше!

— Зачем так говоришь, — обижается девушка, торгующая сухофруктами. — Покупателей на всех хватит, а у людей семьи были, дети. Каринэ тут пять лет торговала, а ее выкинули.

Мне то и дело приходится прятаться за прилавок — по рынку ходит замдиректора, тот самый, что проверял вчера мои документы. К счастью, как раз подошел Анин брат — Зафар. Он тоже может помогать Ане, с ним договор заключен давно. Следом за заместителем директора неторопливо фланирует группа милиционеров. Один ест банан. С ними здоровается сморщенная старушка ростом

где-то мне по пояс.

— Смотри, — показывает на нее Зафар, — ей девяносто два года. Всю жизнь торговала. И сейчас торгует. У нее тоже гражданства нет, но она не на рынке, ей проще. Она тут зелени купит и пойдет в переход, будет там продавать.

— Хватит болтать, — прерывает его Аня. — Ты тут стой пока, а мы с Машей в холодильник пойдем.

В холодильник надо отнести два мешка редиски, которые Аня купила сегодня утром. У нас еще есть остатки старой, надо в первую очередь продать ее — она уже начала портиться.

Хозяин

У прилавка нас встречает хозяин. По-русски он почти не говорит, быстро тараторит по-азербайджански. Я улавливаю только знакомые имена: Айчин, Виктор Михалыч и Путин. Подписываю трудовой договор — он на одном листке. Должность — продавец, оклад — 2 300 рублей в месяц. Теперь формально Айчин, которая занимает должность «подсобный рабочий», обязана подчиняться мне. Но фактически все наоборот: я — зицпродавец, а она — моя хозяйка. Никакая нулевая квота этому не мешает.

Теперь я открыто, не прячась, стою у прилавка. На мне белый халат и нарукавники. Мы с Аней наперебой зазываем проходящих мимо людей: «Зелень свежую берем, редисочку, лучок!» Джульетта, пожилая азербайджанка, которая торгует по соседству фруктами, ушла продлевать медкнижку. У ее помощницы Наири российского гражданства нет, так что мне приходится помогать — отказать нельзя, Аня и Джульетта дружат. Фрукты покупают чаще, чем зелень, и Наири то и дело зовет меня на помощь.

— Маша! Нет-нет, подождите, — она даже руки за спину прячет, — мне нельзя. Вот ей деньги дайте.

Покупатель протягивает мне банкноту и удивленно смотрит, как я передаю ее Наири. Та отсчитывает сдачу, дает мне, я вручаю купюры ему. Так повторяется раз десять. Наконец один покупатель, перед тем бравший у нас с Аней зелень, не выдерживает:

— У вас что, примета такая, что деньги должны только через Машу проходить?

Наири краснеет.

— Мы нерусские, нам деньги брать нельзя. Русским можно. Закон такой.

Услышав это, покупатель тоже краснеет. Да и я, кажется, покраснела. Унизительно это все.

После обеда приходит сотрудник администрации рынка, собирает арендную плату. Торговое место стоит 1 600 рублей. Рассчитываюсь опять я — Айчин даже сотрудникам рынка боится давать деньги.

Рыночная толерантность

Покупателей тем временем прибавилось: клерки заходят купить овощей, чтобы сделать салат на офисной кухне, домохозяйки берут продукты к ужину. К нашей зелени долго приценивалась брюнетка с золотыми перстнями, в костюме Juicy Couture.

— Почем базилик? Такой пучок тонюсенький — и 50 рублей? Совсем чурки совесть потеряли!

Ничего не купив, она переходит к следующему прилавку и продолжает возмущаться.

— Не обращай внимания, — утешает меня Айчин, — она почти никогда ничего не берет. Постоянно ходит. Грузинка, богатая, но за копейку удавится. Грузин вообще терпеть не могу.

Говорить о дружбе народов можно где угодно, но не на рынке. На первый взгляд все мирно, но если присмотреться, то выяснится, что азербайджанцы не любят армян и грузин, а грузины отвечают им взаимностью. Русские высокомерно смотрят на всех кавказцев, а те в свою очередь считают русских лентяями и предателями: просят за работу много, ничего не делают и всегда готовы уйти к тому, кто посулит больше.

— Вот Светка связалась с Науром и ушла к нему. Он, говорит, будет мне тысячу рублей платить, — сокрушается продавщица овощей. — А мне потом сказали, он ей всего семьсот платит. Семьсот и я могла бы платить, зачем уходить? Ты не обижайся, Маша, я тебя в виду не имею, но русские — неверные.

Единственный, к кому с нежностью относится весь рынок, — местный негр. Молодой симпатичный парень торгует с рук разным барахлом: халатами, сарафанами, поддельными духами. У него нет ни гражданства, ни медкнижки, ни разрешения на работу. Милиция его гоняет, а продавщицы жалеют.

— Ему тяжело, — вздыхает вернувшаяся из поликлиники Джульетта, — он совсем черный.

Чтобы поддержать черного, Джульетта купила у него сарафан за двести рублей.

Говно сулугуни

К четырем стало ясно, что проверки сегодня не будет. Мне было велено достать сулугуни из рассола, разложить по пакетам и выстроить пирамидку.

— Клади красивее, чтоб не хуже, чем у других. Сулугуни у нас говно. Надо продать побыстрее.

Покупателям мы говорим, что сулугуни грузинский. На самом деле он из Костромской области. Буфетчица разносит очередную порцию чая и кофе, а я с удивлением узнаю, что туалета на рынке нет. Точнее, в администрации он есть, но продавцам им пользоваться нельзя. Можно сходить в платную синюю кабинку, но Айчин советует мне универсам «Крестовский» — там есть бесплатный. Заодно просит меня купить мороженое для пришедшего к ней сына — он почти не говорит по-русски.

— Как же, — спрашиваю, — он в школе учится?

— Да школа ладно, — машет рукой Айчин, — вот торговать трудно, а то бы помогал. Знаешь, как он товар хорошо раскладывает? Не прилавок — картинка!

Кому хорошо?

Последние два часа торговли тянулись особенно долго. Ноги гудели, голова ничего не соображала. Я даже случайно обсчитала ни в чем не повинную покупательницу. Дома хотелось только двух вещей: ванны и тишины. О продолжении эксперимента речи не шло — от одной мысли, что снова придется встать за прилавок, становилось дурно. Сразу видно: те, кто говорил, что «в результате

принятия закона появятся новые рабочие места», понятия не имеют о том, что происходит на рынке. Они не знают, что рабочий день длится 13 часов и все это время надо стоять на ногах, а выходных и обеденных перерывов не предусмотрено. Пойти на это можно только в случае крайней необходимости.

Другие доводы сторонников закона «О рынках» тоже, как выяснилось на практике, не выдерживают никакой критики. Посредников между производителями и покупателями меньше не стало. Наоборот, если учитывать таких зицпродавцов, как я, их стало только больше. Цены, правда, пока не выросли, но все еще впереди. Русские продавцы рано или поздно станут все больше ценить свой труд, и тогда цифры на ценниках неумолимо поползут вверх.

Что же касается «лицевого фактора», из-за которого, собственно, и писался этот закон, то людей со славянской внешностью, может, и стало больше, но в глаза это почему-то не бросается. То ли славяне за прилавками попадаются в основном загорелые, то ли они довольно быстро перенимают кавказский акцент, не знаю. Видимо, все-таки правду говорят: базар — дело восточное.

Имена героев изменены