Жизнь по-пластунски

Иллюстрация: Дмитрий Распопов

Вещь под названием диван-кровать известна широко, а вот о другом предмете столь же двойственной функции не говорят никогда, меж тем он есть буквально у каждого. Назвать его стоило бы — по аналогии — диваном-табуреткой. Речь о диване, к которому в критической ситуации придвигается обеденный стол, и вот вы уже рассадили массу гостей. У одних нет отдельной столовой, других раздражает «ялтинская конференция» пустых стульев вокруг пустого стола, к третьим вечно приходит сорок человек…

Тут-то и открывается «проблема дивана». Состоит она в том, что сиденье его располагается слишком низко. Насколько низко — вот это может явиться сюрпризом.Особенно если вы пока еще ни разу в жизни не покупали диван, обходясь, допустим, родительским, а теперь вот сгоряча приобрели нечто дизайнерское в IKEA и, положив подбородок на придвинутый к нему старый обеденный стол, начинаете понимать, что, видимо, в мире что-то необратимо изменилось.

В самом деле, раньше диван совмещался с обедом без всяких проблем. Если у вас есть врожденный или благоприобретенный диван начала ХХ века с характерными излишествами поверху, то вы знаете, что придвинуть к нему любой стол вполне реально.

Ампирная группа в виде дивана и круглого стола на витой ноге также не вызывает трудностей.

Но, видимо, люди тогда были другими. Они были как-то прямее — в смысле хребта. При сидении их ступни, икры, бедра и спина составляли ряд углов в 90 градусов, руки, согнутые в локте, — еще один такой угол, и при помощи всего этого они аккуратно орудовали ножом и вилкой, пересекая их тоже под прямым углом.

Похоже, что у современного, неевклидова человека все уже не так. Прямых углов в нем больше нет. Ноги и руки у него в суставах только чуть-чуть сгибаются, как у куклы Барби китайского производства. Поэтому он теперь или стоит (на всяких презентациях, рок-концертах, в душевой кабине), или полулежит, в том числе в автомобиле. Полулежит он и на диване, вытянув ноги вперед, и, протягивая свою негнущуюся руку, негнущимися пальцами хватает чипс.

Современная мебель отвечает нашему новому телу: диваны ушли в землю, спинки их откинулись, кресла распластались, как шезлонги в полуденный час, когда солнце в зените. Кровати тоже теперь делают такими низкими, что с них можно безболезненно свинтиться прямо на пол. Журнальные столики последовали за нами, теперь они доходят нам до щиколоток. Обеденные нас бросили, остались на высоте, но большинство из нас пережили эту потерю: я знаю массу квартир, где есть диван, но нет обеденного стола, но не знаю ни одной, где было бы наоборот.

Отчего же нас настолько тянет к земле, что мы готовы расстаться даже с тарелкой борща и киевской котлетой, которые не так-то легко взять с собой на пол? Не надо думать, что тут мода на все восточное. Европейский человек, выросший на высоком детском стульчике, физически не может долго сидеть ни по-японски, на пятках, ни по-турецки, враскоряку, ни в позе затянувшейся дефекации, которой украсили наши улицы мужчины бухарского происхождения. Что бы там ни говорили, все тело затекает. Припав к земле, мы не приобрели ни восточной гибкости, ни близости к природе, мы остались высокомерными прямоходящими существами, только положенными под некоторым углом к земле.

Не надо также думать, что просто мы стали ленивы. Не надо вообще думать, что лежать в шезлонге удобнее, чем сидеть на стуле. Так можно думать только до того момента, пока не придется встать.

Впрочем, иногда кажется, что конструкторы диванов высотой в 15 сантиметров от пола действительно не предполагают, что человек будет с них подниматься. В этих диванах есть какая-то тревожащая безальтернативность, некая ловушка, в то время как у человека, сидящего на стуле, и в душе, и в теле сохраняются силы подняться. Правда, за право на вертикальность придется побороться, потому что в плане этикета встать со стула и выйти из-за стола без объяснений даже в наши дни и даже в кругу друзей все еще считается некорректным. Здесь нужно будет постоять за себя, проявиться как личность. На диване же действуют другие законы: во время вечеринки, в отличие от ужина, можно в любой момент с него сползти. Никакого геройства, тотальная свобода. Такая тотальная, что в ней можно утонуть.

Но и это не главное. Я думаю, основная причина нашей любви к положению лежа заключается в спасительном понижении горизонта.

Вообще считается, что человек, обретя прямохождение, оторвался от чувственного отношения с миром и перешел к объективированному, интеллектуально-логическому. То, чего он не мог унюхать, он стал додумывать. В основе европейского стула лежит трон, крайне неудобная и жесткая штука, обладающая меж тем мощным символическим зарядом.Трон стоит всегда на возвышении — и стул тоже хоть немного, да возвышает нас. Сидеть на стуле — значит править миром,умственно владеть им, мысленно сопрягать то, до чего не дотягивается рука. Лежать на полу — значит, напротив, находить правду в пылинках и щелях, в плинтусах и обрезках ногтей, доверять тактильности больше, чем умозрению. Сегодня нам это кажется как-то надежнее.