Жизнь без моря

Пал последний оплот гуманизма в России, храм доброты и идиотизма, памятник народу – освободителю человечества – круглосуточный магазин «Дары моря» на улице Тверской. С 1 февраля его закрыли якобы на реконструкцию, но, говорят, после нее здесь откроют обувной бутик или что-то такое же бессмысленное. Круглосуточный магазин «Дары моря» был, вне всяких сомнений, самым странным местом на планете. Тысячу раз меня там обвешивали, обсчитывали, подсовывали задохшуюся осетрину. Пару раз обхамливали. Не знаю, может, где в Южном Бутове и по-другому принято, а я живу на Тверской. У нас тут сурово, привыкли. Зато в «Дарах моря» было интересно, прямо как в кино. Интересность была, как я теперь понимаю, связана с важнейшими философскими категориями, не побоюсь их назвать: 1) пространство, 2) время, 3) деньги. И еще: 4) море.

Море здесь в последнее время чувствовалось сразу, как только войдешь. Освежитель воздуха «Бриз прибоя» в аэрозоли, чем не дар океана? Киоск с лотосами, ариэлями, бризами и волшебным созданием «Утенок Унитазный Aктивный» красовался прямо напротив входа. Здесь и матрешки, ну и, конечно, кое-что из гжели, сувенирная Баба Яга с метлой, скромный выбор декоративной чеканки. Салфеточки бумажные, мыло, шампунь. Сорок восемь видов презервативов. Ночная Тверская! Vodka, matrioshka, devochki! Разнообразные гости столицы, осколки кораблекрушений, одичавшие подводники, сбитые летчики (соседняя дверь – известнейший в своем роде клуб Night flight).

Еще лет десять назад знакомый компьютерщик со знаковым именем Джон Браун платил здесь триста долларов в час – только за то, чтобы devochka с ним (sic!) поговорила. «Да что ты, Джон, – сдуру сказала я парню, – разве за такие вещи платят? Хочешь, я с тобой бесплатно поговорю». Но компьютерщику Брауну нужна была уверенность, поэтому сговорились на сотне. Он заплатил вперед. Уже через двадцать минут я поняла, что деньги мне достались отнюдь не на халяву. На сороковой минуте я стала догадываться, что devochki из Night flight – профессионалы высочайшего класса. На пятидесятой – кусала изнутри щеки, только это помогло не швырнуть несчастному идиоту его сотню. Ничего такого – просто было невыносимо занудно.

В контексте соседства с «Дарами моря» devochek надо бы называть портовыми. Москва ведь, как известно, – порт пяти морей. Что конкретно означает эта мантра, не вполне ясно, но ночные троллейбусы по Тверской действительно проплывают как океанские лайнеры. Огни всякие отражаются. На тротуаре неизменно стоит прекрасный гангстерский лимузин. Рядом жалобная табличка «Сними меня». Снимают плохо, неохотно, хотя стоит не так дорого. Зато ведь можно дать небольшой круг по переулкам и подкатить к кафе «Пушкинъ» таким гоголем, что все тридцать три швейцара наперегонки бросятся открывать тебе двери и бить челом. A пешком подойдешь – сделают вид, что не заметили, увлеклись созерцанием лепнины.

Если продолжать аналогию, лимузин тут играет роль наемной яхты. Но главное, есть тут эта атмосфера: открытость всем ветрам, сквозняк, случайность. Транзит. Сорок восемь видов презервативов! Русская душа! Tolstoy, Dostoevsky, Babushka, Malosol! Икра, водка, матрешка!

Или другой вариант: ни о какой русской душе никто не думает, но душа эта самая есть, и она – горит. Тогда – водер, запивундер, матрешка на фиг не нужна, закусондер берем в другом месте. Или: двести грамм жареной мойвы для кошки, замороженная пицца на вечер, два нежирных йогурта на утро. Это если просто бежим мимо и очень некогда.

Самое бессмысленное было – направиться в «Дары моря» именно что за дарами моря, то есть за рыбой (хоть она здесь случалась, и даже вполне речная). Нормальный, здравомыслящий, оседлый человек, располагающий хоть каким-то временны/м ресурсом, в «Дары моря» за рыбой не ходил. Ну разве что за горстью жареной мойвы для малолюбимой кошки. За рыбой для себя, для семьи он ходил на прекрасный Замоскворецкий рыбный рынок, или в «Эльдорадо», или еще куда-нибудь. «Дары моря» это был и не магазин, собственно, а нечто иное – приют для потерпевших кораблекрушение, для несчастных, подвергшихся атаке пиратов, для странников, сбившихся с пути, для робинзонов, выброшенных на скалы московского одиночества. И поди это не гуманизм?

Говорят, в «Дарах моря» были абсурдно высокие цены, как и всюду на Тверской. Я очень комплексно изучила этот вопрос и могу сказать, что это не совсем так. Не абсурдно высокие – просто абсурдные. Пластиковое корытце винегрета как-то потянуло на 139 рублей. Точно такая же цена значилась на упаковке свежей клубники. Ну почему, а? Почему порезанная свекла с картошкой и толикой соленого огурца стоит чуть ли не дороже палестинской клубники (в январе, заметим). Может, потому, что к свекле приложили некий труд, человеческое усердие: почистили, нарезали, окропили постным маслом. Но ведь и клубнику тоже, наверное, не непосредственно Бог дал. Загадка. Или вдруг появляется филе деликатесного морского языка – по той же цене, что какой-нибудь заиндевелый минтай. Почему так? Тоже тайна.

Aссортимент любого деликатесного магазина всегда завораживает. Aссортимент рыбного рынка обычно будит воображение до степени непроизвольного извержения метафор и рифм. Aссортимент «Даров моря» скорее озадачивал. Смотрите: дар моря под названием «щупальца каракатицы в оливковом масле, уксус бальзамич.» – и тут же дар моря по имени «каша рисовая с говяд., ж/б, 19 р. 40 к.»! Сначала думаешь: мерещится. A потом понимаешь: правильно. В порту ведь бывают разные люди – и миллионщики-экспортеры, и путешественники, и докеры, и кочегары. Для одного такая вот «каша рисовая, ж/б» – еда на весь день, а другому в лом самому свеклу с огурцом порезать и маслицем полить, вот он и готов покупать корнеплоды по цене палестинской клубники. Город-порт! Здесь свои законы.

Один из законов такой: Москва верит слезам! Это я о продавщицах «Даров моря». Продавщицы здесь были великие! Величественные. Общение с ними – это был психологический тренинг, который дорогого стоил. Настоящие, неподдельные социалистические продавщицы! А известно: если тебе удастся тронуть душу социалистической продавщицы, она для тебя расстарается. Нет – извини, ты в пролете.

Надо было имитировать сверхкомпетентность (требовать, чтобы дали понюхать, задавать вопросы о сроках нереста, свирепо пялить взор в направлении весов) либо, наоборот, изображать трогательную беспомощность, но только не останавливаться на полпути. Большой ошибкой было сказать: «Что вы посоветуете – белугу или осетрину?» – обязательно подсунули бы тот товар, что позалежалей. Надо было обязательно добавить: «Мне для ребенка». Или: «Мне в больницу». Тогда обязательно посоветовали бы хорошее. Этому есть справедливое моральное оправдание: покупать икру и осетрину ребенку или больному – это святое, а под закусондер – баловство. Социализм ведь строится на принципах справедливости.

У таких продавщиц не бывает манеры лебезить перед «хорошим» покупателем, они же не на рынке. И они не из породы лебезящих. Они любят, наоборот, покровительствовать. Не пожалеют времени для какой-нибудь старушки «из бывших» – явной генеральши в каракуле, очень уже старенькой, которая раньше жила «здесь, знаете, за наркоминделовскими домами», но лет пятнадцать уже как переехала в Чертаново, поменявшись с внучкой, и все это объясняет, рассказывает, а продавщица сочувственно кивает накрахмаленным своим белым колпаком.

– A где здесь продают свежую рыбу? Раньше, кажется, свежая рыба была в правом зале, там еще был аквариум... Знаете, я бы купила свежей рыбы. Немного. Например, пикшу. Мой муж предпочитал, кажется, пикшу. Я помню. A скажите, у вас есть пикша?

– К сожалению. Понимаете, мы сейчас сужаем ассортимент в сторону наиболее популярных сортов.

– Это, наверное, более дорогих?

– Нет, просто более популярных. Треска, минтай, морской окунь. Даже я не помню пикшу, это редкий вид. Возьмите минтая.

Вообще в «Дарах моря» случались прекрасные беседы. Как нигде.

“Вон те пряники дайте мне».

– У нас нет пряников.

– Да вон за вашей спиной пакет стоит. Вон, желтый.

– Что, это?

– Ну да.

– Это не пряники. Это хлебцы в ассортименте.

– A вот омуль у вас, в бочонке. Он ведь воняет, да?

– Как это – воняет?!!

– Ну, омуль, говорят, рыба такая – своеобразная. Запах у нее такой. Вонючий.

– Как это – вонючий. Он омулем пахнет! Про селедку ведь тоже можно сказать, что она пахнет селедкой. Я просто не знаю. Возьмите вот краба в стекле.

– A вот эта форель у вас живая? Скажите, а форель живая?

– Где вы видите форель?

– Да вот же, форель. Скажите, она живая?

– Эта форель не может быть живая. У нее нет головы. Видите, по-русски написано: бг.

– A карася филе, скажите, с костями?

– Почему с костями?

– Ну, в филе карася, скажите, есть кости?

– Какие кости, девушка?! Оно же филе. Оно потому и филе, что оно без костей.

– Да, я понимаю. Но там попадаются кости?

– Ну, иногда попадаются. Немного. Изредка.

– Да? Ну, тогда филе сома.

– Что?!!

– Филе сома тогда.

– Почему вы так говорите??!

– Ну, пусть лучше будет сом. В нем, мне кажется, вообще костей мало.

– (С огромным облегчением.) A-а. То есть вы филе сома хотите! Понятно. Ну слава Богу. A я уж подумала...

– Что вы подумали?

– Я подумала, вы мне говорите, что я сама – филе. «Филе сама – филе сома». Но я ведь вас ничем не обидела, правда? Оно нормальное, не перемораживалось. Вчера привезли, с ночи.

– Тут у вас лепестки крабовые в пластике. Они не замороженные, я смотрю.

– Да, эта категория не морозится. Палочки крабовые морозятся. A это лепестки деликатесные. Они дороже.

– A до какого срока их употреблять можно? Ну, раз они не заморожены.

– Это я сейчас посмотрю. Так... Так...

Элегантный пластиковый фунтик устанавливается обратно в витрину. Вместе с фунтиками вермишели крабовой салатной и фунтиками крошки крабовой салатной они образуют изящную диагональ.

– Вам не нужны эти лепестки.

– Может быть, крошка?..

– Вам не нужна эта категория.

Какая деликатность, какой эвфемизм, а. Это даже не пресловутая «осетрина второй свежести». «Вам не нужна эта категория!» Вроде как «Позвольте ознакомиться с планировкой» или «Где я могу попудрить носик?» – так бонтонно, ну просто я не знаю.

И опять-таки – акт доверия. Мне, в соответствии со справедливым и окончательным приговором белого колпака, «не нужны» подтухшие лепестки. Но они оставлены на прилавке – значит, найдется кто-то, кому они «нужны».

«Дары моря» были старым советским учреждением торговли, овеянным образом «Книги о вкусной и здоровой пище», грозной красотой социалистического мифа изобилия. Мраморный потолок, свинцовые люстры. Не только подсобку (я сунула нос и в подсобку), но и контрольные весы еще в середине декабря украсили новогодней мишурой! Поди перевесь что-нибудь на таких весах, поди поскандаль – язык не повернется. Из всех моих знакомых этими весами решился воспользоваться только психиатр Петр Каменченко, к. м. н., его такими вещами не пробьешь. Но, в общем, здорово было придумано, правда? И такое дивное место кончилось.

Наступление начиналось постепенно: закрыли кафетерий. Отдали это место салону мобильной связи (куда ж нам теперь без мобильной связи). A ведь кафетерий «Даров моря» (не путать с гомосексуальным баром, куда вход со двора – он сам по себе), кафетерий был тоже местом не из последних. Проплывающий по Тверской московский человеческий планктон мог за малые деньги подкрепиться ста граммами водки и микроволновой пиццей или бутербродом – стоя, да. Но в относительной чистоте и, главное, красоте. Потому что там ведь был аквариум! С большими, экзотическими, плавными созданиями! Я даже приводила туда ребенка, как в зоопарк.

Я так понимаю, что когда эти самые «Дары моря» затевали, у магазина была вполне явная идеологическая функция: дать понять, что столица нашей Родины город-герой Москва является великой столицей каспийской икры, беломорской трески, камчатского краба и черноморского бычка. A также рижских шпрот! Литовских «копчушек»! Финского сервелата! Румынских гарнитуров! Чешского стекла!

Теперь эта функция отмерла, отпала за ненадобностью. Надо, пока не поздно, сфотографировать витрину на память. Она сейчас хорошо смотрится: вывеска «Дары моря» – и заснеженные козырьки-маркизы с рекламой пепси-колы. Типа, бутылки для потерпевших крушение. Романтика абсурда. Прелесть, прелес-с-сть.

Фактически морячка