Живи не по лжи

Что такое фотожурналистика?

Ирина Меглинская, соучредитель Фонда развития фотожурналистики, владелица галереи «Меглинская»:

«Фотожурналистика — это фотографии, которые рассказывают людям правду, показывают то, что происходит на самом деле.

Однажды утром, года два назад, сидя дома и попивая кофе, я просматривала френдленту в ЖЖ и увидела фотографию. На ней мужская серая масса в омоновской форме давила двух женщин, нависая над ними плотным кольцом. Одна была, по-видимому, мать, другая — дочь, и мать защищала от этой мышиной массы свою девочку. А когда я узнала в этой девочке Настю Мирзоеву, которая работала у меня в фотослужбе, то мне и вовсе стало плохо. Я вмиг поняла, что именно такого рода фотография должна пробиваться к человечеству. Чтобы с человечеством иногда происходили перевороты в сознании в сторону улучшения жизни вокруг себя.

Так появилась идея создать Фонд развития фотожурналистики и соответствующую выставку».

Томас Дворжак, фотограф агентства Magnum:

«Сейчас деньги есть на лайфстайл, на портреты, а на социальные проблемы — нет.

У нас на Западе отсутствие денег — более серьезная проблема, чем цензура. Раньше на все, что было связано, например, с 11 сентября, были любые средства. А сейчас журналы не заплатят, чтобы отправить фотографа вокруг света. Сами фотографии стали намного лучше. А главным сделалось содержание фотографии, а не визуальная сторона — и это настоящий кризис классической фотографии.

Я могу мучиться, бегать четыре года по Ираку, а какой-то военный преступник на свой сотовый телефон сделает куда более сильные снимки. При этом мне очень нравятся любительские фотографии. Вот эти нехорошие люди из Абу-Грейб, ничего не зная ни про фотографию, ни про ее принципы, сняли очень интересно.

При этом есть некий культ фотожур­налистики — специальные галереи, ­журналы, фонды. Но это смешно: фото­жур­налистика должна быть для людей, которые читают Paris Match, а не для своего круга. Иначе все переворачива­етсяс ног на голову».

Олег Климов, фотограф, профессор Школы фотографии им. Родченко:

«Пресса в России зависима. Официально у нас нет цензуры, как в СССР, но есть не менее реальные рычаги давления на журналистов и фотожурналистов. Мы живем в совке, но только после евроремонта.

История нашей фотожурналистики омрачена пропагандой и фальсификацией реальности. Основателем этого явления можно считать Александра Родченко с его репортажами с Беломорканала, в которых преступления против человечности подавались как воспитание нового советского человека. Родченко положил начало этому — монтаж и постановка. Монтаж не только формы, чем пытаются гордиться наши искусствоведы, но монтаж содержания, о чем сейчас стыдливо предпочитают молчать.

Наши так называемые фотожурналис­ты ничего не снимали в самые важные моменты истории страны. У нас нет фотографий репрессий 1937 года и других преступлений государства против народа.

Мое поколение фотографов, к счастью, работало в самые честные годы нашей фотожурналистики, в конце 80-х — середине 90-х годов, когда появились фрилансеры и стрингеры, когда разрушилась информационная вертикаль. Позже возникли «олигархическая журналистика», или ангажированная, «джинса» и гламур. И в итоге сейчас нам по телевизору рассказывают новости, которые произойдут завтра: завтра повысят пенсии, завтра «жить будет веселей». Это не журналистика — это завуалированная гламуром пропаганда».

Сергей Максимишин, фотограф, многократный лауреат премии World Press Photo:

«Фотожурналистика в России и во всем мире находится в глубокой заднице.

За последние 30 лет с ней произошло примерно то же, что в конце позапрошлого века с профессией художника. Откуда в XVIII веке люди знали, как выглядит бегемот? Художники им рисовали. С появлением фотографии предназначение художника — информирование — утратилось. Остались только художники с большой буквы. С профессией фоторепортера то же самое происходило с середины 70-х, когда телевидение повесило над Землей искусственные спутники. Раньше люди узнавали о войне во Вьетнаме из фоторепортажей, теперь могут видеть все в тот же миг по телевизору. Фотожурналист превратился в художника, пишущего на актуальные темы, а фотожурналистика — в этакий бантик на шляпке.

Несколько лет назад я провел опрос среди редакторов больших западных журналов и директоров агентств — какие фотографии изменили мир за последние десять лет. И самые разные авторитетные люди сказали мне в один голос: фотография больше не меняет мир. Шанс изменить мир есть только у взрывоопасной смеси, состоящей из сенсационной информации и немножко из искусства.

Гаральд Менк, фоторедактор журнала Stern, сказал мне, что единственный такой случай — публикация фотографий из иракской тюрьмы Абу-Грейб. Искусства там не было ни на грамм, зато была информация, которой не было в телевизоре».

Владимир Мусаэльян, личный фотограф генсека КПСС Л.И.Брежнева, многократный лауреат World Press Photo:

«В Кремле, конечно, много рутинной работы — один кабинет, один стол, одни и те же рукопожатия, это все набивает оскомину. Но я к работе подходил всегда всерьез, потому что партия спрашивала строго.

Я старался даже рядовые моменты снимать хорошо. Знал слабые и сильные повороты лица. На моих фотографиях вождь всегда выглядел вождем.

В моем архиве нет только Ленина и Сталина, все остальные есть. Из 106 лет ИТАР—ТАССа я 50 лет проработал здесь. Моим учителем был личный фотограф Сталина Вадим Ковригин. Даже после десятилетней работы с Брежневым ­съемки были сложными. Но я их делал играючи, потому что объект был очень импозантный и доступный для меня. Камера всегда была на мне. Он в бассейне — камера у бассейна. Он знал, что в любой момент я могу снимать, и вел себя естественно.

Из последнего меня поразили фоторепортажи о бесланской трагедии. Того же Азарова Димки (фотограф «Коммерсанта» из президентского пула. — БГ). Его отец в 60-е годы был настоящей фотографической звездой на фотонебосклоне. А теперь его сын — Дмитрий Азаров. В 70-е годы его отец, мой друг, привел его ко мне и сказал: «Отговори сына, чтоб не занимался фотографией!» Я сказал, что этого делать не буду, потому что увидел в нем фотографический талант. Он сейчас Путина снимает».

Александр Земляниченко, шеф-редактор московского бюро Associated Press. Дважды лауреат Пулицеровской премии:

«Наша школа фотожурналистики только формируется.

Те, кто старше, воспользовались знаниями, полученными в советское время. Растет молодое поколение фотографов. А самое сильное, что я видел за последний год, это, пожалуй, фотографии из Закавказья. Меня поразило, как молодые фотографы показали страдания людей, это действительно было сильно.

Будет цензура или нет — все зависит от того, для кого и для чего вы снимаете. И одно дело политическая цензура, другое — внутренняя. Нужно себя контролировать. Мы журналисты, а не полицейские фотографы, чтобы снимать всякое безобразие. Наша задача — показать образ происходящего, а не кровавые сцены. Они-то как раз меньше всего востребованы.

Есть люди, которые снимают мобильными телефонами и тут же выкладывают эти снимки в блоги — это здорово. Но гонорары у фотографов падают: раньше за четверть полосы в журнале Time платили порядка $250, а сейчас платят 50. При этом иногда в ход идут любые фотографии. Вы же помните взрыв в лондонском метро и фронтпейдж The New York Times, где была фотография очевидца, снятая мобильным телефоном. Она обошла все мировые газеты.

По нашим агентским правилам мы ничего сделать с фотографией не можем — только увеличить немного, немного подправить цвет, и все. Никаких изменений в содержании, не говоря уже о том, чтобы убирать какие-то детали».

Сергей Максимишин:

«На фоне тотального кризиса главного носителя фотографии — журнала, в фотожурналистике сейчас наблюдается необычайный расцвет талантов.

Есть безумное количество талантливых фотографов, которые снимают скорее для интереса, нежели для денег. Я вернулся с фестиваля молодежной фотожурналистики в Германии, где читал лекцию. Туда десять тысяч человек приехали, и всем им интересна фотожурналистика, и многие из них высокие профессионалы, но только где они будут публиковаться и как зарабатывать —­ я не знаю. Причин для всплеска интереса к умирающей профессии две — цифровая революция сделала фотографию доступной для тех, кого раньше пугала «темная комната», а интернет дал трибуну — сейчас фотолюбитель может показать свои фотографии не только жене, теще и десятку друзей, а миллионам.

Я не слышал, чтобы цензура как-то особенно мешала фотожурналистам в России. Тут нам больше повезло, чем коллегам пишущим или снимающим видео. Быть может, причина в том, что влияние фотожурналистики на общество существенно меньше, чем влияние видеожурналистики. И мы свободны ровно по той причине, по которой неуловимым является Неуловимый Джо — его никто не ловит, потому, что он никому не нужен. Достаточно сравнить тиражи наших и западных общественно-политических изданий. Думаю, что тираж самого популярного из наших еженедельников вряд ли пре­вышает 150 тысяч, а, к примеру, тираж Stern — два миллиона. Стоит ли на нас тратить силы и время?»

Андрей Поликанов, директор фотослужбы журнала «Русский репортер», в прошлом — фоторедактор журнала Time:

«И в нашей фотожурналистике, и на Западе непопулярны репортажи на темы неблагополучия в собственной стране — о жертвах войн, конфликтов и катастроф.

Но разница в том, что за рубежом эти репортажи можно увидеть не только через «профессиональные» СМИ, но и благодаря огромному количеству выставок, фондов, общественных организаций и т.п. У нас это практически невозможно.

Сейчас есть огромное количество тем, которые редакции почему-то обходят стороной. Например, просто бедность никому неинтересна, а вот если кто-то из бедных перестрелял всю свою семью — тогда да, можно об этом написать. С другой стороны, истории о чем-либо человеческом технически трудноснимаемы, ­чтобы получалось не пресно и вычурно. На это нужно много времени и денег.

Не думаю, что российская фотожурналистика делится на официальную и независимую. Во всем мире есть фотожурналистика и есть фотоиллюстрирование. Практически все сегодняшние печатные издания в России используют второе. Ни думать, ни рисковать в данном случае не надо — просто поддержать фотографией буковки.

Никакие западные критерии фотожурналистики у нас не работают — это не нужно редакциям. У нас четыре-пять так называемых общественно-политических изданий, достаточно открыть любое из них и увидеть, что жанр фоторепортажа исчезает».

Томас Дворжак:

«Я противник постановки, людей двигать нельзя! Мне нравится в фотографии как раз то, что я не могу контролировать происходящее.

Я думаю, что есть два поколения. Люди из старого поколения дают бойцам в руки оружие и говорят: «Выгляди сейчас очень злым и очень грубым!» И мое поколение: мы знаем, что реальность должна нам дать по-настоящему хорошую фотографию. Но реальность не всегда делает это. Если сейчас что-то очень важное происходит, а я стою напротив солнца или какой-то идиот в оранжевой кепке передо мной, я должен жить в этом. Мой моральный принцип — нельзя поставить фотографию выше морали. Все. Надо хорошо себя вести, и все. Нельзя кадрировать фотографии, надо уважать подпись к фотографии. Агентство «Магнум» было одним из первых, кто сформулировал эти принципы. И они стали общими принципами фотожурналистики.

Я скучный человек, у меня нет большого количества идей насчет эстетики. Я снимаю что вижу. Талибан снимал, Афганистан, ­Чечню. Скоро опять в Афганистан поеду. На войне меня спасает то, что я трус. Первым делом у меня срабатывает инстинкт самосохранения. Я всегда думаю, что это очень страшно и что надо бояться. Еще очень помогает быть тупым и прагматичным. Когда я был очень молодой, у меня был кайф от страха, а сейчас мне это надоело, но, поверьте, я все еще хочу сделать то, что можно сделать, если перейти черту страха. И я это ненавижу, но я должен идти перед тем, кто идет в наступление».

Владимир Мусаэльян:

«Взаимопонимание с Ильичом у меня было потрясающее. Например, обнимаясь с генсеком Румынии Никола?ем Чаушеску, он мне показывал специальный жест «ножницы», и я не снимал.

То есть контакт у нас был бессловесный. Он был в темных очках на трибуне, а когда я выходил — снимал очки.

Фотограф должен обязательно симпатизировать своему герою, тогда он у него получится. Я помню, начал Ельцина ­снимать, он у меня не получался. Я ему не симпатизировал. Для меня он был не человек новой эпохи, для меня он был человек старой эпохи. Я знал его хорошо и часто встречался. Но у меня он не получался. А Горбачев — первое время ничего, а потом…

Все мои учителя ставили кадр: и качество пленки было плохое, и низкая чувствительность, и требования редакции — чтобы на заводе рабочий был чистенький, поэтому все фотографы носили с собой и свет, и одежду для рабочих. Но я считаю, что инсценировка, которой занималось все мое поколение, это большая ложь. Я с первых же дней работы уходил от этого. Для меня главное — человеческий контакт.

Хотя вот известнейшие наши фотографы могли инсценировать все! Это отдельное искусство — организовать кадр. Наум Грановский, Марк Редькин, Кулешов Коля, Николай Ситников — это были просто фантастические профессионалы, режиссеры, но это тоже надо было уметь. А портретура какая была! Я смотрю сейчас журналы — и не вижу там внутреннего мира. Я вижу лишь открытые улыбающиеся лица и отполированные телеса».

Ирина Меглинская:

«Мы делаем первый фотожурналистский конкурс, который ориентирован на правду в фотографии. Как журналист не может врать на письме, так фотография не может врать в изображении.

У нас в стране не всем удается научиться не врать — после 70 лет тоталитарного давления на фотографическую правду. Фотожурналистика при советской власти — это оксюморон, ее не было. Тракторист в белой рубашечке, который разминает колосок, — это все постановка. Много легенд есть на эту тему — как восемь раз флаг на Рейхстаг водружали, чтобы получить наконец то изображение, которое нужно. Ту фотографическую правду для тех, кто эту правду заказывал. Но фотографическую правду нельзя заказать, она либо есть, либо ее нет.

И наш фонд создан, чтобы объяснить довольно элементарные вещи, легитимизировать и артикулировать ценности этой профессии. Независимые фотожурналисты зарабатывают в качестве хлеба чистую совесть. На Западе хорошо поддерживается документальная фотография. А у нас единственный способ заработать деньги — снять для журнала «Русский репортер» или Newsweek какую-нибудь козявочку за три рубля.

Независимая фотожурналистика не может себе позволить быть оплаченной государством или корпорациями. Это самая большая сложность — собрать деньги на фонд независимой журналистики. Но мы собрались, скинулись и сделали большое дело».

Олег Климов:

«Репортаж — основа журналистики. А теперь, говорят, репортаж умер.

Репортаж — это информационно-авторское произведение с места события. А сейчас любому редактору проще купить фотографию за 5 долларов в интернете хоть с Северного полюса, чем отправить туда фотографа.

Мы очень долго жили в традициях монтажа и фальсификации, наши фотографы Отечественной войны обратно сгоняли в концлагеря узников, чтобы снять обличительные кадры немецкого фашизма. Наши современники специально стаскивали в одну композиционную кучу убитых во время войны в Чечне, чтобы обличить ужасы войны. Но ужас войны характеризуется не наличием убитых и раненых, а отношением живых к мертвым.

Так и получается, что в истории нашей фотожурналистики отсутствует один очень важный элемент — совесть.

Фотожурналисты стали забывать что является главным в событии — они со сво­им творчеством или событие с людьми.

Но даже в таких условиях я вижу перспективы развития независимой фотожурналистики — на выставках и галереях самого разного уровня и в интернете. Фотографом сейчас может быть каждый. Меня не пугает количество фотографов, меня пугает их образованность не в профессиональном смысле, сколько в человеческом и общекультурном. Мы с детства не видим вокруг себя красоты, мы только слышим о ней, а видим развалины домов и помойки. И вдруг появился интернет. Многие открывают для себя невероятные визуальные формы. Отлично. Это начало».

Знаковые фотографии последних лет

Глеб Гаранич. Фотографии из Гори. Август, 2008 год

Один из примеров спорной фотографии: есть мнение, что этот снимок — постановочный. Но в этом случае выяснить, где и как была сделана эта фотография, оказалось невозможным. Непредвзятый зритель может довериться мнению агентства, дорожащего своей репутацией.

Арт-перформанс художника Олега Кулика. Ноябрь, 1994 год

Олег Кулик прославился своими радикальными акциями в 90-е годы. В 2008 году на парижской ярмарке FIAC фотографии, документирующие перформансы Кулика, были арестованы полици­ей на стенде московской галереи-участни­ка и вновь привлекли к себе внимание публики.

Не Несси. Апрель, 1934 год

Самое известное изображение лох-несского чудовища — мутная фотография, сделанная до появления фотошопа. Как выяснилось в 1994 году, торчащая из воды голова Несси в действительности — верхняя часть чучела морской змеи. В подлоге признался автор снимка Роберт Уилсон перед смертью.

Хартли и Шевченко. Апрель, 2010 год

Автолюбитель Андрей Хартли воспрепятствовал проезду по встречной полосе автомобиля советника президента Владимира Шевченко, оборудованного спецсигна­лами. Хартли удалось снять инцидент на видео. Его ролик стал хитом в интернете. Шевченко был вынужден пересесть в другую машину, чтобы избавиться от внимания блогеров.

Ричард Дрю. 11 сентября 2001 года

Мужчина выбросился из верхних этажей северной башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Еще около 200 человек предпочли умереть так же, отчаявшись найти спасение от пожара, вызванного попаданием пассажирских самолетов в здания ВТЦ. Как оказалось, у людей не было возможности выжить: через короткое время обе башни Всемирного торгового центра рухнули, похоронив все живое под грудой бетона.

Сергей Максимишин. Владимир Путин на встрече с Герхардом Шредером. Май, 2001 год

Фотография многократно тиражировалась в интернете и СМИ. Ее использовали для обложки двух книг. По слухам, снимок пользуется большой популярностью в администрации президента.

Гибель «Конкорда». Июль, 2000 год

Недалеко от парижского аэропорта имени Шарля де Голля произошла катастро­фа сверхзвукового самолета «Конкорд», в результате которой погибли 109 чело­век. Свидетельства многочисленных очевидцев, описывающие обстоятельства ­трагедии, привели к резкому снижению популярности сверхзвуковых пассажир­ских перевозок. В 2003 году полеты самолетов этого типа были окончательно ­прекращены.

Джастин Сатклифф. Захват заложников в Театральном центре на Дубровке. Октябрь, 2002 год

Театральный центр был оцеплен войсками и милицией, участие прессы в освещении событий постарались свести к нулю. Фотография Джастина Сатклиффа — редкое изображение выжившего заложника — получила премию World Press Photo 2003 года.

Заключенный американского сектора тюрьмы Абу-Грейб. 2003 год

На голове заключенного мешок, к рукам подведены электрические провода. В первые годы войны в Ираке в особом блоке 1А тюрьмы Абу-Грейб по требованию военных разведчиков и с санкции высшего начальства практиковались пытки и издевательства над иракскими заключенными. Тюремщики с удовольствием фотографировали друг друга на фоне сцен насилия. Позднее именно из-за этих снимков раскрылись преступления их авторов, в 2004—2007 годах они были наказаны. Позже дело закрыли, а тюрьму Абу-Грейб передали под контроль иракского правительства.

Фотографии из Беслана в «Известиях». Сентябрь, 2004 год

Главный редактор газеты «Известия» Раф Шакиров принял решение радикально изменить макет субботнего номера, посвященного событиям в Беслане. На первой и последней полосах были размещены огромные фотографии жертв событий в Беслане, несколько крупноформатных снимков погибших и раненых детей опубликованы на внутренних полосах газеты. На следующий день владельцы «Известий» предложили Шакирову уволиться, что он и сделал.

?

Эдди Опп. Шамиль Басаев дает интервью в больнице города Буденновска. Июнь, 1995 год

Отряд Басаева захватил город Буденновск Ставропольского края, а потом удерживал более 1?500 заложников в городской больнице. Террористы потребовали допуска в здание больницы представителей СМИ для проведения пресс-конференции. Журналисты были допущены только после того, как террористы расстреляли нескольких заложников. Это первое появление Шамиля Басаева перед широкой публикой.

Джордж Буш и девочка. Лето, 2002 год

Найти сомнительные изображения, так или иначе дискредитирующие бывшего президента США Джорджа Буша-младшего, — не проблема, но один шутник решил сделать фейковое изображение. На фотоподделке Буш, читающий книгу вместе с ребенком в одной из хьюстонских школ, держит книгу вверх ногами. Оригинальная фотография (справа) была сделана летом 2002 года и распространялась агентством The Associated Press.

Победители конкурса Фонда развития фотожурналистики

Александр Петросян, Гран-при международного жюри. Дом, разваливающийся из-за строительства Большого Обуховского моста в Петербурге. В 2006-м этот дом был последним уцелевшим

Марина Маковецкая, 1-е место в номинации «Люди и события. Истории». Поезд Москва–Душанбе. 2009 год

Алексей Майшев, 1-е место в номинации «Портреты. Одиночные кадры». Бывший майор милиции Алексей Дымовский, приехавший из Новороссийска в Москву, чтобы встретиться с Владимиром Путиным. 2009 год

Ольга Черняк, 1-е место в номинации «Новости. Одиночные кадры». Задержание участницы «Марша несогласных» на Триумфальной площади в Москве. 2009 год

Мария Плотникова, 3-е место в номинации «Спортивные события. Одиночные кадры». Спортсмен Павел Герасимов выполняет прыжок с шестом на международном легкоатлетическом соревновании «Мемориал братьев Знаменских». Жуковский, 2008 год

Анна Войтенко, 2-е место в номинации «Повседневная жизнь. Истории». Село Иза на Украине. Основное занятие местных жителей — лозоплетение. Весь год лозу выращивают, а под Покров срезают. В это время прутья торчат отовсюду: из всех сумок, машин и окон. 2006–2008 годы

Константин Завражин, 1-е место в номинации «События. Одиночные кадры». Владимир Путин в Государственной думе. 2008 год

Максим Дондюк, 3–4-е место в номинации «Спортивные события. Истории». Первый на Украине трофи-рейд — соревнование по преодолению бездорожья на полноприводных автомобилях-внедорожниках и квадроциклах. 2009 год