Живая библиотека

Технология Human Library, разработанная в начале нулевых в Дании, задумывалась как история про толерантность: смысл идеи в том, что люди, недолюбливающие негров, гомосексуалистов, иммигрантов и полицейских, приходят и общаются с живыми неграми и полицейскими и таким образом учатся видеть в человеке человека, а не представителя неприятной им социальной группы. Эта технология получила широкое распространение в скандинавских странах и даже прижилась в США: в Нью-Йорке Talking Book Library функционирует уже много лет.

Маша Сурис, выпускница биофака МГУ, вдохновитель московской «Живой библиотеки», и ее друзья, стоявшие у истоков проекта, обошлись без поддержки государства и общественных фондов: детская библиотека предоставила площадку безвозмездно; «книги» нашлись по знакомым и через интернет, по друзьям же собрали несколько тысяч рублей — на еду, чай и кофе, само участие в проекте — бесплатное. Библиотека длилась всего два дня и едва ли пройдет в Москве в ближайшее время снова, но организаторы обещают провести похожее мероприятие в Красноярске.

В первый день в библиотеке побывали около 200 посетителей. «Читатели» выбирали из каталога «книги» и шли в один из библиотечных залов, где «получали» книгу и могли ее «прочесть». Из двух десятков книг три были доступны только в зале G, где специально приглушили свет, — ВИЧ-инфицированный, полицейский и мать в однополой семье. С журналистами они разговаривать отказались.

Молодые люди и девушки в зеленых футболках работали «библиотекарями» и следили, чтобы читатели не обижали книги. На использовании именно библиотечных терминов настаивали организаторы; в правилах поведения в библиотеке, висевших у входа, содержались даже такие пункты: «Книги должны быть возвращены в библиотеку в том же виде, что и получены»; «Если книга написана на языке, которым вы не владеете, библиотека предоставит вам словарь».

В субботу, 5 ноября, в библиотеку пришел один из участников прошедшего накануне «Русского марша», чтобы пообщаться с «книгой» — кавказцем — о проблемах межнациональных отношений.

«Меня часто называют бродягой, но это не так. Я — путешественница. Еще на мехмате МГУ я увлеклась туризмом, мы постоянно ходили в походы пешком, на великах и на байдарках. Однажды я организовывала поход на Алтай осенью — там лучше всего осенью — никто не смог, и я решила идти одна. Это было потрясающе: ты чувствуешь себя маленьким зверьком, такой же частью природы, как трава и деревья, ты начинаешь понимать древних отшельников, и тебе хочется возвращаться к природе снова и снова. К тому же я фотографирую и пишу стихи и книжки, а для сосредоточения и творчества нужно уединение. Я ухожу в леса на пять-шесть месяцев в году, живу с охотниками, оленеводами, рыбаками, метеорологами. То, что сейчас на мне одето, это национальная одежда северных оленеводов, например. Я принципиально путешествую только по России: чтобы обойти ее одну, мало десяти жизней. Разбрасываться не хочется.

Меня часто спрашивают, не боюсь ли я. Когда идешь к людям с открытой душой, перестаешь их бояться. За 30 лет, что я бродяжничаю, никто не сделал мне никакого зла. Но я стараюсь ходить там, где людей нет или их очень мало, чтобы не вводить никого в искушение. С другой стороны, я много путешествую автостопом, хотя и считается, что в России это очень опасно.

Я приняла участие в «Живой библиотеке», чтобы научить людей не бояться дикой природы и других людей, — пока что меня слушают сочувственно и с большим интересом».

«Я работал журналистом в Тель-Авиве, потом вернулся в Москву и начал выпивать. В какой-то момент я лишился всего — сам не заметил, как это произошло, — и оказался на вокзале. Там мне предложили за хорошие деньги поехать на кирпичный завод в Дагестан. Я и многие другие согласились и попали в рабство: завод был за городом, нас не выпускали с территории, жили мы в бараках и получали в качестве оплаты стакан водки в неделю. Менты приезжали проверять, все ли в порядке, каждые две недели. Тех, кто сбегал, они отлавливали и возвращали.

Я тоже бежал. Меня спас дагестанец, маленькая дочка которого была больна церебральным параличом. Он сказал, что, если поможет мне попасть в Россию, Аллах поможет его дочке. Не знаю, помог ли Аллах ему, но мне точно помог: я доехал до Москвы вообще без документов, бросил пить, потому что однажды понял, что умру в течение двух дней, если буду так продолжать. Я попал в реабилитационный центр в Люблино, где теперь и живу. Ищу работу — наверное, продолжу работать журналистом. А, ну еще я полгода просидел в Бутырке, где выжил, потому что помогал сокамерникам писать жалобы. Менты предложили мне украсть бутылку водки из «Алых парусов», чтобы им оформить раскрытие и изъятие. За это обещали отдать мне бутылку. Выпустили через полгода.

Я принял участие в «Живой библиотеке» по эгоистическим соображениям: сейчас я стараюсь социализироваться и как можно больше общаться с людьми. Я доволен: за день ко мне пришло несколько десятков посетителей».

«Мне 31 год, и у меня пятеро детей: три девочки и два мальчика. Старшему — 13, младшему — три. Трое старших занимаются дома и ходят в школу только сдавать зачеты — нам так удобнее. Старшая девочка еще занимается в музыкалке в классе органа. Сейчас они все сидят дома с дедушкой. Обычно с ними сижу я: после школы я вообще нигде не работала и не училась.

У нас православная семья, муж поет в хоре, но вообще предубеждение о том, что только православные рожают много детей, не совсем верно. У меня много знакомых неверующих многодетных семей, и не сказать чтобы все наши знакомые православные семьи стремились нарожать как можно больше.

Самое неприятное, что меня раньше очень смущало и злило, — то, как люди смотрят на улице и в метро на маму с пятью детьми, как будто я что-то плохое сделала. Еще очень раздражало полное отсутствие или непригодность пандусов для колясок. Москва вообще ужасно неудобная для мам с детьми.

Я пришла сюда, чтобы ответить тем, кто в метро приподнимает брови и спрашивает: «Это все ваши?». Объяснить им, что да, все мои, и это вполне нормально, и после этого я еще жива. Но, видимо, я не самая востребованная книга: со мной поговорили всего несколько девушек».

Татьяна, йог:

«Меня йога спасла от алкоголизма. Я не брала в рот ни капли спиртного уже полтора года. В тот момент, когда я занялась йогой, казалось, что я качусь по наклонной плоскости и уже ничто меня не остановит: ссоры с мужем, потеря работы, материальные проблемы.

Йога, как это доказали ученые, запускает в мозгу те же реакции удовлетворения, что и наркотик, от пристрастия к которому страдает наркоман. Может показаться, что происходит подмена одного наркотика другим, и отчасти это так и есть. Йога становится заменителем наркотика, но с двумя важными оговорками: во-первых, она не разрушает, а укрепляет организм, а во-вторых, не требует постоянного увеличения дозы, как все обычные наркотики. Вместе с тем йога, вопреки распространенному убеждению, вне религии: я православная христианка, и это нисколько не мешает мне заниматься йогой. Йога — это средство, а не цель.

В «Живой библиотеке» ко мне приходят в основном молодые люди, просто полюбопытствовать. Кто-то начинает спорить, я пытаюсь объяснить. Я, конечно, понимаю, что сюда вряд ли придут те, кому это действительно могло бы быть нужно: наркоманы, алкоголики. Но, возможно, кто-то из моих читателей расскажет об этом знакомым, те — другим знакомым, и так, с моей помощью, будет спасен хотя бы один человек. Это, наверное, единственная цель моего участия в проекте».