Призрак гуляет по России и пугает меня — призрак женщины с ломом. Он вернулся, когда я впервые услышал, что Азия отнимает у нас рабочие места, и сгустился, когда начали высылать таджиков.
Люди, которые говорят, что Азия забирает работу, зарплату и уверенность в завтрашнем дне у России, бывают не сильно моложе меня — часто ровно настолько, чтобы не помнить, как выглядела эта достойная жизнь, когда Азии здесь еще не было. Она выглядела как русская баба в фуфайке, валенках и платке с ломом в руках. Русская женщина в телогрейке с ломом сопровождала меня все детство. Она колола лёд во дворе и на дорогах, ковырялась этим ломом в скрипучих замерзших трамвайных путях, посыпала песком ледяные лунки на тротуарах. Как рычагом, двигала этим ломом бордюрный камень. Долбила им асфальт.
Трамваи всё равно часто вставали, тротуары, бывало, состояли из сплошных ледяных лунок, дворы были занесены сугробами с протоптанными в них тропинками (их хватало, ведь во дворах нечему было парковаться), бордюрный камень лежал криво, канализационные люки торчали особенно выпукло из провалившегося вокруг асфальта.
Изо рта у женщин шел пар, на бровях и вспотевших под платками волосах висел замерзший иней, на руках были рукавицы, цвет которых давно исчез под пятнами солидола — или чего там, чем смазывают ломы на заводах; из-под фуфайки торчали или ватные штаны, или бесцветная юбка, и тогда между ней и валенками, когда женщина нагибалась с ломом, выглядывали коричневые чулки.
Их лица были красными и грубыми, они знали единственный крем под названием вазелин. Ничто написанное и прочитанное о женщине, ни мамины сентенции, что женщину надо пропустить вперед, придержать дверь, подать упавший предмет. Как можно подать упавший лом? Нет приема.
Они начинали копошиться ранним утром, еще затемно, когда я вставал на первый урок и сонно смотрел за окно, где шли трамвайные пути. Но они копошились, и когда приходил быстрый зимний вечер.
Они не были пьяны, разве что совсем чуть-чуть, скорее всего, они ковырялись в асфальте, потому что сильно пьяны были мужики... А может, если они были трезвы, тогда, как и сейчас, русскому мужику зазорно долбить на морозе ломом в задубевшем асфальте. Им бы в атаку, войну выиграть, а это — да пропади оно.
Картинка была настолько въедливой, что, кажется, ватная телогрейка и варежки были на бабах даже летом. Прохладным летним утром, наверное, так оно, наверное, и было — ранним утром лом холоден даже летом. В жару на них, кажется, были платья на пуговицах, спереди похожие на халаты. Что-то желтое. А может, это была униформа. Иногда на платьях были цветы — с ломом они смотрелись совсем удивительно.
Иногда они откладывали лом и брали в руки цинковое ведро с пеcком, метлу из прутьев, совковую лопату — широкую лопату из фанеры на деревянном черенке, но рано или поздно все они возвращались к лому. Иногда их не хватало, и нас, школьников, снимали с физики и литературы и отправляли чистить снег и колоть лед. Но это днем. А рано утром были они.
Напоминают мне они другую жизнь. Но я не хочу таких напоминаний.
Я очень рад, что место русских женщин с ломом заняли таджики, или кто там. Кажется, дворы стали чище, а бордюрный камень ровнее. Мужику, даже таджикскому, ведь с ломом сподручнее. И я совершенно не хочу, чтобы они вдруг все уехали и уступили нам работу, зарплату и уверенность в завтрашнем дне в виде места у лома, которое опять займет русская женщина в ватнике.