Атлас
Войти  

Также по теме

Защитники

В России наступила эпоха правосудия. Не верите — включите телевизор. Там в федеральном вещании вершит судьбы федеральный судья, там в уютном дециметровом диапазоне блистает в «Часе суда» адвокат Павел Астахов. Дела разбираются такие: пожилой гражданин подорвал здоровье средствами для повышения потенции и требует компенсацию с бывшей жены. Или менее водевильный случай: молодая мать хочет привлечь роддом к ответственности за смерть ребенка. А в новостях — вечный ЮКОС. Вся страна знает, что адвокат Генрих Падва болеет. Таких подробностей она не знает ни про кинозвезд, ни про политиков — тем более что политиков у нас, считай, и не осталось.

  • 2891

То, что правосудие — это шоу-бизнес, известно, надо думать, с античности. В нашей современности он устроен так. С прокурорской стороны это смесь театра теней (в смысле бизнеса) с цирком (в смысле шоу). Образ Генерального клоуна невозможно описать без риска нанести ущерб его чести и достоинству. Судьи по большей части специализируются на абсурде. Ну а адвокаты — это, если можно так выразиться, высокое драматическое искусство.

Бизнес же у адвокатов такой: основа их благосостояния — это гражданские дела, юридическое сопровождение сделок и даже, говорят, разработка законов. А на уголовных делах в России, как правило, много денег не заработаешь. Все это объясняет мне Антон Дрель, широко известный с приставкой «адвокат Ходорковского». Мы сидим в популярном кафе в центре Москвы. Встречаться в офисе было бы несподручно: «адвокатский кабинет» Антона Дреля расположен по красноречивому адресу: Московская область, деревня Жуковка, — поближе к клиентам типа фирмы Belka, в которой работал бывший зять Ельцина Леонид Дьяченко. И дела у Дреля были преимущественно имущественные — кто бы мог подумать, что придется чуть ли не поселиться в Матросской Тишине.

— Я ни одного дня не работал в ЮКОСе, я независимый адвокат с 1992 года, сразу после института. Меня рекомендовали Ходорковскому в 2000 году, и он обратился ко мне за консультациями по личным вопросам, в том числе налоговым. Сразу уточняю, что его осудили за тот период по налогам, когда я не был его адвокатом.

Из таких рутинных обращений, рассказывает Дрель, иногда вырастают неожиданные выгодные дела — например, сложный развод, который к тому же необходимо сохранить в тайне. Или громкий процесс, когда доверитель вдруг просыпается в СИЗО, а его защитник — знаменитым. Дрель — мой Вергилий в мире российского правосудия. Он говорит вовсе не обтекаемо, как этого ждешь от адвоката, а сразу зрит в корень: «Читателей, наверное, интересует, зачем вообще нужен адвокат. Не лучше ли сразу решить проблему за взятку? Так вот, всегда лучше сначала посоветоваться. Это как с террористами: заплатишь — будут все время приходить. А адвокат как посредник в передаче взятки — это образ, который навязывается нашими процессуальными оппонентами, для того чтобы нас дискредитировать. Не буду скрывать, что обычно этим грешат адвокаты, которые раньше работали в правоохранительных органах. Хотя и среди них есть много хороших юристов».

ПАВЕЛ АСТАХОВ

Без восторга к «бывшим» относится и Павел Астахов, хоть сам он и закончил в свое время Школу КГБ. «Чему меня там научили? Родину любить!» Из 130 однокурсников Астахова «идеалистического» перестроечного набора 1986 года в органах работают человек двадцать, остальные любят родину частным порядком.

Павлу Астахову 39, в журнале GQ он возглавляет список самых стильных мужчин России. На Астахове красивый костюм и розовый галстук. Про этот галстук рассказывают вот какую историю. На процессе «Заложники „Норд-Оста“ против правительства Москвы», где Астахов представлял правительство, адвокат заложников Игорь Трунов так доказывал правоту своего дела: там люди погибли, говорил он, а вы тут в розовом галстуке. Заложники дело проиграли. А Астахов теперь всегда в розовом галстуке. Правда, поговорить с ним об этом не получилось: Трунов — это табу. «Обещайте, что Трунова не будет», — требует Астахов и на мои возражения предлагает обсудить вопрос нежелательного соседства с Генри Резником. Или с любым из тех, с кем я собираюсь встречаться. Это так похоже на шантаж, что приходится уступить. Про Трунова говорят разное. Бывшие заложники за него всей душой — говорят, он так много нами занимается, и все бесплатно. Юристы всей душой против — говорят, что он дискредитирует профессию. Что для него процесс важнее, чем результат. Что он не выиграл ни одного важного дела. Что клиенты доверяют ему, потому что он сам пришел к ним и предложил свои услуги, а у нас так не принято. То, что адвокат не должен рекламироваться, — неписаное правило русской адвокатуры еще с царских времен.

Послужной список Астахова украшен делами Лужкова и Степашина, Гусинского и американского шпиона Эдмонда Поупа. Это ему бывший министр Швыдкой поручил защищать свою оцененную в символический рубль честь против министра Соколова. Стены приемной Павла Астахова украшены рисунками его друга и доверителя Андрея Бильжо: «Петрович, говорите правду и ничего кроме правды… Астахов — классный адвокат!» На столике — невообразимой толщины кипа журналов с портретом Астахова на обложке. Кожаные диваны такие глубокие, что приходится сидеть на подлокотнике, иначе никак не выходит смотреть собеседнику в глаза. За окном стоит Новый Арбат. Я показываю на эту вечную пробку и спрашиваю: «Вы специалист по защите чести и достоинства. О каком достоинстве можно говорить при таких феодальных порядках?» — «Если вы считаете, что это унижает ваше человеческое достоинство, то у вас два пути. Первый — это обратиться в суд с указанием конкретно того лица, которое ваше достоинство ущемило. Второй путь, который указан в законе, называется „самозащита гражданских прав“. Но вы, конечно, не должны прокалывать колеса или бросаться под машины. Я говорю про идеальную ситуацию, а не про рабовладельческие условия нашего общества. Премьер-министр Латвии был уличен в том, что ездил на служебной машине к себе на дачу в выходные, и парламент рассматривал этот вопрос несколько недель. В итоге они решили: пусть ездит, но за бензин платит сам». Ну а у нас, допытываюсь я, что если гражданин обратится в суд с иском против президента Путина, потому что президентский кортеж заставляет его часами стоять в пробке? Перспективы у такого иска нет, объясняет Астахов. «Не президент нарушает ваши права, и даже не ГАИ, которая перекрывает улицу, потому что есть правила движения, позволяющие перекрывать отдельные участки дороги, чтобы пропускать спецтранспорт. Вот для этого и нужен адвокат — чтобы суд правильно ответил на ваш вопрос, его надо правильно задать. Вопрос надо ставить так: почему правила движения, которые позволяют создавать заторы на дорогах, ущемляют мои конституционные права? Тогда их можно обжаловать в Конституционном суде. И он либо отменит эти положения, либо вам откажет, но с обоснованием, что правила написаны правильно, но неправильно применяются. И тогда вы можете подавать в суд на ГАИ. Возможно, такой иск когда-нибудь будет рассмотрен».

АНАТОЛИЙ КУЧЕРЕНА

Диваны у Астахова жизнерадостного желтого цвета, они настраивают на оптимистический лад. А у Анатолия Кучерены они в солидных зеленых тонах — цвета того самого сукна, под которое всегда что-нибудь да попадает. Раз уж вы здесь, говорят диваны, дело у вас серьезное. В газетнице при диванах тоже все очень серьезное. И доверители у Кучерены люди серьезные. Анатолий Чубайс, обстрелянный неизвестными. Иосиф Кобзон, оскорбленный антисемитскими тирадами Макашова. Фигуристки, лишенные олимпийских медалей по подозрению в допинге. Или тульские шахтеры, которым Кучерена, что называется, на общественных началах помог получить почти годовую задолженность по зарплате. Из приемной в кабинет входят через гигантские двустворчатые двери. В кабинете многотомный Брокгауз и Ефрон девственно сверкает золотыми обрезами: «В нашей работе, — поясняет хозяин кабинета, — без справочной литературы никуда».

Анатолию Кучерене 45, он видный правовед и публицист. Названия его книг по большей части тревожные: «Бал беззакония», «Без крови не обойтись». Неужели все действительно так плохо, спрашиваю я. Анатолий Григорьевич тяжело вздыхает: «Вы знаете, плохо, потому что граждане России плохо понимают, что такое свобода, демократия, неприкосновенность личности. То попустительство, которое исходит от нас, порождает все проблемы в области защиты прав человека. Граждане России не умеют себя защищать, а чиновники пользуются этим. Вот мы и имеем то, что имеем». Одно из самых знаменитых дел Кучерены — дело Тамары Рохлиной, обвиненной в убийстве мужа. Загадочное дело тянется уже шесть лет. «Я много раз говорил стороне обвинения: мы прошли Верховный суд, мы прошли Страсбург, у вас нет доказательной базы. Откажитесь — и вас станут больше уважать. Но нет, они не могут, надо честь мундира защитить, столько лет работал целый аппарат. А тут пришли адвокаты и все развалили. Судья не мог не понимать, что у Рохлиной психически больной сын, которого не на кого оставить, и все равно дал ей восемь лет. Но я же не упал духом, мы пошли в кассационную инстанцию, и приговор снизили до четырех. А теперь Верховный суд вообще все отменил и направил на новое рассмотрение. И я уверен, что Рохлину оправдают». Суд над Рохлиной адвокат считает вопиющим. Я вспоминаю другой вопиющий случай из его практики: Никита Михалков, которого представлял Кучерена, против нацболов. Двое лимоновцев бросили в режиссера два яйца во время мастер-класса по «Сибирскому цирюльнику», один из них провел около полугода в СИЗО, оба получили по два года условно. Спрашиваю, не многовато ли. «Ни я, ни Михалков ну никак не жаждали крови этого парня, который оказался за решеткой. А жаждали, чтобы эти люди понимали, что кидаться всякими предметами — это противозаконно. Не мы занимались следствием».

— А то, что Михалков избил этого молодого человека…

— Не могу с этим согласиться, таких данных у нас нет.

— Как же нет — есть видеозапись.

— О чем вы говорите, я вам могу столько пленок показать!

Судя по всему, любительский фильм с участием Михалкова кажется его адвокату паленым. Зато к оппонентам режиссера он намного снисходительнее, чем суд. «У меня как у гражданина России нет к ним претензий. Каждый ведет свою политическую борьбу так, как он считает нужным. В обществе должны быть и такие люди, которые держат власть в напряжении. Но я не приемлю методов метания тяжелых предметов. Есть и другие способы».

ГЕНРИ РЕЗНИК

Другие способы практикует Генри Резник, который отбивал от властей эколога Александра Никитина, журналиста Григория Пасько, Валерию Новодворскую и много кого еще. Последней — белгородскую журналистку Ольгу Китову, над которой, по его словам, учинили настоящую судебную расправу. Правда, несмотря на десятилетия практики, в правосудии Резник не разуверился: «В России каждый год рассматриваются шесть миллионов дел; их можно разделить на три категории. Во-первых, это массовые дела — здесь наше правосудие в общем соответствует и закону, и справедливости. Есть дела политически ангажированные. А есть дела, по которым проходят деньги. Вот по этим последним и создается общественное мнение. Оно создается не по тому, что особо распространено, а по тому, что особо порицаемо». В изложении Кучерены все выглядит куда как мрачнее.

Среди российских адвокатов Резник супертяжеловес: «Понятно, что адвокаты с моим водоизмещением, моей практикой и моим опытом появляются в достаточно громких делах. Либо это уголовные процессы, связанные с обвинениями в очень серьезных преступлениях, либо это правозащитные дела. Я член Хельсинкской группы. Я считаю своим профессионально-нравственным и правозащитным долгом защищать людей, которых преследуют власти за их убеждения». Про «водоизмещение» — это не очень скромно, но очень точно: я как-то видел Резника на перроне Ленинградского вокзала ледоколом рассекающим толпу. Резник смотрел только прямо, толпа — только на него. «Я, — говорит Резник, — если застряну в пробке, вместо мигалки иногда высовываюсь из машины. И меня пропускают. Но делаю это очень редко».

В офисе «Резника, Гагарина и партнеров» обстановка спартанская. Сам Резник здесь бывает нечасто: он президент Московской адвокатской палаты и в основном работает там, так что беседовали мы с ним в кабинете одного из партнеров. На стене — в рамочках — доверенности от президента Ельцина и портрет императора Николая II. «В правозащитных делах я работаю абсолютно бесплатно, — говорит Резник. — Но я могу позволить себе такую роскошь, потому что за другие дела я получаю очень высокие гонорары. Профессия — единственный источник существования адвокатов. И очень странно, что адвокатов иногда упрекают в том, что они работают за деньги. А как же еще? Есть круг адвокатов, которые ведут такие дела с политической окраской, и делают это бесплатно. Движет ими или гражданский долг, или профессиональный интерес».

Профессиональный интерес вызывают и битвы титанов — процессы, где с разных сторон сходятся суперзвезды отечественной адвокатуры. Дрель рассказывает, что это замечательное шоу. «Уважаемый Генрих Павлович, — обращается Резник (1938 г.р.) к своему оппоненту Падве (1931 г.р.), — вероятно, в силу своего возраста вы запамятовали…». «Мой юный друг…» — парирует Падва.

ГЕРАЛИНА ЛЮБАРСКАЯ

Вероятно, из таких дел была эпического масштаба тяжба за архивы Пастернака, где сошлись Падва и гранд-дама русской адвокатуры Гералина Любарская. В 1949 году эти архивы конфисковали при аресте у возлюбленной поэта Ольги Ивинской, а потом их поместили в Центральный архив литературы. Ивинская, а потом и ее наследники, которых представлял Падва, считали архивы своей собственностью. Наследники Пастернака, за которых выступала Любарская, настаивали на том, чтобы документы остались в ЦГАЛИ. Процесс растянулся на несколько лет, партия Пастернака победила. «Это было чудное дело, — говорит Любарская. — Я его выиграла, и Падва, этот блестящий адвокат, конечно же, был очень расстроен. Адвокаты, и я в том числе, всегда очень расстраиваются, когда проигрывают».

У Любарской своего офиса нет — она работает в помещении американской юридической фирмы, которая обслуживает экономических гигантов. Они сотрудничают и соседствуют, но Любарская сама по себе. Кто этого не знает, найти ее может только с большим трудом. К тому же в офисе она нечасто — зато часто в суде. Мы встречаемся в кафе неподалеку от Верховного арбитража — до отказа набитой судейскими невзрачной забегаловке с невероятно вкусной едой. Гералина Владимировна расхваливает достоинства местной кухни, я порчу аппетит разговорами про прессу. Именно Любарская защищала от Чубайса журналиста Александра Минкина, который назвал гонорар за ненаписанную книгу о приватизации скрытой формой взятки. Именно Любарская отстаивала иски Михаила Фридмана и Альфа-банка о защите достоинства и деловой репутации к разным газетам и клеймила продажных журналистов. Очевидно, интересуюсь я за нежнейшим эскалопом из фуа-гра, вы знаете, сколько стоит сегодня заказная статья. «Могу сказать, что это расценки официальные, — потрясает меня Любарская точной цифрой. — Когда моим клиентам нужно было дать большое сообщение в газету, они обратились в „Московский комсомолец“. Им ответили, что статья коммерческого содержания стоит миллион рублей, на целый разворот. Это не на правах рекламы, а материал, который напишет хороший журналист. Здесь нет ничего предосудительного: сегодня время рынка. Тот, кто хочет опубликовать материал, имеющий для него интерес, и использовать для этого известное имя, должен действовать совершенно официально. Это происходит везде, я знаю это совершенно точно». Тут я, естественно, спрашиваю про «Коммерсант». Заметка о прошлогоднем банковском кризисе едва не обошлась газете в 11 миллионов долларов — Альфа-банк счел описание очередей у своих банкоматов причиной этих очередей, а заодно и оттока клиентов, и потребовал компенсации. Банк представляла Любарская, газету — Астахов. Любарская выиграла, но Астахову удалось в кассационной инстанции добиться снижения штрафа в 10 раз. Теперь моими вопросами Любарская недовольна: «У меня такое впечатление, что вы пришли не просто разговаривать с адвокатом, а обеспечивать задним числом защиту интересов „Коммерсанта“. Эта замечательная газета не разорена, работает, и слава богу». Адвокат уже склоняет меня к десерту «Клеопатра», я отпираюсь — мне он кажется убийственным. Любарская побеждает, я ем десерт и благодарю за беседу. «Теперь у меня к вам важный вопрос,- говорит она. — Времена у нас такие. Сколько я вам должна за интервью? У нас ведь бесплатно ничего не публикуется». У журналистов, как и у адвокатов, тоже та еще репутация.

Судя по всему, адвокаты старой формации вообще довольно сильно отличаются от новых. Антон Дрель, например, утверждает почти невероятное: «Если я знаю, что человек убил, защищать его не пойду. Старшие коллеги меня не одобрят, потому что профессия адвоката требует защищать всех, но я лично должен быть уверен в невиновности доверителя». И конечно же, Антон Дрель уверен в невиновности Ходорковского. Ему с коллегами уже удалось убедить в этом очень многих. Даже, кажется, президента Соединенных Штатов. Только на российский суд их доводы почему-то совершенно не действуют. Так что представление продолжается.



Фотографии: Алексей Кузьмичев

Антон Дрель. Стал знаменитым в качестве адвоката Ходорковского.


Анатолий Кучерена. Защищал фигуристок, Кобзона и Никиту Михалкова.


Павел Астахов. Глянцевые журналы называют его одним из самых стильных мужчин.


Гералина Любарская. Главная дама российской адвокатуры.


Генри Резник. В автомобильных пробках ему уступают дорогу без мигалки.

 






Система Orphus

Ошибка в тексте?
Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter