Юристы большого города. Дмитрий Аграновский

Защиту Соколова я строил на показаниях своего подзащитного. Согласно закону об адвокатуре, адвокат обязан разделять позицию подзащитного. Да, иногда бывают очевидные случаи: ты видишь, что человек виноват, и это ему объясняешь. Он отвечает: «Нет, не признаю свою вину» — «Ну ладно, будем стараться доказать твою, как ты говоришь, «невиновность». Но в этом случае я был склонен Соколову верить: когда его задержали, то застегнули наручники на спине и к пальцам приложили банку, в которой был обнаружен кустарно изготовленный аммонал. Затем банку «нашли» в квартире, в которой по предыдущему делу о подрыве плиты провели порядка сорока обысков, и на суде я сказал, что в квартире банку соленых огурцов утаить было нельзя, не говоря уж об аммонале. Из квартиры была вынесена вся мебель, например. Но Соколова осудили, он получил запрошенный срок и отправился в колонию, откуда, правда, довольно быстро вышел по УДО.

— Второго вашего подзащитного тоже обвиняли в порочной связи с взрывчатыми веществами?

— Игоря Федоровича, члена организации «Авангард красной молодежи», обвиняли в попытке взрыва здания «Мосгортранса» в 2003 году. Он планировал взорвать это здание в ночное время, когда там никого не было, в качестве протеста против повышения цен на проезд. Сейчас, в 2012 году, это звучит дико, но в то время рост цен на проезд настолько обгонял доходы населения, что для многих людей даже в Москве, я уж не говорю о провинции, рост цен оказался вопросом жизни и смерти. Так что поведение Федоровича, пусть с моей стороны это и странно звучит, имело под собой реальные основания. К счастью, до здания «Мосгортранса» Федорович не дошел, он был задержан на полпути сотрудниками милиции, и, после долгих переговоров, взрывное устройство было приведено в действие, не причинив никому вреда. Игорь не отрицал своей вины, он около года просидел под следствием в Бутырке, и мы просили дать ему срок «за отбытым в заключении». Но Федорович был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение.

— С какого момента вы стали защищать почти только членов НБП?

— Наверное, с митинга «Антикапитализм-2002» на Триумфальной площади. Это был один из первых случаев, когда милиция загнала митингующих в загон из металлических перегородок. В этом загоне кто-то взорвал несколько шумовых петард, люди пошли на прорыв, милиция их не выпускала, началась драка. Никакого опыта противоборства с ОМОНом на тот момент у людей не было: если вы вспомните, в 90-е годы митинги можно было проводить где угодно и когда угодно. В общем, тогда люди начали прорываться, возник конфликт, а за ним — уголовное дело. Моего подзащитного, лимоновца Евгения Николаева, обвинили в том, что он подрался с омоновцем и чуть ли не бил его древком флага. Позже, готовясь к суду, я совершенно случайно обнаружил в программе Леонида Парфенова сюжет об этом митинге, где есть момент столкновения с милиционером. Ему действительно наносят два удара, но видно, что никакого Николаева в кадре нет! Мы обратились за помощью к Парфенову, и он, надо отдать ему должное, предоставил нам пленку с раскадровкой, оформленную со всеми печатями. Ребята, которые били милиционера, написали явку с повинной. Но судья Тверского суда, Елена Сташина, отказалась смотреть пленку и допрашивать свидетелей, написавших явку. При всех положительных характеристиках Николаеву дали три года лишения свободы. Кассация, где я тряс видеокассетой с записью, снизила срок лишения свободы до двух лет. Николаев пробыл в колонии год, вышел по УДО. Мне один из прокуроров тогда честно сказал, что этот процесс — показательный; я даже его переспросил: «И что вы показали?»

— Среди ваших подзащитных числятся члены объединения «П.О.Р.Т.О.С» — что это за организация?

— Аббревиатура расшифровывается так: «Политизированное объединение разработки теории общего счастья». Они создали коммуну, в которой, по версии следствия, применяли телесные наказания и организовали незаконное вооруженное формирование. Дело против них возбудили в 2003 году. Теперь представьте себе: действительно, в ближнем Подмосковье устроили коммуну. Взгляды людей, в ней живших, были довольно эклектичными: их кумирами были Владимир Ленин и академик Дмитрий Сахаров, при этом они изучали поэзию Пушкина, Лермонтова и Хлебникова.

С точки зрения экономики коммуна была отлично организована: пятьдесят единиц грузовой техники, работало больше сотни людей, продавали сыпучие продукты — крупы, сахар. Поскольку в общей кассе были довольно большие деньги, у пяти коммунаров были на законных основаниях зарегистрированы гладкоствольные ружья. За это им вменили организацию вооруженного формирования. А как, скажите, в сельской местности в конце лихих 90-х обходиться без оружия?! Также им вменяли порку детей, при этом малолетних детей там не было, а были — подростки, и все они написали заявления, что потерпевшими себя не считают. Следов телесных повреждений у них не обнаружилось.

Почему эта коммуна стала объектом внимания, мы до сих пор не знаем: просто в один прекрасный день туда приехали бойцы СОБРа и все дома раздолбали. Очевидцы говорят, что собровцы не открывали двери, а выбивали их ногами, разбивая в щепки. Все имущество коммунаров вывезли в неизвестном направлении, и оно бесследно пропало. Моего подзащитного Юрия Давыдова, руководителя коммуны, признали невменяемым и отправили на принудительное лечение. Довольно долго Давыдов просидел под стражей в тюрьме, в камере для лиц, признанных невменяемыми. Потом был освобожден, но из заключения вышел с ВИЧ-инфекцией и вскоре умер. Он находился в руках государства, полностью под его контролем, и государство его не уберегло.

— Несколько ваших дел с лимоновцами считаются образцово-показательными примерами взаимоотношений власти и оппозиции. Например, когда за захват общественной приемной министра здравоохранения России Михаила Зурабова им дали пять лет.

— Там было два таких дела, одно шло за другим. В 2004 году приняли совершенно людоедский закон о монетизации льгот, поставивший всех пенсионеров на грань выживания. Национал-большевики активно протестовали против этого закона, захватили приемную Зурабова, забаррикадировались в ней и кричали: «За наших стариков уши отрежем». Семеро нацболов были арестованы, им предъявили обвинение в хулиганстве и порче чужого имущества — судья Елена Сташина присудила им пять лет лишения свободы. Это был первый случай такого рода, и общественное возмущение было безграничным: я помню, что даже в далеком от политики журнале «Хакер» этот случай признали событием года. И свою речь в суде я строил на том, что вменяемая статья о хулиганстве предполагает неуважение к обществу, в то время как эти ребята общество уважали и с этой целью пытались воздействовать на власть.

— При помощи радикальных методов?

— В Европе такие методы используются повсеместно. Радикальный метод — что-то взорвать, а тут и речи об этом не было. Я помню, в то же самое время в Лондоне сторонники охоты на лис ворвались в парламент, их долго ловили, они кричали и бегали, потом их выгнали из парламента — и никаких уголовных дел.

— А второе дело какое?

— Да. Когда процесс о захвате приемной Зурабова подходил к концу, случилась акция в приемной президента. В тот день прием вел Андрей Илларионов, и мои подзащитные пришли к нему, надеясь добиться понимания. Они хотели передать ему петицию, но до Илларионова не дошли, поскольку их заперли в комнате перед приемной. Сорока лимоновцам вменили попытку захвата власти, то есть статью 287, предусматривающую срок лишения свободы до 20 лет. Я помню, их родители были в истерике. Часть моих подзащитных избили. Там была девочка, Лера Гуськова, маленькая, темненькая, едва 40 килограммов весит, так у нее одна половина лица была — сплошной синяк, а другая — в кровоподтеках. Я вообще не понимаю, как ее можно было бить, это же гестаповщина какая-то. Тогда, как, впрочем, и сейчас, власти придерживались такой идеи: надо устраивать жесткие показательные процессы, чтобы другим неповадно было. Антураж такой: Никулинский суд, тройное оцепление ОМОНа, собаки, а в зале, за решетками, сидят типичные ботаники и очкарики.

— Особенный драматизм ситуации, я так понимаю, придавало участие в процессе гражданина Голландии Владимира Линда?

— Когда шел суд и лимоновец Владимир Линд еще находился в СИЗО, у его отца, судьи Гаагского трибунала Яаапа Линда, развилась скоротечная форма рака. Было ясно, что летальный исход неизбежен, и Яаап Линд обратился к президенту РФ, в суд и в Генеральную прокуратуру с просьбой предоставить ему возможность попрощаться с сыном. Посольство Нидерландов дало свое поручительство, я представил его в суд, такие же поручительства представили правозащитники и депутаты Госдумы, но все это не помогло, и Владимира Линда в Нидерланды не выпустили. Когда Яаап Линд умер, случился просто грандиозный мировой скандал, и никто не мог понять, за что, во-первых, всех этих людей держат под стражей и, во-вторых, за что их так унижают? А я уже понимал, что, когда власти не отпускали Владимира Линда попрощаться с отцом под предлогом того, что он не вернется, они боялись одного — что Линд на самом деле вернется и покажет свое моральное превосходство над российской системой. Одно хорошо: благодаря всем этим скандалам 31 человек из 40 подзащитных, включая Линда, были признаны невиновными и освобождены в зале суда. Впоследствии мы подали жалобу в ЕСПЧ, и Линд получил денежную компенсацию.

— Последние несколько лет вы занимаетесь делом лейтенанта Сергея Аракчеева, обвиняемого в убийстве трех чеченцев, почему так долго идет дело?

— В конце 2006 года ко мне обратилась гражданская жена Сергея Аракчеева. Дело в том, что в 2003 году ее мужа арестовали по обвинению в убийстве, совершенном группой лиц по предварительному сговору. Помимо этого, Аракчееву вменяли разбой в целях завладения имуществом в крупном размере и превышение должностных полномочий с применением насилия. Согласно обвинительному заключению, старшие лейтенанты Евгений Худяков и Сергей Аракчеев, служившие в пригороде города Грозный, остановили на проселочной дороге автомобиль «КамАЗ» с тремя чеченскими строителями, приказали им выйти и лечь лицом вниз на землю, после чего расстреляли их. «КамАЗ», в котором ехали строители, взорвали с помощью толовых шашек. Также Худяков и Аракчеев остановили автомобиль «ГАЗ-3110», у которого прострелили покрышки и радиатор, после чего отобрали у водителя Шамиля Юнусова ценные вещи, отвезли его в расположение части, где допрашивали и пытали выстрелами в ногу. Якобы они, находясь в состоянии алкогольного опьянения, разъезжали по всему Грозному на БТРе и ураганили как могли.

Так вот начать надо с того, что Аракчеев просто не мог оказаться на БТРе Худякова, поскольку они служили в совершенно разных подразделениях — Худяков был разведчиком, а Аракчеев — командир роты саперов. Происшествие было совершено 15 марта 2003 года, 16 марта были обнаружены трупы троих чеченцев, а в километре от этих трупов был обнаружен сгоревший остов «КамАЗа». И за Аракчеева и Худякова взялись только потому, что их часть была ближайшей к месту происшествия. 17 марта к ним в часть приехали люди из военной прокуратуры, сгребли всю документацию, и с этого момента к этим документам у защиты доступа не было. Только потом выяснилось, что среди увезенных бумаг был журнал выезда военной техники, в котором было отмечено, что БТР Худякова и рота саперов Аракчеева в этот день выезжали в совершенно другие места. Баллистическая экспертиза, проведенная на месте происшествия, показала, что обнаруженные на месте преступления гильзы не подходят к оружию Худякова и Аракчеева. Тридцать допрошенных свидетелей подтвердили алиби обвиняемых. Доказательств их невиновности хватило бы на всю дивизию Дзержинского. Они трижды были оправданы судом присяжных, и трижды приговор был отменен под надуманными предлогами. Мы подали кассационную жалобу, подали жалобу в ЕСПЧ, дважды обращались в прокуратуру с просьбой о пересмотре дела, но Аракчеев продолжает сидеть в колонии строгого режима в Скопине.

— Зато недавно освободили вашего подзащитного, Сергея Мохнаткина, это ваша победа?

— Это не победа адвоката, а жест доброй воли президента. К сожалению, таких жестов в наше время совсем немного, и система российского правосудия носит ярко выраженный обвинительный уклон. Конечно, я считаю, что президент несет ответственность за все, что происходит в стране, и должен проводить судебную реформу. Но при этом основной принцип нашей сегодняшней власти — «день да ночь, сутки прочь». Если никаких реформ не предпринимать, можно как-то и прожить, а начнешь переделывать, так все пойдет вразнос, все рухнет.