Японский бог

фотография: Adam Dean/Panos Pictures/Agency.Photographer.ru

Японское цунами буквально стерло с лица земли город Рикузентаката

Дорогой Филипп!

С детства у меня было три мечты: ­увидеть живого Моррисси, поговорить с Ельциным и оказаться в Японии. В об­щем-то, можно считать, что жизнь удалась. Моррисси приезжал с концертом в Москву. Живой. С Ельциным — пусть и без развернутого диалога — я поговорил на его похоронах. Шепнул в открытый гроб «Спасибо». И вот теперь наконец случилась Япония. Только я грезил о вкусной рыбе, красивой сакуре и роботах вместо людей, а оказался в 30 километрах от Фукусимы. Ни роботов, ни сакуры — костюм химзащиты и матюги эмчеэсовцев из соседней палатки.

В стране, где унитазы расплываются в улыбке и бархатным голосом приветствуют тебя, когда на них садишься, должна была найтись какая-то штуковина, которая все починит за пару дней. Я был уверен: раз уж японцы придумали газовые колонки, которые управляются взглядом и сами регулируют температуру воды в душе под твое настроение, то обязательно найдется какой-то нанолобзик, которым спилят все опасное с этих чертовых реакторов и отправят прямиком в космос. Но в итоге в Японии не оказалось ни штуковины, ни нанолобзика, ни даже квалифицированных специалистов, которые бы своими руками разобрались с «Фукусимой».

Люди в серебристых спецкостюмах, которых время от времени показывают по международным телеканалам и круглые сутки по японским, никакие не су­пермены, не самураи и не камикадзе. Это обыкновенные строители — сотрудники фирмы, ­которая долгие годы занималась техническим обслуживанием реакторов. У этих строителей жены и дети. Они получают обыкновенную зарплату, и ликвидировать последствия взрыва на реакторе им не приходилось раньше никогда. Отказаться от этой экстремальной работы они могут. Но тогда, как бы сказала Евгения Марковна Альбац, «вон из профессии» — работу они потеряют. А работу в Япо­нии ценят примерно так, как у нас в России — выходные дни и праздники.

Местные правозащитники и оппозиционеры совсем забыли про Курилы. Первая новость вчера по местному телевизору: правозащитники обнародовали фотографии еды, которой питаются спасатели на «Фукусиме». Там лапша быстрого приготовления вроде «Доширака» и несколько печенюшек. Больше не полагается. Еще говорилось, что спят они по 4—5 часов в сутки на полу, как бомжи на Белорусском вокзале, а все остальное время работают.

Работают — это ключевое слово в стране. Но тут привыкли работать ради результата. А реакторы как тлели, так и тлеют. Страшную картинку облезлых серо-зеленых ящиков, снятую с вертолета, как показывали в вечерний прайм, так и показывают. Никаких толковых прогнозов политики не делают. И японцы, самые невозмутимые и спокойные люди на планете, — нет, не нервничают — становятся анархистами. Потому что государство само провоцирует. Вообще, поведение и риторика всяких ответственных лиц сейчас очень напоминает стилистику наших пресс-служб, когда пресс-секретари (все, от Пескова до Пупкина из районной префектуры) на любые вопросы отвечают одинаково: мы над этим работаем. Но это для Москвы дело привычное. А вот для Японии… приходится признать, что гостеприимные унитазы оказались человечнее политиков и в этой стране. Требования и вопросы у людей простые и очевидные: скажите правду, что с радиацией? Что делать фермерам с якобы зараженной землей? Зачем и кто додумался строить реакторы на северо-западе страны, где уже трижды было цунами? И кажется, случись здесь завтра выборы, на них не выиграет вообще никто. Кредит доверия в стране после трагедии не растерял только император. Да его здесь и не выбирают.

Наши с тобой коллеги, побывавшие в Японии, почти все переврали. Говорили, что из-за трагедии тут нет еды. Ерунда. Все дело в том, что японцы относятся к еде по-японски — то есть правильно. Магазины закупают столько продуктов, сколько могут продать за день. Отсюда и полупустые прилавки ближе к вечеру. Потом у нас в СМИ написали, что в Токио якобы нашли шпинат, зараженный радиацией. Мне даже мама позвонила с криком: «РОМА! НЕ ЕШЬ ШПИНАТ!» Никто толком не стал разбираться, что радиация есть вообще во всем. Чтобы получить дозу излучения, равную той, которую мы получаем во флюорографическом кабинете, нужно год питаться только этим зараженным шпинатом. Очень, кстати, вкусным шпинатом.

Федеральные телеканалы показывали картинку, как наши отважные эмчеэсовцы разгребают завалы, достают трупы и приближают Страну восходящего солнца к восходу солнца. Я жил несколько дней в лагере МЧС, ездил с ними в Сендай — самый пострадавший город, от которого вообще мало что осталось. И вместе со спасателями недоумевал: что мы тут вообще делаем? Спасать в этом аду можно было разве что полудохлую рыбу, выброшенную волной на берег. В Сендае была только смерть. На побережье низкорослые домики-грибы, те, что попрочнее, остались на своих местах, остальные вместе с машинами висят на деревьях и еще бог знает где. К трупам тут привыкаешь минут через 15. Вот один у входной двери скрюченными пальцами сжимает ключ — не успел убежать. Вот дедушка в кабине своего мини-вэна. Вот девочка, вцепившаяся в велосипед. Ходишь и гадаешь: кто захлебнулся, а кто от разрыва сердца?

Берег Сендая — что-то вроде нашей Рублевки. Люди здесь жили широко. Это видно, когда входишь в дома. Кое-где верхние этажи и чердаки сохранились в идеальном состоянии. Ни пылинки. Клюшки для гольфа расставлены вдоль стен. Карты кредитные — штук по 15 — на туалетных столиках. Поло Fred Perry всех цветов разложены по полкам. А в одной детской комнате я обнаружил постер модели Твигги. Скорее все­го, девочка, как и 99% японцев, завидовала европейским стандартам красоты. И большим голубым глазам.

После катастрофы Япония продолжает любить большие европейские глаза, презирает солярии, помешана на дорогих шмотках и занимается сексом за деньги. В основном нетрадиционным. Традиционный — запрещен законом. У них есть очень странный закон, о котором мечтают все страны, но бо­ятся себе в этом признаться. Японцы фактически легализовали проституцию, раскинув в самом центре Токио самый большой в мире секс-квартал Кабукичо. «Квартал красных фонарей» в Амстердаме — пионерский лагерь по сравнению с Кабукичо. Тут километры сутенеров, мальчиков, девочек и чего-то среднего. Тут и парни напрокат — очень популярная услуга, когда женщины снимают ребят на сутки, в кино сходить, пообедать, просто побыть рядом с красивым телом. Тут и девочки в гольфиках: порог согласия — 14 лет. Тут и гей-казино, и лав-отели. И все это под боком токийской администрации. Буквально. Прямо в сердце Кабукичо — огромное здание мэрии. Это потому, что все законно, кроме «традиционного совокупления». В смысле старый добрый вагинальный секс строго запрещен. Все остальное — можно. Вернее не так: не запрещено. Нам ли объяснять: все, что не запрещено… ну, в общем, ты понял. Конечно, у всех неяпонцев тут же возникает этот вопрос: а как, собственно, проверить-то? Вагинально они там любят друг друга или в перчатках? Вот если такой вопрос у вас возникает, значит, вы точно не японец, а коррумпированный европейский зануда. И все мы на одно лицо. Простой японский народ, в отличие от здешней политической элиты, самый законопослушный люд на земле. Такой педантичности в соблюдении правил я не встречал даже в Ватикане. С другой стороны, в Японии и разрешено гораздо больше, чем в Ватикане. Что говорить, если в токийском отеле, где я останавливался на пару дней, в прикроватной тумбочке вместо пыльного Нового Завета, лежала запечатанная игрушечная п…да. Спокойной ночи.

И это всего-то в 400 километрах от горы трупов (в одних теленовостях их 20 тысяч, в других — в два раза больше), от утекающей каждую секунду радиации, от несчастных строителей с «Дошираком» и печенюшками и от чуть ли не ежедневного землетрясения в 4 балла.

Филипп, чем дольше здесь нахожусь, тем больше поражаюсь (точнее сказать, ох…ю). В Сендае нашу съемочную группу предупредили, что за попытку снять тела погибших крупным планом (проверять крупность плана, как и вагинальность секса, тоже не будут — поверят на слово) мы будем оштрафованы на 1 000 долларов. Но при этом заниматься проституцией можно с 14 лет. В городе Ниигата нам сказали, что за употребление марихуаны могут дать пожизненное, а за распространение — убить на хрен в прямом эфире новостей: смертную казнь в Японии не отменяли. Но, например, гастарбайтеры здесь законодательно обязаны получать больше местного населения, занимающего аналогичные должности. Правда, в Японии 99% населения — японцы. И стать гастарбайтером в этой стране — все равно, что заставить Алексея Венедиктова постричься. Почти нереально.

Словом, Филипп, не зря я думал о Японии все эти годы. Жаль, что мои детские мечты сбываются при таких обстоятельствах. Но это ничего. Борис Николаевич вон тоже оказался немногословным.