Я свободен

Кетеван Габиани, топ-менеджер ТЦ «Кидобани»: «В 1998 году у меня появилась идея построить торговый центр возле Дезертирского рынка. Это были времена Ше­варднадзе, полный бардак. Люди тогда торговали на улице под целлофановыми пакетами, в грязи и холоде, поэтому торговый центр был в общем нужной и выгодной вещью. Я нашла компаньонов, владельцев земли, и построила первый ТЦ в Тбилиси.

Когда после реформ пошли проверки собственности, выяснилось, что земля, на которой стоит наш ТЦ, была куплена моими компаньонами ­нелегально. Но они отказались платить штраф, а когда к ним пришли из прокуратуры, они заявили: «А нам плевать». Двоих посадили. Это просто раз­ница в мышлении: многие до по­следнего не могли понять, что теперь надо жить по-другому — по закону.

Западным инвесторам все равно, кто стоит во главе Грузии — Саакашвили или кто-то другой, главное, чтобы была стабильность. Вот на днях миллионер Иванишвили изъявил намерение пойти в по­литику и пообещал, что через пять лет Грузия станет более успешной и демократической страной, чем вся Европа. При этом ни слова не сказал, как именно он соби­рается это сделать. А ведь он очень популярная личность в Грузии. Вот по­добные истории сильно пугают инвесторов — например, мои западные партнеры притормозили сейчас сделку из-за этого. То же са­мое с демонстрациями оппозиции — такой же инвестиционный подрыв, как война с Россией.

Та часть населения, которая недоволь­на переменами, — это бывшие советские функционеры, они всячески пытают­ся все испортить. Когда была война и во­круг Грузии стояли танки, я была в гостях и услышала, как одна дама подняла тост за возвращение танков. Я клянусь! «Наконец-то, — говорит, — все вернется на круги своя». Я стояла и думала: как у вас язык может повер­нуться? Я тут всю жизнь прожила, роди­ла двоих детей, в 1992 году война шла на Руставели, стрельба трассирующими пулями — за ночь трех-четырех человек вывозили убитыми. В домах не было газа и света. Не понимаю, как можно хотеть туда вернуться!

Мы с друзьями и партнерами организовали коалицию «За свободную Грузию», в которую входит более 100 некоммерческих организаций. В нынешнем правительстве работают мои ровесники — 35–45 лет, им нужна общественная поддержка. Потому что маргиналы, кото­рые жаждут танков, например, говорят: «Мы — общество Грузии». Простите, почему вы говорите, что вы общество? Почему не часть общества? И мы реши­ли создать коалицию, чтобы какой-то другой голос тоже был слышен. При этом мы не политики, не правозащитники, у каждого свое дело, просто время от времени собираемся, пишем концепции, и иногда у нас бывают встречи с государственными министрами, где мы делимся с ними своими соображениями».

Мераб Пачулия, глава социологического центра Gorbi: «Наше правительство хвалится, что мы лучше наших соседей, но для меня, как и для любого нормаль­ного человека, который здесь живет, это не показатель. Мы можем быть в чем-то лучше России, Узбекистана или Таджи­кистана, но мы отстаем даже от Болга­рии и Румынии — по занятости, по эко­номике, не говоря уже о Старой Европе. И я не должен каждый день говорить спасибо Мише за то, что у нас больше нет коррупции и полиция ловит преступников. Это не достижение, а нормальная ситуация.

Сегодня главная проблема в Грузии — это безработица, и уже лет пятнадцать как это проблема №1. Мы в прошлом году проводили опрос в восьми соседних странах — спрашивали, что население думает о своей экономической ситуации. Так вот грузины оказались на самом последнем месте — даже у киргизов и молдаван ситуация лучше.

Дороги поменяли, но заезжаете куда-нибудь в село — и на дороге стоят коро­вы, потому что автомобили там не ездят: у людей нет денег, нет работы. Они ду­мают, что надо сперва в инфраструкту­ру деньги вложить, потому что тогда у крестьянина будут продукты, ему будет легче это до базара довести. Да, но у него продуктов не хватает, чтобы себя прокормить, не то что на продажу.

В Грузии менее чем 30% жителей имеют доступ к интернету, 50% никог­да не ездили на лифте, во многих селах люди месяцами не видят бумажных де­нег, а власти хайвеи и мосты стеклянные строят.

Да, сегодня платить налоги гораздо дешевле, чем не платить или нанимать людей, чтобы они обходные схемы при­думывали. При этом налоги очень понизили: раньше я как бизнесмен платил 56% налогов, сейчас плачу 20%. Это огромная разница, это то же самое, что прежнее ГАИ сравнить с новым патрулем. Но, к сожалению, в стране вообще очень мало людей, которые занимаются бизнесом, поэтому для большинства населения эти налоги не имеют никакого значения.

Сегодня очень мало можно найти се­мей в Грузии, в которых или члена семьи, или соседа, или близкого друга не арестовали за последние семь лет. В 2003 году в тюрьмах сидели 7 или 8 тысяч человек, а сейчас до 30 тысяч. Законы стали очень жесткими даже для тех, кто совершил нетяжкие преступления, — сажают за ­экономические нарушения и за курение марихуаны. И эти люди могли бы что-то делать для грузинской экономики.

Самое негативное, что случилось за по­следние семь лет, — это ухудшение отношений между Россией и Грузией. К сожалению, для нас Россия — это Путин, а для вас Грузия — Саакашвили. И это неправильно. Америку никто с Обамой не ассоциирует и Германию — с Меркель, многие даже не знают, кто она такая.

Вот чего действительно не хватает ­Грузии — опыта, менеджеров и дально­видности».

Леван Чологаури, капитан полиции, патрульный инспектор: «Я работаю в полиции с 2004 года. До этого я был менеджером в казино. И когда узнал, что идет реформа полиции, пошел к ним на собеседование. Мне там говорят: «Зачем тебе в полицию? У тебя зарплата хорошая, у тебя все есть».

И тогда я им сказал: «Можно я отвечу на русском? Служить бы рад, да прислуживаться тошно». Вам знакома эта фра­за, да? Мне надоело прислуживаться той фирме. Я хотел служить. На благо отечества. Так я прошел собеседование и курс переподготовки. Курс был не из легких. Тогда набирали с улиц, и все желающие, которые имели образование, могли по­пробовать поступить в полицию.

Желающих было тогда очень много, со­беседование прошли не все. Было довольно-таки сложно. Полиция не пионерский лагерь, да? Обучение длилось два месяца, но и сейчас каждый год мы проходим переподготовку. Физическая подготовка, умственная — знание административное, криминала, правового кодекса. Проходим курсы английского. Много еще чему учат, что граждане не должны знать. Вот вы когда решите в полицию поступить, тогда вам уже скажут, чего знать.

В общем, я прошел курс переподготовки и поступил на службу — патрульную службу города Тбилиси.

Мой рабочий день проходит в два этапа. Есть две смены: с утра до вечера — это одна смена. В девять приходим на работу: оружие, инструктаж — как обычно. И за­канчиваем где-то в полвосьмого, в восемь часов. А на второй день — ночная смена, с вечера до утра.

У каждой машины есть свой квадрат. Внутри этого квадрата патруль ездит по улицам. У нас в городе всего пять больших районов. В каждом районе где-то до 20–22 машин постоянно находится. Эти машины все время в движении. Нас абсолютно все касается, включая административные и уголовные правонарушения. Мы первые приходим на место происшествия, а потом уже мы решаем, кого вызвать — нужна ли специальная группа криминалистов или мы и наши следова­тели выясним все сами. Абсолютно все. Мы первые.

Ну, скажем, человек может позвонить сегодня в полицию, да? 022. Максимум через три минуты — может, еще и раньше — мы уже находимся на месте. Иногда звонят: вот просто нужна кому-то консультация какая-то, что-то с машиной или ребенок плачет, кушать не хочет. Достаю погремушки и заставляю ребенка кушать.

У нас на многих участках стоят видео­камеры. Если не оштрафуем мы, не за­метим, то обязательно видеокамеры это заметят. Мне взяток ни разу не давали — после того как полицию переделали, всем сказали, что взятки не предлагать. Час­то показывали по телевизору, как какой-нибудь гражданин предлагал инспектору патрульной службы взятку, и его за это арестовывали.

У нас нет никакой статистики — кто сколько должен посадить правонаруши­телей или штрафов выписать. Что касается штрафов — выписываем, естественно. Раньше мы выписывали водителям штрафы на специальных двухлистовых бумагах, а сейчас это все вносится в компьютер. И проверка того или иного гражданина происходит через компьютер. Выдается нам специальный маленький принтер, как кассовый аппарат, и с помощью него выписываем водителю штраф. Водитель уже не должен иметь при себе водительское удостоверение — достаточно сказать фамилию, имя, год рождения. Мы уже пробиваем по базе данных.

А пешеходов почти не штрафуем, это больше психологическая взбучка — три лари, полтора доллара. Вместе с этим штрафом идет просьба: пожалуйста, не переходите. Вы знаете, есть такая тенденция — грузины все постоянно куда-то спешат, у всех свои дела.

Морально устаешь — все время просят: можно не выписывать мне штраф? Ну мы либо словесно предупреждаем, либо выписываем предупредительный бланк — нам не нужно какую-то норму по штрафам выполнять.

А система компьютерная — это ноу-хау, все же помогает в этих условиях не делать элементарных орфографических ошибок. Зарплата у меня немаленькая, в пределах 700 долларов. Вполне достаточно, чтобы содержать семью. Еще есть страховой полис — он очень много значит. Медикаменты покупаем почти бесплатно. Медицинское обслуживание, роды и все остальное — тоже благодаря страховому полису, который вот этой компании оплачивает Министерство внутренних дел. Живы и плодимся».

Гиги Тевзадзе, ректор Университета им. Ильи Чавчавадзе: «Я возглавил университет в 2006 году, а до этого был профессором и разрабатывал в Министерстве образования программу реформы, которая не закончилась до сих пор.

Мы попытались объединить науку и об­разование в одну систему. Для этого мы присоединили все научные институты к университетам, а Академия наук осталась своего рода клубом известных и заслуженных ученых.

В нашем университете мы сменили преподавательский состав на 99%. Прежним преподавателям предложили выплачивать в качестве пенсии те же зарплаты, которые у них были, или принять участие в конкурсе на общих условиях. Но конкурс был довольно жесткий, потому что на него приходили молодые люди, у которых раньше не было возможности работать в системе Академии на­ук или университетах, но которые были впол­не хорошими научными сотрудниками в некоммерческих организациях. В итоге у нас полу­чился довольно сильный по сравнению с регионами состав. И мы первый университет в Грузии по научной работе.

Профессоров у нас всего двести, ос­тальные — научные работники, почасовики или те, кто по контракту работа­ют. Доценты получают 1 100 лари (около 20 700 рублей. — БГ), а профессора — 1 300–1 700 лари (24 500–32 000 рублей. — БГ), это базовая ежемесячная зарпла­та. У лучших профессоров доходит до 3 000 лари (56 500 рублей. — БГ), если у них есть гранты из-за рубежа или из Фонда Руставели.

А вот у студентов стипендий, к сожалению, нет. Разве что за учебу лучших иногда платит государство, компании или банки.

К сожалению, наш пример не может быть универсальным для всех вузов, потому что в Грузии живет не более 500 человек, которые всерьез занимаются наукой — имеют публикации в зарубеж­ных научных изданиях, получают гран­ты, проводят исследования. И если во всех университетах проводить такие конкурсы, как наш, то результат будет очень плохой.

В Грузии очень много религиозных ­студентов, некоторые входят даже в экстремистские религиозные группы, хотя их очень мало. Года полтора назад эти религиозные экстремисты требовали открыть в нашем университете молель­ню, а когда я отказал, стали требовать моей отставки. Потом случилась эта ис­тория из-за книги Эрекле Деисадзе, которая, если дословно перевести, на­зывается «Тайная х…ня» — это игра слов: по-грузински «х…ня» будет «сиро­ба», а «вечеря» — «сероба». Ее продажа в универ­ситетском книжном стала поводом для небольшой демонстрации, которая переросла потом в огромную манифестацию. При этом студентов среди ­протестующих было человек шесть. В ос­новном — представители Союза православных родителей и молодые профессора. Закончилось все тем, что в университете проходило обсуждение конфликта, транслировавшееся одной из независимых телекомпаний, во время которого ворвались эти «православные родители» и устроили дебош. Потом был суд, после него все затихло».

Русико Оат, владелица галереи совре­менного искусства: «Раньше у нас с мужем был совместный бизнес — New Art Cafe, популярное в Тбилиси место. Мы сде­лали его уже после «революции роз», после реформ, и нам никто не мешал. Прибыли, правда, едва хватало на ­покрытие всех затрат, но мы ни разу не давали никому на лапу, хотя раньше это было в порядке вещей. Потом мы с мужем разошлись, кафе осталось ему, а я открыла свою галерею, в которой представляю молодых грузинских ху­дожников.

Картины продаются, но нельзя сказать, что на искусство в Грузии очень большой спрос. Средний класс пока не настоль­ко богат, чтобы вкладывать в искусство, а для души позволить себе картину могут вообще единицы, поэтому основной покупатель — иностранцы. Надо понимать, что в Грузии живет 4,5 миллиона человек — это слишком маленькая страна для серьезного арт-рынка. Хотя в последние 2–3 года начался очень интересный процесс: сюда едут работать все больше западных художников. Тут гораздо дешев­ле и проще сделать любой проект, произ­водство которого на Западе стоит неве­роятно дорого. Очень многие приезжа­ют на «Артистериум», международный фестиваль в Тбилиси, потому что участие в нем бесплатное. Таким образом они делают здесь себе портфолио, которое потом показывают на Западе.

Галереи современного искусства стали массово появляться в Тбилиси в 1990-е годы, но сейчас знаковых мест осталось 9–10. Дело в том, что большинство из них арендовали помещения в государственных зданиях — музеях и библиотеках, так было дешевле. А с 2004 года началась ре­организация государственной собствен­ности, и естественно, из государственных учреждений всех прогнали, многие после этого больше не открылись. Я тогда снимала помещение в детской библиотеке, и мне тоже не продлили контракт. Причем мой муж в 2000 году продал квар­тиру, чтобы отремонтировать то здание. Но мы не в обиде: это абсолютно правильный закон, хотя и болезненный. В итоге я взяла кредит и купила помещение в Старом городе, в котором у меня теперь галерея, кафе и квартира, где я живу.

К сожалению, бюджета на искусство у Министерства культуры и мэрии Тби­лиси ни на что не хватает. А то, что есть, тратится иногда на странные вещи. На­пример, Саакашвили построил в центре города стеклянный мост Мира, который выглядит как агрессивный имплантат и абсолютно не укладывается в городскую концепцию. Мне не нравится материал, из которого он сделан, доминанты крупных серых труб в сочетании с зеленоватым стеклом. В общем, странная вышла статья расходов бюджета.

Во время революции я ходила на ми­тинги, а после ни разу не была. Сейчас ­бессмысленно устраивать демонстрации и кричать: «Миша, уйди, уйди», потому что плевать всем уже, кто будет президентом. Никто не испытывает сентиментальных чувств к Саакашвили, премьер-министру или кому-то еще из политиков. Их оце­нивают с точки зрения эффективности управления страной. Президента в Грузии больше не любят, его выбирают демократическим путем».

Саломе Кобахидзе, владелец французского кафе Tartine: «Я родилась во Франции, но мои родители грузины, и я приезжа­ла сюда каждый год. В 2006 году приехала сюда работать в киноиндустрии и осталась. Два года назад мы с другом откры­ли первое кафе на улице Абашидзе, а несколько месяцев назад — второе в Мейдане.

В Грузии удобно заниматься бизнесом, особенно если сравнивать с Францией, где государство берет огромный процент и очень высокие налоги. Неудобно другое: здесь сложно добиться типичной французской атмосферы и достать нужные продукты. Когда мы начинали, даже ба­гет было невозможно найти. Еще аренда дорогая: в центре $20–40 за кв. м, и с банковскими кредитами в Грузии очень сложно — решение приходится ждать 2–3 месяца. На Западе банк — твой партнер, а тут они боятся, что деньги не смогут вернуть.

У меня к политическим реформам французский подход: я не могу все время ругать. Грузины сначала ругали Гамсахурдию, потом Шеварднадзе, теперь про Саакашвили говорят: «Пусть уходит, мы сами что-нибудь придумаем». А я предпочитаю новую Грузию.

То, что работы в Грузии совсем нет, — неправда. За последние годы появились туристы, гостиницы, банки, рестораны — это тысячи рабочих мест, у меня в кафе, например, 32 человека работают.

Еще многие недовольны высокими коммунальными платежами: привыкли, что все должно давать государство. Вот пенсионерам действительно тяжело — 100 ла­ри (около 1 500 р. — БГ)в месяц, а электричество и газ — дорогие. Как прожить? Но если говорить про бизнес, то им тут очень комфортно заниматься».