Взрыд из прошлого

01. «Живые голоса поэтов начала XX века» «Софт Издат»
02. Иосиф Бродский, «Стихотворения». «Студия «Искусство»
03. Борис Пастернак, «Полное собрание звукозаписей авторского чтения». «НИК и компания»
04. Анна Ахматова, «Стихи и проза». «НИК и компания»
05. «Голоса, зазвучавшие вновь. Записи 1908–1950-х годов». «Ардис»

В книжных магазинах продают не только книги. В них бывают — и все чаще — компакт-диски с записями Брюсова или Маяковского, читающих на публике собственные стихи. Ощущение от их прослушивания сродни тому, которое испытываешь, когда узнаешь, что античные статуи когда-то были раскрашены. Каждое из любимых стихотворений когда-то звучало — и можно узнать, как именно.

Оказывается, о-го-го как. Фактом звукозаписи вряд ли кого-то удивишь, но все-таки это чудо, чудо столоверчения. Легко представить, что это живое выступление, ты сидишь и слушаешь, а чтеца, как это часто бывает, просто не видно за спинами. Но сосредоточимся на других чудесах.

Первое из них — прослушивание — в отличие от чтения с бумаги возвращает нам волшебный эффект разворачивания стихотворения во времени. Читая с листа, быстро пробегаешь глазами по строчкам, теряясь в удивлении, которое ждет тебя в каждой новой строфе. А поэт — как говорящий медведь в цирке, ведь никогда не знаешь, что он дальше скажет. «Я — простая девка на баштане,/Он — рыбак, веселый человек», — начинает серьезным голосом Бунин. И флегматично заканчивает: «Выйду к морю, брошу перстень в воду/И косою черной удавлюсь». Он совершенно лишен того стремления петь свои стихи, какое было тогда принято. Впрочем, они у него и не складываются в мелодию.

Чудо номер два: чтение обнажает творческие приоритеты самого поэта. Когда-то в «Новом мире» Солженицын ругал Бродского: мол, разохотился переносить предложения со строчки на строчку, не мог остановиться. Бродский читает свои стихи построчно, отбивая каждую строку паузой, из чего следует, что форма и ритм для него превыше всего. Вообще, когда поэт читает,понимаешь,чего он хочет добиться. Бродский хотел «нормального классицизма» — структурированной речи, которая бы позволила из строфы в строфу усиливать напряжение. Слушаешь одно, второе стихотворение — и уже знаешь, что с ним сейчас будет. Он начнет спокойно, обычным голосом, а потом неминуемо зайдется в священной истерике.

«У микрофона русский писатель Борис Пастернак» — этот текст произносится голосом мультипликационного слоника. Каждое свое стихотворение или отрывок из перевода Пастернак предварял небольшой объяснительной речью, заботливо вводя в контекст своих советских слушателей. Он читает «Сказку», постепенно засыпая от однообразного ритма, и вдруг прерывается: «Я ужасно читаю, черт знает как! Довольно!»

Анна Андреевна начинала без предисловий: «Но я предупреждаю вас, что я живу в последний раз». Записи, сделанные великим архивариусом Львом

Шиловым незадолго до ее смерти, слушать очень тяжело. И без того мрачный голос, старческая беспомощность в произнесении согласных и глухие, предсмертные гласные производят сильнейший эффект, который в наши дни предпочитают лечить антидепрессантами. Самое интересное — в комментариях к стихам. Ахматова рассказывает, как на вечере у курсисток она жаловалась Блоку: «Когда я читаю «Я надела узкую юбку», смеются». Блок: «Когда я читаю «И пьяницы с глазами кроликов», тоже смеются». Странно сейчас понимать, что у Ахматовой и Блока были такие проблемы со смешливыми курсистками. Отсюда, из нынешних времен, кажется, что им всерьез внимала вся страна. Оказывается, зал смеялся.

И правда — эти архивные записи, стыдно признаться, ужасно смешны. Хочется смеяться, когда Брюсов произносит слово «эрос», для достижения максимального комического эффекта картавя всем своим речевым аппаратом. И когда после выступления Пастернака в историю влезает хрестоматийная дамочка, чтобы истерично возопить: «Великолепно! Это великолепно!» Но смешнее всех Есенин — разудалый скорее певец, чем чтец, с шаляпинского размера харизмой. Русофобам, конечно, Есенина лучше проматывать: стихи вживую так хороши, что есть опасность в русофобстве своем поколебаться.

Гумилев декламирует, как пава, а Брюсов — словно выступая на митинге. «Жизнь должна быть причудлива, как причудлив кактус,/Жизнь должна быть прекрасна, как прекрасны пальмы» — такова тема этого митинга. Ее подхватывает Маяковский с «великолепными павлинами» из Перу — вот Владимира Владимировича точно приятнее слушать, чем читать: мирный бас, мешающий в одну кучу серьезное и смешное, особенно подходит для полудетских стихов вроде тех, где «с миноносцем миноносица». Клюев же и захлебывается, клокочет тоненьким своим горлышком и подвывает.

Когда Лев Шилов попросил Бродского начитать свои стихи на магнитофон, Иосиф Александрович со свойственным ему снобизмом распищался: дескать, что за странная затея. Но потом согласился — с формулировкой «в конце концов, чем я хуже аятоллы Хомейни», который, как известно, распространял свои безумные лекции на кассетах. Надо сказать, что все эти поэты ничем не хуже. В записи отлично слышно, что все они — сумасшедшие. Но ведь требовать от поэта адекватности, когда он читает свои стихи, — все равно что требовать от рожающей женщины, чтобы она молчала.

Поэзия. Топ 5 по данным интернет-магазина «Озон»
01. Рената Муха, «Однажды, а может быть, дважды». «МЕТ»
02. «Антология русской поэзии. Серебряный век». «Эксмо»
03. Иосиф Бродский, «Поклониться тени». «Азбука»
04. Александр Пушкин, «Ради резвого разврата». «Милена»
05. Эдуард Асадов, «Сердечная история». «Эксмо»