Выторочка, шовчик, кроечка

— Ладно, дэвушка, возьму пять сумок. Телефончик дай?

Молодой человек восточного вида, на голову ниже меня, отсчитывает десятирублевые купюры. Единственный покупатель того жаркого (в буквальном смысле слова) дня, который мне пришлось провести, работая на вещевых рынках.

Это неинтеллигентно, но мне всегда хо­телось заработать денег. В седьмом классе я мыла витрины коммерческих ларьков — за это в лучшем случае давали сто рублей, в худшем (хотя тоже неплохо) — жвачку Malabar или шоколадку Milky Way. Летом между десятым и одиннадцатым — работала в продуктовом магазине «Селена» (нужно было фасовать сахарный песок под непрерывно льющееся из кассетно­го магнитофона «Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо»). Больше трех дней я не выдерживала, денег больше не ста­новилось.

Летом 2000 года один знакомый рассказал, как можно быстро и без особого труда неплохо заработать.

Сумки. Спортивные сумки — большие и поменьше — ходовой товар, который нужно распространять по вещевым рынкам за относительно небольшие деньги, а процент — не очень большой — оставлять себе. Перед моим внутренним взором замелькали цифры: в день я смогу распространить десять сумок, это столько-то в день, а в неделю — в пять раз больше. Если работать пять дней в неделю, в течение месяца я накоплю на самое желанное: вельветовые штаны со склада-магазина на «Курской», длинную красную юбку из Global USA и серьги, которые про­даются в переходе на «Пушкинской». А то и больше.

За сумками нужно было ехать на «Алексеевскую». Оттуда довольно долго идти куда-то по проспекту Мира, а потом по заброшенным территориям, через проходную — в огромное заводское здание; казалось, в последний раз люди там были в каком-нибудь 1979-м. Тем не менее сеть запутанных коридоров вывела меня в просторное светлое помещение, где за швейными машинками сидели женщины в основном среднего возраста, в спортивных штанах и футболках. «Поприветствуем нашего распространителя», — басом сказала одна из них, и все зааплодировали. «Так это вы будете нашу продукцию реализовывать?» — робко сказала дру­гая. «Ну вроде как», — я почувствовала леденящую душу ответственность. Стало страшно. «Так, значит, смотрим: вот две модельки. Побольше и поменьше. Тут, короче, внутренняя кроечка идет, тут шовчик такой, выторочка, тут молния. Обрати внимание, эту сумку можно раз­ных размеров делать — наша фишка». «Выторочка, шовчик, кроечка», — чтобы не забыть, я записала новые слова в блокнотик. Потом взяла пять больших сумок, десять поменьше и пошла к метро.

Маршрут был такой: Сокольники, Ди­намо, Черкизовский, Тушино и несколько других крупных вещевых рынков Москвы. Сокольники и Динамо, первые потенциальные клиенты, встретили меня каменным равнодушием.

«Сумки спортивные интересуют? — какой-то незнакомый голос звучал фальшиво бодро. — Вот тут у нас шовчик, выторочка, кроечка». Голос постепенно обретал уверенность. Тучная женщина с грустными глазами молча помотала головой. То же самое сделали семь ее ­коллег: в Сокольниках мои сумки никто не хотел.

На Динамо высокий мужчина с южным говором поинтересовался: «А «Адидас» привезешь? «Адидас» народ хорошо бе­рет». «Сейчас нет, но, если надо, будет», — почему-то пообещала я.

Удача улыбнулась в Черкизово — в первый и в последний раз. Тот самый низкорослый парень купил пять маленьких сумок. Я заработала примерно на чашку кофе.

Последним пунктом программы было Тушино. Перед глазами все плыло: уцененные к лету дубленки, гигантские телесного цвета кружевные бюстгальтеры. Штаны с многочисленными карманами — мечта прошлого лета — двоились в глазах. В ушах шумело, эхом отдавалось причитание какой-то продавщицы: «Бе­рите, женщина, берите — не пожалеете. У нас «эмочка» за «элечку» идет».

Через пару недель я отвезла на «Алексеевскую» злополучные сумки и, стараясь не попадаться на глаза швеям, отдала той крупной, с басом.

Последние вещевые рынки скоро исчезнут с лица земли, и нельзя сказать, чтобы это известие портило настроение. Так же как и воспоминания об уходящих куда-то ввысь стенах рынка «Динамо», где были куплены те самые хлопковые кеды на каблуке. О светлых дорожках ЦСКА — о, эта ярко-оранжевая футболка с надписью «Preeetty Girl», предмет зависти всех одноклассниц. О темных крытых рядах Черкизона, где мне купили черное длинное приталенное пальто. А блестящая кофточка с круглым вырезом на груди с развала на «Войковской»?

Мы стали по-другому одеваться, и это не может не радовать, потому что рынки и диктуемая ими мода были чудовищны, а фотографии того времени хочется спрятать куда-нибудь поглубже и никогда никому не показывать. Хотя то черное пальто с Черкизовского и правда было очень даже ничего.