Высшая ряса

Совещание Межрелигиозного совета России в Еврейском музее было похоже на слет поклонников сериала «Star Trek». Это, конечно, из-за футуристических интерьеров музея и живописных нарядов духовенства. Но не только. Человек посторонний — пришелец из мира земной обыденности, незнакомый с межгалактическим этикетом, — чувствует себя в окружении обнимающихся и целующихся лам, раввинов и муфтиев неловко. Посланники небесных империй коротают ожидание в фойе за чаем, кофе и тарталетками. Светские личности томятся в сторонке. И вдруг все приходит в движение — появляется Тот, Кого Все Ждали: председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества, член Общественной палаты, членВысшего церковного совета РПЦ, главное после патриарха публичное лицо церкви протоиерей Всеволод Чаплин. Тот самый Чаплин, который несколькими днями раньше советовал россиянам отказаться в Великий пост от новостей и социальных сетей. Который ввел в обиход слово «кощунницы», призвал отмечать юбилей дома Романовых как национальный праздник, создать православные дружины и православное молодежное движение на основе «Наших», развенчать «химеру научного мировоззрения», запретить «педофильский» роман «Лолита», ввести православный дресс-код, чтобы женщины своим видом не провоцировали мужчин на изнасилования. Бичеватель «содомского греха» и «интеллигентских извращений христианства», критик «свободного разума» и пацифизма, автор афоризма «Моцарт — это Бритни Спирс своего времени». Короче, тот самый протоиерей Чаплин, которого исследователь церкви Николай Митрохин назвал «фриком-консерватором при должности».

Отец Всеволод — человек значительного физического присутствия, могучей плотской харизмы. Такое мне доводилось видеть только однажды, когда в полный разно-образных знаменитостей зал на Берлинском кинофестивале вошел Шон Коннери — и сразу оказался в центре пространства. Гул затих, все взгляды направились в одну сторону, а броуновское движение сменилось размеренным круговращением вокруг одного источника света и гравитации. Нечто подобное произошло в фойе Еврейского музея. Духовные лица, невесть откуда взявшиеся камеры и микрофоны — все устремилось к крупному мужчине с холодными серыми глазами, неопрятной редкой бородой и красивым, очень низким голосом — который, говорят, он специально ставил, чтобы победить заикание.

Отцу Всеволоду только что исполнилось 45 лет. В отличие от большинства священников его поколения он никогда не занимался ничем, кроме административной работы в церкви: сразу после окончания школы, в 1985 году, он поступил в издательский отдел Московской патриархии. Я говорил с разными людьми, которые давно знают отца Всеволода, и все они сходились на том, что своей успешной карьерой (хотя в церковных кругах это слово не любят и считают неточным) он обязан незаносчивому характеру и таланту четко и стремительно, буквально на коленке, формулировать любой сложности документы — от протоколов заседаний до резолюций церковных соборов. Причем так, чтобы потом не было стыдно. Присутствовавшие на Межрелигиозном совете могли воочию наблюдать этот его талант.

Обсуждали проблемы сирот — вернее, заявление о проблемах сиротства. Текст был явлен на большом экране, предлагаемые правки принимались голосованием и тут же вносились в документ. Абзацы о важности детей вообще и помощи родителям в частности, патриотические упования на щедрость власти и сознательность граждан прошли без особых препирательств. По совету приглашенного «светского эксперта» — президента фонда«Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елены Альшанской — осудили содержание детей в крупных детских домах. И споткнулись о невозможность счастья. В документе значилось: «Настоящее детство возможно только в полной семье. Нельзя уравнивать традиционную семью, однополый брак и безответственное сожительство. Только союз мужчины и женщины, закрепленный национальной традицией и узаконенный обществом, сможет принести счастье и родным, и приемным детям в семье». Альшанская заметила, что тема однополых браков, вообще-то, не имеет к сиротству никакого отношения.

И тут произошло чудо. Отец Всеволод Чаплин, пламенный сторонник запрета «пропаганды гомосексуализма», вдруг произнес: «Вы правы. Давайте не будем никого обижать». И тут же предложил взамен обтекаемую формулировку: «Невозможно назвать семьей отношения, в которых нет нравственной чистоты и взаимной ответственности». На этом чудо закончилось — среди собравшихся реакционер Всеволод Чаплин оказался чуть ли не единственным, кто был готов никого не обижать. Особенно страстно выступали светские лица. Представитель какого-то банка призвал следовать примеру Катона Старшего, который в каждом выступлении требовал разрушить Карфаген. Замглавы Департамента культуры федерального правительства возмущалась, что представителям религий мешают осуждать. Несмотря на все дипломатические усилия отца Всеволода и его очевидный статус «первого среди равных», из документа ничего не выбросили — лишь дополнили фразой про ненастоящую семью.

Собственной семьи у Чаплина нет. Вернее, нет — а значит, уже и не будет — жены и детей: священникам разрешается жениться только до принятия сана. Живет отец Всеволод с матерью и братом — по его словам, в родительской квартире. Своего отца, который умер 20 лет назад, Чаплин называет убежденным атеистом. Про мать говорит, что она «полуверующая» и что ее взгляды за последние 30 лет не сильно изменились. В любом случае, когда в 13 лет Всеволод обратился к вере, родители отнеслись к этому без понимания. Как, впрочем, и школа — так что школу пришлось сменить. Кое-как получив аттестат (будущий критик «химеры научного мировоззрения» охотно рассказывает, что в старших классах вообще перестал учить физику, химию и математику), Всеволод Чаплин тут же стал церковным чиновником. Работал в издательском отделе, заочно учился в семинарии — и, закончив ее в 1990 году, поступил в Отдел внешних церковных связей, которым руководил тогда митрополит Кирилл, будущий Патриарх всея Руси.

Отдел, который возглавлял митрополит — церковное Министерство иностранных дел, всегда имел репутацию самого близкого к государственной власти, а многие религиозные диссиденты считали его чуть ли не филиалом КГБ. Молодому чиновнику и клирику — в 1991 году Всеволод Чаплин был рукоположен в сан диакона и повышен до заведующего сектором общественных связей — это не мешало поддерживать самые тесные контакты с диссидентами всех мастей, от экуменически настроенных «либералов» из окружения отца Александра Меня до ультраконсервативной паствы монархиста и сталиниста отца Дмитрия Дудко.

«У вас был такой широкий круг общения, почему вы сделали свой выбор в пользу консерватизма?» — спрашиваю я у отца Всеволода по телефону. «А я не считаю себя консерватором», — ошарашивает протоиерей. И — возможно, насладившись произведенным эффектом, а может быть, просто переведя дыхание — продолжает: «Ну, во всяком случае, таким уж оголтелым консерватором. Большинство моих знакомых — люди либеральных взглядов. Уверяю вас, если бы церковь у нас не подвергалась гонениям, если бы ее постоянно не ругали в СМИ, я был бы первейшим либералом. Я всегда занимаю сторону тех, кого хулят и притесняют». Я вежливо замечаю, что все скорее наоборот — особенно в государственных и окологосударственных СМИ. «Да, в последнее время, к счастью, в СМИ появилось больше патриотической направленности». — «При чем тут патриотизм? Мы же говорили о церкви». — «Христианину надлежит любить свое земное отечество».

Движимый любовью к «земному отече-ству», отец Всеволод часто выступает с разными патриотическими инициативами. Например, с такой: «Мигранты должны проходить регистрацию — пусть электронную — по крайней мере раз в три дня, называя место своей легальной работы. Тех, кто этого не сделает, — под уголовное наказание». Но удивительное дело — националисты считают отца Всеволода не более своим, чем либералы. Автор националистического сайта «Русская платформа» в статье «Отец Чарли» пишет: «Чаплинские «приколы», наверное, вполне уместны были бы в качестве гэгов в комедиях его великого однофамильца... Но в качестве выражения официальной позиции Московской патриархии они дискредитируют РПЦ едва ли не сильнее, чем все ее критики вместе взятые, чем, наконец, сам ее неверный... социально-политический курс, взятый еще в 1990-е годы». Это не сильно отличается от оценки, которую дает политике церкви Митрохин на «Гранях»: «...Всего за несколько месяцев Кирилл и его помощники смогли сделать то, на что их предшественникам в царской России потребовались десятилетия: тесно увязать церковь с поддержкой диктатуры, тупой жестокостью и коррупцией одновременно».

Главный вопрос об отце Всеволоде, который задают авторы статей о нем и который я задаю знающим его людям: «Он это серьезно?» Удивительно, но на самом деле никто не может сказать ничего определенного ни о взглядах отца Всеволода, ни о степени его искренности, ни о мотивах эпатажа. Зато все — в том числе те, кто считает его чуть ли не врагом церкви, — говорят о его открытости, исключительной вежливости и полном отсутствии высокомерия, свойственного священникам высокого ранга. Вообще, люди из церковных и околоцерковных кругов охотно соглашаются говорить про отца Всеволода — но только на условиях анонимности. Все сходятся на том, что, несмотря на пламенные речи в защиту права служителей церкви на комфорт и роскошь, сам отец Всеволод в быту скромен и даже аскетичен. Он охотно дает телефон не только журналистам, но и всем, у кого есть к нему дело. Все мои собеседники вспоминают случаи, когда отец Всеволод им помог, и говорят, что он никогда не отказывает в помощи, которая не требует с его стороны больших усилий. Он не пеняет на то, что его побеспокоили не вовремя или по пустякам. Он — и это большая редкость — обращается на «вы» к тем, кто стоит намного ниже его в церковной иерархии. Никогда не произносит обидных слов и терпеливо отвечает на упреки. Люди, которых он приглашал в свои передачи на радио, рассказывают, что отец Всеволод никогда не указывал, что надо и чего не надо говорить, не выказывал недовольства сказанным — а лишь обсуждал, насколько тема интересна слушателям.

Обычно публичные духовные лица — миссионеры или проповедники. «А вы ни то и ни другое, — говорю я отцу Всеволоду, — зачем вы раздражаете людей? Какие у вас цели?» То, что я слышу в ответ, вполне могло быть сказано персонажем из раннего романа Пелевина. Протоиерей Всеволод Чаплин объясняет, что тема православия очень мало звучала в СМИ, никто не хотел о нем говорить, и он мобилизовал всех, кто был готов к публичности. «К сожалению, вменяемых людей было мало». Мне кажется, что он выразился именно так, хотя и не ручаюсь за точность этой фразы — я конспектировал наш разговор в блокнот. «Получается, что нет плохой рекламы, плохо только, когда о вас не говорят?» Он отвечает уклончиво: «Священник не должен нравиться. Есть вещи, которые просто нужно сказать».

Манера отца Всеволода приправлять свою речь английскими словечками дополняет образ циничного пиарщика, с которым он, конечно, не соглашается, но и не старается развеять. В связи со СМИ он поминает points of interest, а мысли об отношениях церкви и государства иллюстрирует образом a city upon a hill. Это яркий образ, заимствованный пуританским проповедником XVII века Джоном Уинтропом из Нагорной проповеди. «Вы — свет мира, — говорит Христос. — Не может укрыться город, стоящий на верху горы». Праотец государственной доктрины США, Уинтроп обращал эти слова к первым колонистам Новой Англии. Первый католический президент США Кеннеди произнес их, чтобы подчеркнуть свою связь с протестантской традицией, а консервативный протестант Рейган — чтобы напомнить о богоизбранности Соединенных Штатов. А что имел в виду Чаплин?

Сотрудник одной патриаршей структуры объяснял мне отличие патриарха Кирилла от его предшественника: «С Алексием мог поговорить любой священник. А на прием к Кириллу даже архиереи не всегда могут попасть, он отгородился высоким забором, он уже где-то высоко на небесах. Когда он был митрополитом, все знали, что он очень хочет стать патриархом. А когда он стал патриархом, то решил стать чем-то вроде вице-премьера по делам религии. Так что патриархия теперь — это министерство».

В этом министерстве Всеволод Чаплин занимает пост главы департамента. «Я около 20 лет в области церковно-государственных и церковно-общественных отношений, — рассказывал он в одном интервью, — я всегда хотел заниматься внутрицерковными делами, созиданием новых эталонов пастырского служения; как меня священноначалие отправило на это поприще, так тут и мучаюсь, но в результате определенный опыт приобрел. Я знаю, что многого можно добиться». А потом объяснил, чего именно добились: отказа от полового воспитания в школе, ужесточения законодательства про аборты, запрета на ночную продажу алкоголя, вот-вот примут закон о защите чувств верующих. 

Мой собеседник из патриаршей структуры утверждает, что все наоборот — запретительные инициативы идут от государства, а церковь их выдает за свои. Но зачем нужен церкви отец Всеволод Чаплин, если своими выступлениями он никого не привлекает, а только отпугивает неверующих и наводит ужас на умеренных верующих? «Его никогда не уволят, — говорит мой собеседник, — во-первых, никто не умеет так, как он, составлять официальные бумаги. Во-вторых, никто не согласится занять его место. А в-третьих, то, что он говорит, нравится аудитории». «Что же это за аудитория?» — «У чиновника есть только одна аудитория — начальство».

В конце марта отец Всеволод Чаплин был занят. Время для встречи он мог бы найти только в апреле. С трудом он выкроил 20 минут для телефонного разговора. Мы говорили час. Отца Всеволода два раза что-то отвлекало, он просил перезвонить, и мы продолжали беседу. Он много говорил о церкви, вере, православии, христианах. Раза три или четыре за этот час он упомянул Бога. Слово «Христос» он не произнес ни разу.