Выборы в координационный совет: Сергей Смирнов

— Вы ведь были гауляйтером московского НБП, не так ли? Как вы вообще там оказались?

— Мне никогда не нравилось слово гауляйтер, да и, по сути, я им не был. Некоторое время я был и.о. главы московского отделения, после громкой истории с захватом приемной администрации в конце 2004 года. Оказался я там довольно просто. НБП в 2003 году была по факту единственной организацией, занимавшейся честной и прозрачной политикой. По идеологии «Яблоко» было мне ближе, чем НБП, но эта партия искала вечных договоренностей с властью. Про остальных демократов я вообще молчу — там были или сторонники Пиночета, или опять же соглашатели. С другой стороны, на левом фланге все было еще хуже. КПРФ — это же самые настоящие черносотенцы, а остальные мелкие левацкие организации были на уровне сект: люди мыслят шаблонами и стереотипами. Всего этого не было в НБП, поэтому я туда и пришел. Это была свежая и честная политическая организация.

— А почему учитель истории вообще захотел заниматься политикой?

— Я не только учитель истории, я и в вузе преподавал некоторое время, причем историю политических партий и движений. Я всегда интересовался прежде всего новой и новейшей историей, а это ведь и есть политика. Так что интерес логичный. Другое дело, что в школе ни в коем случае никому не надо навязывать свои политические предпочтения, это чудовищно. История должна учить детей думать и размышлять. К большому сожалению, в школе этого все меньше и меньше.

— Это не совсем так — участие в акциях НБП всегда было добровольным. К тому же не надо преувеличивать историю захвата зданий. По факту было только несколько случаев, но резонансных. А реакция на них была неадекватная. Еще один стереотип, что в НБП приходили исключительно молодые ребята, — это тоже не совсем верно, были разные люди. Особенно активно они стали приходить именно в 2002–2003 году — таких, как я, видевших в НБП единственный вариант честной политики, было достаточно много. Иной вопрос, что в итоге ситуация изменилась, Лимонов пошел в сторону союза с либералами, акции участились, и это отразилось на активе. И многие ушли, в том числе я.

— Вы социалист?

— Ну конечно, я же иду от блока евросоциалистов (смеется). В России очевидно не хватает социальной справедливости. Доходы от природных ресурсов распределяются между крупным бизнесом и чиновничьим аппаратом. Для меня само понятие «социализм» означает именно равные возможности для большинства населения. Разумеется, люди не равны, всегда одни будут делать больше и больше денег получать. Но вот давайте возьмем ту же нефть. Я не понимаю, почему миллиардные доходы от нее идут в карман сотен, максимум тысяч людей, а миллионы населения получают от нее жалкие крохи. Ну вот не может быть нормальной ситуация, когда учитель или врач получают по 5 тысяч рублей, а дочки миллиардеров каждые три месяца меняют машины с «майбаха» на «феррари» или наоборот.

Разумеется, ни о каком отказе от демократии и частной собственности речи не идет, но богатые должны платить больше налогов, в том числе процентная ставка на дивиденды должна резко возрасти. Почему у нас так популярен Сталин? Не из-за расстрелов и даже не из-за победы в войне. Из-за чувства некоего справедливого общества при равных возможностях для большинства населения. Другое дело, что по факту это не так, но пропаганда создала именно такой образ. В России остро не хватает справедливости.

— Я никогда не был против союза с либералами. Мне не нравилось, что это делалось без учета мнения активистов. Разумеется, в условиях сегодняшнего авторитарного режима объединение оппозиции необходимо, просто нет никаких других способов противостоять наступлению реакции. Думаю, что за последние лет пять изменились и либералы, хотя и среди них остается много тех, кто с презрением смотрит на других оппозиционеров и считает себя мессиями, носителями истины в последней инстанции. Вообще, это касается очень многих в оппозиции, которые долго в течение 2000-х годов варились в собственном соку. Отсюда та самая отчужденность стоящих на трибуне и людей на митингах протеста, которую не отмечали только слепые.

— Сергей, а зачем вы вообще идете в КС? Вы не самый медийный персонаж из участвующих, последние годы занимаетесь журналистикой.

— Честно говоря, пару месяцев назад я и не собирался. Но последние законодательные инициативы власти просто не оставляют иного выбора. Главное, без лицемерия, — все прекрасно понимают, что закручиваются гайки, что это коснется в итоге всех: и гражданских активистов, и общественные проекты, и журналистов. По факту КС должен стать неким центром сопротивления наступающей реакции, поэтому участие и даже голосование на выборах — это некий символический жест. Второй момент: к оргкомитету, который организовывал прошлые митинги, возникала масса вопросов. Навальный правильно написал: хватит возмущаться в твиттере — идите и предлагайте. Вот собираюсь идти и предлагать, тем более мы много обсуждали это в своем кругу любителей петанка. Оппозиции, на наш взгляд, массы всего не хватает — за 10 лет выпущен один тонкий доклад: «Путин. Итоги». Где видение развития страны? Какой будет механизм передачи власти, по мнению оппозиции? Никакого интеллектуального наполнения у оппозиции нет. Впрочем, ничего такого нет и у власти. Кругом пустота.

— А чем будете заниматься в КС, если вас выберут?

— Пока не очень ясно, чем будет заниматься КС. На мой взгляд, главной задачей оппозиции должна стать выработка некоей общей платформы дальнейших действий, закрепленной в конкретных предложениях. Например, надо разработать 8–10 законопроектов, которые, я уверен, не вызовут никаких идеологических разногласий. Нормальный закон о полиции, судебная реформа, предстоящие выборы в Учредительное собрание. Есть и другой момент: хочется, чтобы не повторялись глупости прошлого оргкомитета. Ну вот как можно было за неделю до выборов президента вместо решительной акции протеста проводить Грушинский фестиваль на Садовом кольце? Или назначать новый митинг в годовщину первых протестов 5 декабря? Как-то хочется донести такое мнение до организаторов — оно ведь точно не только мое. Я же читаю твиттер, общаюсь со многими людьми. Крупнейшая задача КС — пытаться выработать механизмы привлечения для борьбы с реакцией новых людей. В стране недовольных властью в тысячи раз больше, чем ходивших на акции протеста. К сожалению, власть не хочет переговоров, они понимают только массовые акции.

— Вы считаете, что у вас есть шанс победить более медийных персонажей? Вообще почему вы с вашими взглядами идете не по квоте социалистов, а по общегражданскому списку?

— Это было бы нечестно, я не состою ни в каких организациях, нельзя все начинать с лицемерия. Шансов немного, конечно, но они есть. В конце концов, мы с моим другом Павлом Пряниковым написали большую программу. Это не инструкция, конечно, а приглашение к диалогу и дискуссии. Что за 10 месяцев протеста предложили так называемые лидеры оппозиции и ВИП-персоны? Через год с них и спросят избиратели — это нормально. Чувство ответственности и подотчетности своим избирателям надо воспитывать и у оппозиционеров.