Вы и убили

Иллюстрация: Miriam Ivanoff

«Ну как там ваша Америка? Зачем вы убиваете наших малышей?» Я вздрогнул. Дело было в Москве, в турофисе, я только что приехал из Штатов и зашел по казенной надобности — сделать регистрацию. Умученные русские дети в Америке? «Не понимаю, о чем вы», — вежливо сказал я. Но дама продолжала наседать: «В США ненавидят русских, да ведь?»

Очень скоро я узнал, о чем речь. Антиамериканская лихорадка — сезонная российская болезнь, и в том году, когда меня угораздило вернуться, она была вызвана несколькими историями, связанными с американцами, усыновившими, а потом убившими русских сирот. Благодаря СМИ, которые раскрутили эти истории до невероятия, россияне, кажется, и вправду поверили, что американцы усыновляют детей в России лишь затем, чтобы потом их мучить, бить, третировать и в конце концов убивать. А разгад­ка одна: американцы просто настолько ненавидят русских, что отыгрываются на беззащитных, не могущих дать отпор детях. Честно говоря, в Америке я не слышал ни про одну из этих историй, и уж тем более про такое их удивительное объяснение, — но в России мне пришлось столкнуться с ними вплотную.

Идут годы, но истерика не утихает. Не так давно, сидя в гостиничном номере, я просмотрел подряд несколько новостных выпусков на разных каналах, и в каждом уделялось особенное внимание истории американки из штата Юта, которую обвинили в убийстве 14-месячной девочки, удочеренной ею в России. История и вправду шокирующая, хотя, увы, довольно обыденная — еще одна нищая, замученная мать, выместившая свое убожество, нужду и агрессию на ребенке (она убила девочку, ударив ее об стену).

С полдюжины похожих историй, случившихся в Америке за последние пять лет, получили невиданное освещение в России. Строго говоря, в самих таких историях ничего сверхъестественного нет — ­насилие над детьми существует веками, и одной Америкой оно не ограничивается. Американцы усыновляют внушительное количество русских детей, и, просто исходя из существования на свете науки статистики, такое рано или поздно должно было произойти. (Американцы усыновляют более трети всех русских сирот — около 5 000 в год. Русские усыновляют примерно столько же.) Однако российские СМИ постарались и сделали из этих печальных, редких и не связанных друг с другом случаев что-то вроде быстрорастущей тенденции — и истерика нарастала до тех пор, пока в 2007-м Россия не приостановила работу на своей территории всех иностранных агентств по усыновлению.

Что характерно, о многом в этих репортажах не говорилось вовсе. Например, о том, что муж этой женщины из Юты был русским. Но когда речь заходит об антиамериканской агитации и пропаганде, детали редко бывают нужны. Нужна только смелость и лихость в сопряжении удаленных фактов и мало связанных событий. Перед репортажем из Юты, например, российские телевизионщики пускали в эфир историю Мартти Ахтисаари, бывшего финского президента, которому дали Нобелевскую премию мира за неоце­нимую помощь в признании независимости Косово. Не то чтобы я был несогласен с телеэкспертами, которые размазывали Ахтисаари по стенке за его проамериканскую, антироссийскую ­позицию — это действительно вредный и неприятный тип. Но неприглядная роль Америки в косовском конфликте, вероятно, слишком абстрактна для рядового российского телезрителя — тут нечему сопереживать. Поэтому к ней подклеивается история про американцев, убивающих русских малюток за то, что они русские, — и тут уж не надо особенно разбираться в геополитике, чтобы понять, на чьей ты стороне. Смонтировать финского экс-президента и убийство в Юте в одну историю — не самая банальная задача на свете. Но это работает.

И ведь мало того что никаких русофобов-убийц в Штатах нет. Сама постановка вопроса отвлекает внимание от той чудовищной, невыносимой реальности, в которой существуют остающиеся в России, никем не усыновленные детдомовцы. Я вспоминаю, как интервьюировал Евгения, 29-летнего воспитанника детдома с врожденной болезнью позвоночника. Первые 10 лет своей жизни он провел прикованным к постели. Следующие пять — в бесконечном движении между детдомами и больницами: ему делали операции на позвоночнике, и, чтобы он не надоедал, медсестры держали его на транквилизаторах. Первые 20 лет своей жизни Женя помнил плохо — да там и нечего было помнить. В школу он не ходил. К 28 годам он не умел ни читать, ни писать. В детдоме он драил туалеты (когда научился ходить на костылях), а когда я его встретил, он за­нимался тем, что скручивал из проволоки крышечки для шампанского — по 15 рублей за мешок (это неделя работы). Дело, хочу заметить, происходило в Москве.

Правда, Женя говорил, что в последнее время с детдомами в Москве стало получше, но ненамного. И что точно не изменилось — всем, как и прежде, было на него наплевать. Конечно. Он же здесь. В Москве. Под самым носом. А не убит где-то в Америке безжалостными американскими усыновителями. Раздуть шовинистическую истерику куда проще, чем выйти из офиса и отправиться к конкретному Жене. По самым скромным оценкам, прямо сейчас около миллиона сирот подвергается жестокому обращению — не в Америке, не в Испании, не в Канаде или Зимбабве, а в России. Но это какая-то унылая тема, не будем о ней, правда?