Консьержка Нина Ивановна морщится при звуке открывающейся двери и здоровается кивком, как бы отмахиваясь. Она слушает вечерние новости и уже знает: вот сейчас объявят, что соглашение об ассоциации с ЕС Украина подписывать не будет. «Расстроились?» — спрашиваю я. «Да не знаю, — растерянно, даже потерянно отвечает она. — Вроде как с Россией нам лучше. Не знаю». Она не может понять, за она или против, но одно по ее глазам ясно точно: она чувствует, что произошло и происходит что-то важное, делается выбор. «Погодите, погодите, вот еще что-то говорят!» — она делает радио погромче, а я иду домой.
Мне сложно представить мою московскую консьержку за подобным занятием. Я заставала ее погруженной в сериал «Роксолана» или сопереживающей героям шоу Малахова, но почти никогда — вечерних новостей. И уж тем более не спрашивала ее, а правильно ли, что москвичи вышли на Болотную: не исключаю, что она даже о ней не знала.
В дни «Евромайдана» Киев превратился в гигантскую соцсеть — фейсбук, озвученный и озвучиваемый «в прямом эфире». Можно оставить комментарий, нарваться на грубость, лайкнуть или не лайкнуть, наконец, спровоцировать в общественном транспорте, как бы это сформулировать ...пассажиросрач!
Мы с сыном заходим в троллейбус и едва успеваем сесть, как становится понятно: мы тут, в народном, уличном фейсбуке, и все тут, включая кондуктора, собраны под одним хэштегом. Женщина рядом с нами косится на ленточку с символом ЕС, которую сын взял на митинге. «Вот вы не знаете, что творите, а я знаю, — говорит она, делая страшные глаза. — Эта Европа всех погубит. Всем дадут цифровой код — и всё». «Господи, да где же вы этого наслушались? Да кто вам так мозги промыл?» — кричит через несколько сидений еще одна пассажирка. Троллейбус с энтузиазмом включается в перепалку. А я вспоминаю, как днем раньше услышала от таксиста, что из Евросоюза на Украину завезут «ножки Буша» (где Буш, а где Европа) — и тогда пиши пропало.
Рядом — бабушка и дедушка, лет по 75. Они только что с митинга на майдане, едут тихо, в перебранке не участвуют. Бабушка угощает моего сына Кирилла конфетами: «Вот ему Европа нужна, — говорит. — Для него ходим. А нам-то уже все равно».
К моменту выхода из троллейбуса мой четырехлетний сын, кажется, запоминает слово «евроинтеграция».
В маленьком магазинчике около дома евроинтеграцию обсуждает очередь. «Ну, Европа, да, хорошо, но когда еще мы туда вошли бы! Это ж все непросто», — вздыхает женщина, видимо, утешая и себя, и подругу.
«Как же там Ира, у которой я недавно стриглась?» — вдруг вспоминаю я. Ира так переживала, что дала себе обещание не смотреть и не слушать новости до самого вильнюсского саммита — пусть будет как будет. Знает ли, что все решилось раньше?
В России во время протестов много говорили о разрыве фейсбука и условной улицы, народа (был даже лозунг «Фейсбук поднял жопу» — по аналогии с хомяком, который «расправил плечи»). Здесь, в Киеве, этого разрыва нет. Ты в пространстве, от которого невозможно оторваться, в контексте, из которого невозможно вырваться.
Если бы меня попросили охарактеризовать происходящее на Украине одним словом, я бы выбрала слово «вовлеченность». Абсолютная, искренняя, на 146 процентов, если вспомнить язык российских протестов. И тут я вовсе не имею в виду лишь тех, кто поддерживает «Евромайдан». Это просто включенность в событие — неважно, с каким знаком, — это переживание, не перемешанное с отстраненностью. И этому, если честно, хочется научиться.
Автор — колумнист газеты «Московские новости»