Враг — государство

Иллюстрация: Тимофей Яржомбек/KunstGroup Pictures

У нобелевского лауреата по экономике Милтона Фридмана есть сын по имени Дэвид Директор Фридман. Он хоть и получил докторскую степень по физике, вообще-то, тоже экономист. Преподает в Университете Санта-Клары. Написал несколько трудов по экономике. Его великий отец был либералом и считал, что государство должно поменьше вмешиваться в экономику. Дэвид пошел по этой дороге дальше отца, став одним из идеологов анархо-капитализма. Адепты этого интеллектуального течения вообще отрицают необходимость государства (все может отрегулировать свободный рынок), но при этом, в отличие от просто анархистов, уважают частную собственность.

В 1986 году Фридман-младший издал учебник под названием «Ценовая теория», в котором есть глава об экономике любви и брака. Это один из ярчайших в истории мысли примеров алгебраического осмысления гармонии. Глава содержит, например, две формальных модели «брачного рынка», созданных, чтобы понять, выиграют ли мужчины и женщины от легализации полигамии и полиандрии. Даже свой брак Фридман легко рассматривает с точки зрения затрат и выгод. Вот как он иллюстрирует тот общеизвестный факт, что на «брачном рынке» не все подходят всем: «За женщиной, которую я признал более ценной, чем десять тысяч других, никто другой даже не ухаживал, и в результате я женился на ней на весьма выгодных условиях — мне даже не пришлось обещать, что я всегда буду мыть всю посуду». И тут же замечает: не только брак так устроен — и на рынке труда, и на рынке недвижимости покупатель и покупаемый товар должны уникальным образом подойти друг другу.

Ну а раз речь идет о рынке, для него можно нарисовать кривые спроса и предложения. Женщин и мужчин «предлагается» определенное количество, спрос же регулируется ценой — в виде обязательств, которые берет на себя «покупатель», и в виде ценных потребительских свойств «товара» — физических данных, характера и пр. Спрос уравновешивает предложение — например, не очень красивую жену теоретически можно приобрести, не обещая мыть посуду. Пока все просто, но вывод получается неожиданный: в такой модели полигамия выгодна женщинам, а полиандрия мужчинам. Не наоборот. Потому что снятие моногамных ограничений повышает цену женщины. Ведь она не хочет делить мужа с кем-либо еще; значит, если он хочет быть полигамным, он должен предложить женщине настолько выгодные условия, чтобы она сочла предложение равноценным стандартной «сделке» с двумя участниками. Ну и к тому же предложение на рынке не снизится, а спрос возрастет. Представьте себе, пишет Фридман, что в некоей стране разрешено иметь не больше одного автомобиля (некоторые из нас помнят одну страну, в которой практически так и было). Что произойдет с ценами на автомобили, если это ограничение снять? Естественно, они вырастут!

Более того, от легализации полигамии выиграет общество в целом. Судите сами. От возросших «цен» на женщин последние выиграют ровно столько, сколько потеряют мужчины. Так что тут ничья. Ничего не изменится и для тех, кто решит остаться при одном партнере. Зато выиграют те мужчины, которые всегда хотели иметь много жен и наконец получили такую возможность, и те женщины, которые не хотели «продаваться» по прежней, более низкой «цене», а теперь получили те выгоды, которых им раньше не хватало.

Ценность обычного моногамного брака — естественно, счастливого — экономисты, конечно, уже пытались вычислить в рамках ответвления своей науки, известного как экономика счастья. В 2003 году профессор Уорвикского университета Эндрю Освальд приводил цифру 60 000 британских фунтов в год для каждого из супругов — больше, чем огромному большинству англичан приносит работа. В полигамной системе Фридмана равенство цен для мужчин и женщин исчезнет — мужчина будет нести большие издержки, а женщина будет счастливее.

Но Фридман-младший построил и вторую модель для тех, кто неспособен представить себе, как это идеальный муж или жена может иметь цену. На самом деле для такой позиции есть основания и помимо обычного ханжества: «контракты», которые заключаются при создании семьи, соблюдаются ведь только добровольно. Наказать мужчину за то, что он обещал мыть посуду и не моет, практически невозможно — развод кажется слишком суровой карой за нарушение лишь части оговоренных условий. Так что можно представить себе рынок, на котором нет цен. На таком рынке, по мысли Фридмана, работает простая иерархия — самому привлекательному (не только внешне, но и по сумме качеств) мужчине достается самая привлекательная женщина. И так далее вниз по списку. Если в этой системе разрешить полигамию, иерархия разрушится: лучший из мужчин может предпочесть лучшей из женщин двух поплоше, если из них удастся «собрать» еще более идеальную супругу. Тогда некоторым женщинам достанутся менее достойные мужья (им придется выбирать из более низких позиций иерархического списка), а некоторым придется вообще довольствоваться половиной мужа, тогда как в моногамной ситуации им достался бы стопроцентно свой.

Довольно этого абсурда. Ясно, что Фридман на самом деле говорил не о браке — ну или не совсем о браке. Он доказывал, что рыночная система эффективнее и приносит людям в частности и обществу в целом больше пользы, чем распределительная. Теперь, когда распределительных экономических систем в мире почти не осталось, это вроде бы уже и не нужно доказывать. Но иногда все же полезно напоминать себе о том, что отвратительный, циничный капитализм даже в самых неожиданных применениях — самая жизнеспособная основа для человеческих отношений.

Впрочем, Фридман напоминал об этом и себе, и другим, наверное, слишком часто. Поэтому свой последний крупный экономический труд он опубликовал в 1996 году. А свой первый фэнтези-роман «Харальд» — в 2006-м. Скоро допишет второй, «Саламандра». В нем точно ничего не будет про рынки любви и брака.