Военные рассказы

Иллюстрация: Дарья Рычкова

Великая Отечественная война с детства притягивала мой интерес. И все было вроде бы ясно.Мы победили.Героически.Об этом рассказывали первого сентября и Девятого мая ветераны, увешанные наградами. Об этом снимали фильмы, писали книги и учебники для школы. Сначала Советская армия с упорными боями отступала, потому что мы не готовились к войне и вместо танков выпускали тракторы в надежде на мирную жизнь. Но потом мы погнали коварных немцев,хоть они и были поголовно с автоматами, а у нас автоматов ППШ не хватало на всех.

Советские воины самоотверженно били численно превосходящего врага, несли, конечно, потери, но гораздо меньшие, чем фашисты, и водрузили знамя над гитлеровским Рейхстагом. И как-то так выходило, что человек, начавший войну на границе (граница при этом сосредотачивалась исключительно в городе Бресте), заканчивал ее в Берлине.

Я с удовольствием читал про героическую оборону Брестской крепости, битву под Москвой и Сталинградом. На уроках истории я тянул руку и получал пятерки. Я знал, что советские солдаты, жертвуя жизнью, храбро спасли Родину от фашистских орд, закованных в броню. Что воины Великой Отечественной под песню «Вьется в тесной печурке огонь» помышляли лишь о победе и каждый в тылу рвался на фронт, забрасывая военкомат заявлениями, с болью переживая свалившуюся на него бронь, — не повезло кому-то, приходилось выпускать снаряды для победы.

Это в фильмах, книгах и в официальных беседах закрепленных за школой ветеранов… А вот то, что мне приходилось слышать на улице (а когда я улавливал разговор о войне, я обострял свой слух), совсем не укладывалось в ясную картину подвига. Мое детство состояло, наряду с прочим, из простаивания в бесконечных очередях: за молоком, хлебом, помидорами… Да мало ли еще за чем нужно было стоять в очереди в Советском Союзе. В очередях народ томился, налаживал контакт. И если очередь не сильно длинная, общался меж собой доброжелательно. И вот слышу я как-то разговор в овощном магазине.

— А ты где воевал?

— В артиллерии.

— В какой?

— Сначала — труба — в противотанковой, а потом уже повезло, после второго ранения, в дальнобойной…

— Да, противотанковая — это совсем плохо… очень плохо — противотанковая…

И так все это с матерком и совершенно не такими словами, как советские солдаты в военном кино разговаривают. Может быть, этот дедок вместо «труба» и «плохо» сказал «задница» — сейчас я уже не помню таких подробностей, но живенько они разговаривали.

«Как плохо? — думал я. — Почему плохо?.. Расстреливать фашистские «тигры» и «пантеры»… Что может быть лучше! Это в дальнобойной плохо — далеко от передовой и не видно врага…»

Еще такой разговор подслушал… Передаю приблизительно так, как осталось в памяти. «…Бросили нас прямо из Германии в Маньчжурию на японцев. Воды нет. А водки сколько хочешь. Китайцы нам как освободителям тащат ее бочками. И каждый день мы, конечно, того… И вот капитан наш что удумал… Заставил нас этой водкой боевую технику протирать. Трешь стекло руками… За-апах… А капли в рот не возьмешь, капитан не отходит, глазами затылок буравит и подгоняет «Па-абыстрей!»… Э-эх… Большая сука был наш капитан…»

Когда мы ездили с мамой в Кишинев, инвалид в поезде говорил, что из всей деревни он пришел с войны один (еще демобилизовался кто-то, но умер через год от ран). На застолье у бабушки в станице бывший фронтовой шофер рассказывал, что ехал по дороге, настолько заваленной трупами наших солдат, что приходилось через каждые две минуты выходить из машины и оттаскивать труп на обочину. Хоть не бойким я был ребенком, а подошел к нему и спросил: «А немецкие трупы там тоже были?» Он потрепал меня так за волосы и сказал: «Нет, на той дороге не было».

Должно быть, и через тридцать-сорок лет кошмаром стояла у этого пожилого седого человека перед глазами та дорога.

Не так как-то, неправильно запомнилась война ветеранам.

По телевизору шли фильмы, где молодые парни прибавляли себе возраст. Подчищали лезвием козырек семерки и выводили четверку — чтобы успеть повоевать. А один мой неблизкий родственник сделал наоборот. Убавил в свидетельстве о рождении свой возраст, попал после войны в воздушный десант и отморозил там ноги. «Так ему и надо!» — думал я и невзлюбил с тех пор всех десантников.

Мой дед, Алексей Михайлович Карасев, войну провел в Сибири, в ссылке. Его отца — белого офицера — отправили в лагерь, а деда как сына врага народа просто в ссылку. (Это я потом узнал о прадеде-белогвардейце и что дед был в ссылке, а до Горбачева у него это дипломатично называлось — эвакуация). И вот я спрашиваю на баклажанной грядке (мы пололи с ним вручную эти баклажаны у дома — как сейчас помню; мне было лет четырнадцать): «Дедушка, а почему вы не воевали?» «Меня, — говорит,— как ценного специалиста сельского хозяйства вывезли подальше в тыл, чтобы кормить Красную армию». Все правильно. Надо кому-то и в тылу работать, не повезло дедушке… Но я дотошным был и от деда не отставал: «А вы просились на фронт?» «Нет» — «А почему?» И тут дед ответил (достал, видно, я его своими сложными вопросами): «Что я дурак — пушечным мясом становиться?»

Тогда я решил, что мой дед — трус. И какое-то время даже презирал его, пока не улеглось.