Владимир Акименков: «Я избавлен от корпоративных ограничений»

Сколько всего в России политических заключенных?

— Единого списка политзеков нет, и он вряд ли сможет появиться. Его сложно составить, потому что не хватает информации по разным делам. Различными политузниками занимаются разные проекты, группы, люди, при этом используя различные критерии политзечества; общей цифры, видимо, нельзя вывести. Есть довольно приличный список политзаключенных и политпреследуемых, который ведется проектом «Хроника текущих событий», возглавляемым бывшим узником совковых спецпсихушек Виктором Давыдовым. Но и в этом списке отсутствуют некоторые люди, которых, на мой взгляд, можно отнести к политзекам.

Например, там нет узников по «делу АБТО«, Ильи Романова, «квачковцев» или «Приморских партизан». При этом в списке господина Давыдова есть политзаключенные из Крыма (Олег Сенцов и остальные). Я поинтересовался у Давыдова: почему он не включает в список узников по «делу АБТО», а крымчан включает, хотя дела похожи? Он ответил, что крымчанам вменялись действия против общественных организаций, а узники по «делу АБТО» атаковали здание УФСБ. Так как это атака на государство, то невозможно, мол, включить их в число политзаключенных.

Было тяжелое, но ясное, честное для инакомыслящих, протестующих время «застоя» в СССР — разлагавшаяся большевистская диктатура, тогда ещё остававшаяся крепкой и проявлявшая жестокость к своим оппонентам. Существовало, при всех проблемах, достаточно единое диссидентское движение,внутри которого люди помогали разным политузникам: либералам, социалистам, русским националистам, нерусским националистам. Было совершенно необязательно соглашаться с взглядами и поступками человека, для того чтобы помочь посаженному противнику режима. Сейчас же каждый из проектов помощи узникам старается натянуть одеяло на себя. Возникает псевдоконкуренция.

Почему «псевдо»?

— Ну, какая может быть конкуренция в деле помощи политическим заключенным? Наоборот, нужно радоваться, что разные люди организуют поддержку сидельцам. Я убежден, что разные проекты и разные люди могут взаимодействовать друг с другом, даже замещать друг друга. Все равно всем помощи доставать не будет — современной России очень не хватает некоего единого проекта материальной поддержки политических заключенных и их семей. Чего-то наподобие фонда Солженицына, Политического Красного Креста…

Выходит, что некоторым заключенным стараются помогать многие, а кому-то — никто?

— Почти так. И мы с друзьями стараемся изменить эту ситуацию. Поэтому помимо того, что я участвую в судьбе товарищей по несчастью, которых хоть кто-то как-то помнит и помогает ребятам (правда, меньше, к сожалению, чем раньше), — также мы с камрадами пытаемся организовать помощь тем, о ком люди не знают и зачастую не хотят слышать. Например, «Приморским партизанам», Ване Асташину и другим политзекам по «делу АБТО».

Ты говоришь о деле АБТО, осужденных за теракты, «Приморских партизанах», которых судили за убийство, и квачковцах, которых обвинили в госперевороте…

— Посредством ржавого пистолета и двух арбалетов, ага.

Тем не менее. Я имею в виду версию следствия. Можно подробнее рассказать про эти группы?

— У меня нет возможности участвовать в судьбе квачковцев — я и так участвую в судьбе почти сорока политрепрессированных. Но я всегда отмечаю, что мало кто понимает важность помогать таким людям. Да, это люди с тяжелой политической биографией, у них реакционные воззрения. Но их судят не за то, что они действительно могли сделать. При всем уважении к этим отставным воякам, ну, не могли эти «старики-мятежники» замутить вооруженный переворот. Это смешно.

Тем более что располагали они весьма скромным, по версии следствия, арсеналом. Два арбалета, ржавый пистолет. Какой «переворот», какой «терроризм»? Если учесть, что Квачков и его товарищи являются последовательными оппонентами правящего режима, — становится понятным, что силовики стремятся нейтрализовать таких людей. Кого-то сажают, кого-то убивают, кого-то выдавливают за границу, кого-то шельмуют. Можно экономически задавить. Наложить безумные штрафы, включить в перечень террористов и экстремистов Росфинмониторинга, лишить работы, отнять бизнес.

А АБТО?

— Хорошо, что сейчас о них начали говорить! Мы с товарищами несколько лет бились головой о стену. В деле были две группы молодых людей — они были искусственно объединены следствием в единую «Автономную боевую террористическую организацию». Они участвовали в разных акциях прямого действия, в которых никто не погиб. У первой было чисто антигосударственное прямое действие, а вторая поджигала милицейские объекты и палатки мигрантов.

Следствие соединило эти две группы поджигателей в одну и приписало им терроризм. Детям, которым было 16, 17, 18 лет. Это был по сути символический протест, который мало чем отличается от горящей двери ФСБ, подожженной Петром Павленским. Так называемого лидера АБТО Ивана Асташина, которому (в том числе) Павленский посвятил свою акцию, за поджог подоконника в здании УФСБ по ЮЗАО дали 13 лет строгого режима. Дело дважды переквалифицировали. Сначала это была 167 статья, потом — групповое хулиганство, а после Манежки дело перебили на терроризм. Это один из немногих случаев, когда людей за символические поджоги так сильно закрепили.

Если сравнивать с Европой, то греческие анархисты, осужденные за поджоги, например, «Заговор огненных ячеек«, считаются политическими заключенными.

Окей, хорошо, но «Приморские партизаны» убивали людей. Они-то почему политзеки?

— Да, но они объясняли свою мотивацию на одном из видео. Его потом признали экстремистским. В Приморском крае, в Кировском районе нормой был милицейский (тогда еще не было полиции) беспредел. Силовики, обнаглевшие от безнаказанности, всячески издевались над местным населением, в том числе над тогдашними подростками, которые позже станут «партизанами». Их забирали в милицию, обвиняли в преступлениях, которых они не совершали. У кого-то из «партизан» менты убили в участке брата и отца, насколько я помню. А еще, как говорилось в материалах дела, милиция крышевала барыг. Поэтому у меня сложилось впечатление, что молодежь, доведенная до отчаяния, не нашла другого выхода, кроме как порушить монополию государства на насилие. При этом эти люди объясняли свою мотивацию поступками милиционеров. Это не банда, которая нападала на людей с целью наживы. Я и мои товарищи видим в преследовании «партизан» политические мотивы. Их, кстати, зверски пытали.

Сейчас будет пересматриваться один из эпизодов по убийству, но присяжных до сих пор не могут собрать. Судя по всему, местные жители видят в них народных мстителей, могущих вершить правосудие честнее и эффективнее полицейских, что погрязли в преступлениях.

То есть ты не настаиваешь на их невиновности?

— Политический заключенный не обязательно является узником совести. Он не обязательно сидит за взгляды, за мирное выражение своих позиций. Когда ты вступаешься за политзека, то, напомню, совершенно необязательно при этом соглашаться с его воззрениями и поступками. Социалистов в царской России судили за отстрел чиновников, за покушения на царей. Они не были политзаключенными, что ли? А красные партизаны на территориях, оккупированных Рейхом? А воины УПА и «лесные братья», которых сажали и расстреливали большевики? РАФ, «Красные бригады», ЭТА, ИРА… В 90-е годы в России были политические дела, где тоже судили людей не за листовки и пикеты: «дело «Реввоенсовета», «дело «Новой революционной альтернативы». Многие просто не могут признать политзаключенными людей по «неудобным» делам. Может быть, эти правозащитники опасаются, что их лишат государственного финансирования, различных грантов, им перестанут «подавать руку»? Вот мы с друзьями и занимаемся поддержкой политзеков вне рамок какого-либо проекта, а в личном качестве. Когда ты работаешь в каком-то движении или проекте, то не всегда можешь из-за «внутряковых» ограничений сказать то, о чем думаешь. Не всегда можешь делать то, что считаешь правильным. Я, к счастью, избавлен от корпоративных ограничений.

А как они мешают?

— Они могли бы мне помешать участвовать в судьбе Бориса Стомахина, например.

Если к концу года подводить какие-то итоги, то сколько заключенных сейчас вышло на свободу?

— Вообще, число политзаключенных растет: совсем недавно закрыли Петра Павленского, Ильдара Дадина, Дмитрия Бученкова, Кирилла Барабаша и ещё нескольких человек по разным делам. Конечно, у кого-то заканчиваются сроки, кого-то выпускают по УДО (или же оно срывается, как у Евгения Витишко). Политзеки — самые разные люди: хоть те, кто берет в руки «коктейли Молотова» или даже оружие, не выдерживая беспредела бояр и паразитов, хоть активисты, которые с очень умеренных позиций критикуют власти, а их, особенно в регионах, начинают за это преследовать: сажать в тюрьму, выгонять с работы, вносить в список Росфинмониторинга. Ну, и сажать на реальные сроки за листовки или перепосты во «ВКонтакте». И для посадки по политическому делу вовсе необязательно быть опытным активистом или журналистом. Угроза преследования периодически нависает над разными людьми.

Сравнительно недавно прошли две волны амнистии. Они вообще насколько эффективны были?

— Хотя размах у этих амнистий отличается, они обе в наименьшей степени затронули политических заключенных. Да, отпустили экипаж Arctic Sunrise, скостили срок Илье Фарберу, но многие политзаключенные остались сидеть. От узников Манежной площади до тех же квачковцев. Я никогда не забуду, как над нами издевательски поступили, амнистировав только часть из нас по произвольным критериям. Это было несправедливо. Я выходил с тяжелым сердцем, понимая, что кто-то из ребят останется сидеть. До сих пор остаются в неволе многие «болотники»: от Александра Марголина и Сергея Кривова до домашне-арестованного Ивана Непомнящих. Государство не намерено выпускать политзеков, да и вообще, людей, которые попали в оборот системы. Совершил человек преступление или нет — неважно. Как известно, зекам стремятся не дать УДО. Строптивых людей — и политзаключенных, и идейных уголовников,и правдорубов — стремятся «раскрутить». Например, обвинить в нападении на фсиновца, в нарушении режима содержания, в заведомо ложном доносе (если жалуется избитый зек), и добавить срок.

Если говорить о поддержке, которые требуются политзаключенным, то на что ты собираешь деньги?

— На передачи и посылки. На оплату труда и поездок адвокатов. На нужды семью узника. Средства на длительные свидания. Россия большая. Нередко человека отправляют отбывать наказание куда-то далеко, даже в Сибирь. Чтобы родственникам добраться до лагеря и купить продукты на длительное свидание, тоже нужны деньги.

После того, как Павленский поджёг дверь здания ФСБ, внимание к делу АБТО увеличилось. А что ты предлагаешь делать, чтобы привлекать внимание к политическим заключенным? Дверей на всех не хватит, а Павленский так вообще сидит уже.

— Просвещение в первую очередь. Через социальные сети, СМИ, через личное общение с людьми. У меня есть какое-то имя, и я могу убедить хотя бы часть людей внутри гражданского общества. Мне нравится, что эти люди, с которыми я общаюсь, помогают политзекам, не взирая на их политические убеждения. Не надо создавать бесплодные политические коалиции, скрещивать ежа и ужа: мы разные, и это нормально. А вот если люди разных воззрений будут помогать тем, кто является политическим заключенным и сидит за права миллионов — это правильно, это по-людски.