Виртуоз

Фото: Сергей Мелихов

Солнечным утром на угол Неглинки и Кузнецкого Моста выходят двое. Мужчина высок, привлекателен, продуманно одет — учитывая его музыкальную профессию, можно было бы сравнить его с роялем, но это неверно. Он элегантен без излишнего блеска, а с некоторой небрежностью и даже джентльменской обшарпанностью. Он красив красотой пятидесятилетнего мужчины, которому глубоко небезразлично, как он выглядит, но совершенно все равно, что о нем думают. В общем, он прекрасен.

Рядом с ним — женщина-танк. Они садятся в его машину — не новую, но чистую Opel Vectra. И хотя они называют друг друга по имени-отчеству — Татьяной Николаевной и Михаилом Сергеевичем, — у них определенно много общего. Только что они вместе встречались с чиновниками московского правительства, но, судя по их разговору, чиновника интересует лишь вид букета, который он должен вручать на грядущей торжественной церемонии. Таковы чиновники в период празднеств.

У Татьяны Николаевны звонит телефон. «Никого нет дома? Ты и кот? Это радует. Так, приводи в соответствие все, что ты разбросала… Что? Это радует. Так. Открывай скрипку — и вперед. Рабочий день, Ань, про-дол-жа-ет-ся». Татьяну Николаевну и Михаила Сергеевича объединяет любовь к прекрасному. Дочь Татьяны Николаевны учится в третьем классе Школы имени Гнесиных.

Средняя специальная школа имени Гнесиных — заведение легендарное, по определению ни на что не похожее. Дети попадают сюда в возрасте пяти лет в результате либо чрезмерной амбициозности родителей, либо особенностей собственного внутреннего устройства. Вместо детского сада они ходят на занятия по сольфеджио и музыкальной специальности и через два года, то есть к началу первого класса, занимаются дома по два-три часа в день. Это необычные дети. В буфете школы нередко можно увидеть мальчика лет 6—7, которого мама кормит с ложечки. Затем мальчик заходит в кабинет своего педагога, достает из футляра крошечную скрипку и играет концерт. Если «с улицы» приходит поступать в первый класс ребенок, не умеющий играть длинных сложных произведений, то, каковы бы ни были его общие музыкальные данные, здесь только разведут руками: делать из него музыканта по системе сестер Гнесиных уже поздно.

Михаил Сергеевич Хохлов эту школу возглавляет. Татьяна Николаевна возглавляет организацию «Татрус», которая занимается работами по реконструкции школы. У работ есть особенность: несмотря на то что организация «Татрус» выиграла конкурс на их проведение четыре года назад и несмотря на то что поведение Татьяны Николаевны, по всем свидетельствам, соответствует ее облику и манере — это действительно женщина-танк, — работы не начались. Виноваты в этом, убежден Михаил Сергеевич, чиновники московского правительства. Когда они не озабочены майскими букетами, они, по мнению Хохлова, направляют все усилия на то, чтобы принадлежащий Гнесинской школе особняк на улице Знаменке не был отремонтирован, а продолжал бы разваливаться на глазах у изумленной публики. Но не быстрее, чем развалится сама школа, которая сейчас нелепым образом расселена по трем зданиям в центре города.

Находиться в особняке на Знаменке с некоторых пор небезопасно. Хуже всего в этом смысле выглядит левое крыло — по передней стене и сводам первого этажа проходит сквозная трещина, само же крыло просело настолько, что это видно невооруженным глазом. Сюда детей не пускают уже почти год. В правом крыле еще в начале этого учебного года шли занятия. Но над ним провалилась кровля, и оттого в фойе второго этажа паркет вздыбился так, что некоторые доски стоят вертикально. В правом крыле прекратили занятия в конце октября прошлого года. Последним, уже в начале этого года, здание покинул директор. Дом объявили аварийным и закрыли. Теперь общеобразовательные занятия для учеников начальной школы проводятся во флигеле этого особняка, а для учеников средней школы — в Гостином Дворе. Занятия по специальности проходят в жилом доме на Сретенке, сданном после реконструкции и отданном в пользование школы до конца учебного года — то есть этого месяца. Это означает, что гнесинские родители, и без того посвящающие полжизни музыкальной зубрежке вместе со своими детьми, теперь в середине рабочего дня водят своих необыкновенных детей с Ильинки на Сретенку, со Сретенки на Знаменку.

Схожим образом проводит время жизни и Михаил Сергеевич Хохлов — в перемещениях между кабинетами всевозможных чиновников, бегая по кругу. С Неглинки Хохлов едет по Бульварному кольцу к Новому Арбату, где располагается офис Татьяны Николаевны. По дороге они перебирают, что уже сделано и что еще нет. Поскольку делают они это не в первый и не в десятый раз, получается быстро. Сначала про особняк на Знаменке и еще три здания, принадлежащие тому же комплексу: среди них обнаружился «вновь выявленный памятник архитектуры», а в некоторых квартирах недавно переданного школе семиэтажного здания продолжают жить люди. Проект реконструкции, выполненный «Моспроектом-2», завернула экспертиза. Михаил Сергеевич ловко оперирует такими словами, как «буроинъекционный» и «геокомпозит», а также выдвигает резонные соображения по поводу того, кто может оказаться заинтересованным в использовании того или иного метода. Разговор прерывается на полуслове, Татьяна Николаевна выходит, а Михаил Сергеевич продолжает свой путь по Садовому обратно по направлению к Неглинке.

Следующее дело — вместе с агентом, которая занимается поставкой инструментов для школы, поехать на мебельную фабрику, где Гнесинка собирается заказать специальные, по японскому проекту, стулья для пианистов. По дороге Михаил Сергеевич названивает агенту с музыкальным именем Аида, но она не берет трубку.

Припарковавшись на Неглинке, Хохлов рассказывает об эпопее с реконструкцией, начавшейся пять лет тому назад, когда мэр Лужков приехал в школу и пообещал ее наконец-то перестроить. После этого школу перестали ежегодно ремонтировать, в результате чего здание быстро пришло в аварийное состояние. Реконструкция не начиналась. «Бороться с людьми, которые занимаются строительством в этом городе, — говорит директор школы, — это все равно что скрипачу бороться с танком: одна надежда — на звук». Михаил Хохлов по профессии пианист. Еще он дирижер оркестра «Гнесинские виртуозы», под его руководством за последние 16 лет превратившегося из ученического оркестра в мировую знаменитость. Гордость дирижера: «Если просто поставить диск, не слышно, что это дети играют». Концерты «Виртуозов» — это некая разновидность цирка: к ощущениям от музыки добавляется жутковатая убежденность, что этого быть не может — человеческие дети на такое не способны. Сам Хохлов вырос из вундеркиндов недавно: он стал директором школы — и дирижером оркестра — в 34 года.

Появляется Аида, рыжеволосая девушка в обтягивающем джинсовом костюме. Что-то говорит и исчезает. Михаил Сергеевич вновь садится в машину и рассказывает мне о помещении на Сретенке. Это жилое здание, недавно перестроенное, звукоизоляция там слабая. Между музыкальными классами в качестве буфера приходится вставлять административные кабинеты. Ударникам дали отдельный этаж. Еще пришлось выделить помещение, чтобы свалить туда все, что было вытащено из реконструированных квартир. Мойки прикрыли досками. Выглядит это все на удивление уютно, но мало похоже на школу.

Вновь появляется Аида и сообщает, что мебельная фабрика назначила запредельную цену, поездка отменяется. Не выказывая эмоций, Михаил Сергеевич вновь заводит машину. Он редко дает волю эмоциям — давно понял, что в общении с чиновником бесполезно напирать на «умирание культуры», «долг перед подрастающим поколением» и прочую душераздирающую дребедень. У мэра, говорит директор школы, много других забот. Лучше апеллировать к проектам, экспертизам, согласованиям.

У Михаила Сергеевича звонит телефон. Кто-то из Министерства обороны. У семиэтажного здания, отданного школе, есть «пристенный» (еще один термин, который освоил пианист Хохлов, означает все то, что находится за периметром здания) подвал, в котором располагается склад типографии Минобороны. По проекту, очень красивому проекту, который висит на стене в кабинете директора школы, семиэтажное здание и исторический гнесинский особняк должен объединить атриум, где под стеклянной крышей расположится зал со сценой и роялем на ней. Опоры новой конструкции попадут прямо в подвал министерства. В порядке компенсации Хохлов предложил сделать там ремонт. Договорились за неделю, и Михаил Сергеевич считает эту историю лишним доказательством, что при отсутствии скрытых интересов все решается легко.

Мы едем по Бульварному кольцу в сторону Нового Арбата — опять. Время — около часа дня. Михаил Хохлов успел побывать на бессмысленном совещании, безо всякого толку встретиться с агентом Аидой и дважды проехать от Арбата к Неглинке и обратно. Это ли и есть чиновничий ад — ездить по кругу, проводить жизнь в пробках и никогда не добиваться результата? Примерно так. Михаил Сергеевич рассказывает, как он пишет запросы: «Я отправляю Лужкову письмо, Лужков отправляет <первому заместителю> Швецовой. Швецова отправляет <председателю Комитета по культуре> Худякову. Худяков отправляет Шамилину, начальнику управления материально-технического развития Комитета по культуре. Шамилин мне звонит: „Чего у тебя там происходит? Я должен готовить справку Худякову, Худяков должен готовить справку Швецовой, чтобы Швецова ответила Лужкову“. Я говорю, что у меня происходит. Хорошо. Лужков получает информацию от меня о том, что у меня там происходит, — такую же, как я ему написал».

А не происходит ничего — в этом, собственно, и заключается информация, таким сложным путем доводящаяся до мэра. Его постановление о ремонте школы не выполняется. Но почему? Все-таки умение учить детей музыке — одно из немногих неоспоримых отечественных достижений. Есть две школы, где это делается, возможно, лучше, чем во всем остальном мире. Обе — в Москве. Здание Центральной музыкальной школы наконец вновь открыто после 15 лет реконструкции. Теперь там мраморные полы, сверкающие зеркала, роскошный концертный зал. Может, городские власти решили, что хватит одной школы?

Михаил Сергеевич показывает на семиэтажный дом. «Вот, шесть тысяч квадратных метров, по 5000 долларов за метр — тут же три минуты до Бородинских ворот, — итого: 30 миллионов долларов». Сколько может стоить особняк на Знаменке, подсчитать сложнее, но предположить можно: немерено. Вот и все объяснение, считает директор школы. «И никогда вы не найдете человека, который это делает. Все за детей, все за культуру, все за искусство, все за процветание Родины». Расформировывать школу никто не собирается, но, раскиданная по трем неприспособленным для учебы помещениям, школа рано или поздно развалится сама.

Это уже начало происходить. Ученики начинают уходить в ЦМШ, где теперь такие хорошие условия. Учителя поглядывают в ту же сторону. В педагогическом коллективе — брожение: учителя подозревают, что Хохлов сам причастен к возможному захвату-продаже-или-что-там-происходит-со-зданием. Некогда популярный директор недавно уволил одного из старейших педагогов школы — поговаривают, что за критику. При этом он не производит впечатление человека, у которого происходят крупные неприятности. Он скорее похож на спортсмена накануне решающего соревнования или игрока, поставившего на кон абсолютно все.

С некоторой даже радостью Хохлов ведет показывать мне самое дорогое: особняк на Знаменке. До недавнего времени он сидел там один, в кабинете, через который проходит самая большая трещина, — не то стерег от поджога, не то пытался своим присутствием как-то помочь умирающему зданию. Из флигеля к особняку ведет переход на уровне второго этажа — из самого обычного помещения, пахнущего школьной столовкой, можно проникнуть в закрытое для всех пустующее старинное здание. Вход закрывает неприступная на вид железная решетка, оказавшаяся, впрочем, незапертой. Раздаются звуки музыки. Призрак ученика по классу фортепиано играет на призраке рояля?

Переход, оказывается, ведет за кулисы, откуда мы выходим прямо на сцену. На сцене — Steinway. За ним — девушка лет 17. Хохлов объясняет, что педагогам иногда надо слушать своих учеников в зале, и тогда они приводят их в закрытое здание, благо именно в зале с потолка ничего не падает и не капает. В глубине зала, среди беспорядочно расставленных стульев и пюпитров, сидит педагог. На сцене кроме рояля стоит стул, а на боку лежит контрабас. Не то пир во время чумы, не то концерт на поле битвы, ощущение — абсолютнейшего зазеркалья.

В этом зазеркалье пианист, превратившийся в эксперта по строительным интригам, чувствует себя уверенно. Мало того — он рассчитывает победить или, как он выражается, «их переиграть». Он решил для себя, что это игра. Не в том смысле, что история со школой несерьезна, а в том, что она не обязательно катастрофична: если Хохлов найдет правильную тактику, он сможет, как он полагает, добиться выполнения всех распоряжений и обещаний. Ходов он не раскрывает, но явно рассчитывает на Администрацию Президента: еще в феврале, после фестиваля молодых исполнителей «Крещендо», несколько приглашенных к Путину музыкантов, оказавшихся выпускниками Гнесинки, обратились к нему с просьбой помочь с реконструкцией школы. Президент обратил на это внимание и распорядился навести порядок. Теперь Михаил Сергеевич надеется выиграть. «Потому что наше дело правое». Та еще гарантия. Важно другое: это бесконечное кружение по Москве, эти обращения и запросы без счета, эта, с позволения сказать, игра — дело жизни Михаила Хохлова. А у Лужкова, как было сказано, много других дел. Так что у первого шансы, наверное, есть.