Ванино бегство

Иллюстрация: Мария Краснова-Шабаева

Я познакомился с Ван Сюэ Мином после того, как мне позвонил приятель и предложил немного заработать. Я должен был приехать в Москву, чтобы переводить с китайского в офисе Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ). Ван обратился туда с просьбой о предоставлении политического убежища в США.

Китаец оказался обалденный: я понимал каждое его слово. На взаимность я, увы, не рассчитывал. Но очень быстро Ван осознал, что от меня зависит его судьба, и потому стал делать вид, что понял меня, даже если не мог разобрать ни слова в моем мяуканье.

История его была такова. Жил-был в провинциальном городе Сучжоу простой художник-самоучка Ван Сюэ Мин. И была у него маленькая слабость: он интересовался политикой. Дошел до того, что стал слушать вражеский голос «Дойче Велле». Немецкого он не знал, поэтому изучал его с помощью радиоуроков.

А тут как назло произошли трагические события на площади Тяньаньмэнь. Никто из соседей не ожидал от чудаковатого художника Вана, рисовавшего голых крестьянок и платившего им 6 юаней за сеанс, такого поступка. Ван оторвал от двери парадной ящик для писем, нацепил его на шею и пошел собирать пожертвования для студентов, голодавших в знак протеста.

Через 20 минут Ван оказался в кутузке. Суд дал ему 4 года. Китайские крестьянки лишились дополнительного заработка. В тюрьме Ван понял, что его призвание — кино. Освободившись, он поступил в Пекинский институт кинематографии, женился и родил сына.

Но вскоре он опять проявил свою антинародную сущность и был задержан при попытке проникнуть в посольство США с каким-то письмом. В письме Ван просил предоставить ему политическое убежище.

На этот раз Вану повезло больше. Его всего лишь отправили перевоспитываться на завод. Об учебе в Пекине пришлось забыть. Но Ван не отчаивался. «Ничего, — думал он, — мне еще нет сорока пяти. Вся жизнь впереди». Слава богу, не запретили рисовать голых крестьянок.

Но как только появилась возможность, Ван улизнул в Пекин, сел на поезд и поехал в Москву в надежде попасть в посольство США в России. К посольству его даже близко не подпустили бдительные милиционеры, и Ван отправился в УВКБ.

Как ни старались мы с Ваном, художнику отказали в праве на убежище. Он погоревал денек и поехал обратно в Китай.

На следующий год мне снова позвонили из УВКБ: «Ваш китаец опять приехал. Он ни с кем, кроме вас, не хочет говорить». Делать нечего. Помчался в Москву. Надо было спешить. Мой китаец не знал ни слова по-русски или хотя бы по-английски. С таким багажом знаний в Москве легко стать инвалидом.

Ван встретил меня в той же рубашке и тех же трениках, что и год назад. Немного поправился. Но нас опять ждал отказ.

— Слушай, Ван, а почему бы тебе не попытаться получить убежище не в Штатах, а в России? — спросил я Вана.

— Не могу. У вас холодная зима и злые полицейские.

Ван рассказал, что едва он вышел из поезда, к нему подкатил милиционер. Быстро поняв, что Ван не говорит по-русски, тот стал обыскивать художника.

— Он искал деньги, — с гордостью сказал Ван, — но так и не нашел.

Молча сняв свои поношенные кроссовки, Ван торжественно извлек две бумажки по 50 долларов.

— Это все, что у меня есть.

На следующий день Ван уехал в Пекин, поклявшись никогда не приезжать в Россию.

— Все-таки у меня там семья, — зевая сказал он на прощание.

Я помахал ему вослед. Если отсидевший 4 года в китайской тюрьме и прошедший перевоспитание на заводе художник Ван так боится наших милиционеров, то, наверное, не так уж у них там, в Китае, все плохо.