В пьянящей тишине

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

У всякого большого города есть одно общее свойство — звук. И его уровень постоянно растет. Кажется, что город орет на нас. Так что уже приходится затыкать уши. Или орать в ответ.

На днях я ехал вечером в казанском трамвае. Едва закрылись двери, я понял, что угодил в акустическую ловушку. Старые казанские трамваи, что до сих пор ползают по городу, грохочут, скрежещут и трясутся. Так что даже мои уши старого рокера, знающего, что такое советский усилитель КИНАП и ударная установка производства города Энгельс, натурально свернулись в трубочку. Чистый хеви-метал!

Однако с десяток пожилых пассажиров как ни в чем не бывало покачивались на ребристых сидениях и явно не испытывали дискомфорт. Одна из бабушек даже спросила у меня что-то. Я отчаянно замотал головой: мол, не разберу ни слова, бабуль.

К моему изумлению, старушка кивнула и переспросила у соседа, пожилого мужичка в сапогах и коричневом плаще вечного дачника. И они друг друга превосходно расслышали.

В тот же день я заглянул к друзьям, живущим в пятиэтажке у транспортного моста, на котором круглые сутки громыхают трамваи и гудят КамАЗы. И они поделились со мной своей бедой:

— На днях тут ремонт случился. Так пока меняли полотно, перекрыли движение, и мы две ночи уснуть не могли: уши закладывало, будто в самолете. Тишина такая стояла — как в могиле…

Живущие в большом городе страдают не столько от шума, сколько от тишины. И внутренне страшатся ее как черт ладана.

— Прихожу домой и чувствую какую-то пустоту, — говорит моя приятельница Эля. — Поэтому первым делом включаю телек: пусть хоть что-нибудь бормочет…

Мы уже не умеем жить в тишине. Не знаем, что с ней делать. И пугаемся, когда вдруг исчезает привычный звуковой фон: умолкает радио, замирает транспорт, — и даже внезапно стихший кулер домашнего компьютера порождает в нас острое беспокойство. Поэтому мы включаем погромче саундтрек нашей жизни в стиле индастриал и учимся в грохоте и лязге как-то жить, слышать и даже понимать других.

Недавно мой бывший земляк Эжен, а для меня Жендос-Паровоз из параллельного «Б», ныне живущий на Ниагаре, рассказал такую историю:

— Тут у нас прямо возле самого водопада есть поселок. И люди там живут при этом бесконечном, не прекращающемся ни днем, ни ночью шуме воды. Не слабый, я тебе скажу, шумец… Но вот ведь парадокс: туристы, которых тут пруд пруди, естественно, еле могут до них докричаться. Зато друг друга местные слышат на все сто! Им, кажется, вообще этот водопад побоку: ни грохот, ни гул воды не мешает общаться. Но только между собой.

30 лет назад самым быстрым танцем было диско на 120 ударов в минуту, теперь мало и 140. Тогда же на моем школьном выпускном целый ВИА играл диско на одном усилителе «Гармония-70» так, что дребезжали стекла, а сегодня тинейджеры весело отплясывают на концертах напротив многокиловаттных колонок, и никто еще не оглох.

— Это — Великая Адаптация; если вдруг однажды станет тихо, мы все просто оглохнем и сойдем с ума, — убежден Андрей, мой сосед-десятиклассник с вечно бледным лицом, проводящий все время за компьютерными стрелялками, трэш-музыкой и чтением боевой фантастики. Свою комнату с мощной квадросистемой High-end из-за угроз вконец оглохших соседей он недавно звукоизолировал в стиле 70-х — ячейками от куриных яиц. А его огромные наушники я никогда не рискну надеть на собственную голову — боюсь услышать там послание сатаны.

Его слова я вспомнил, возвращаясь на электричке после очередной вылазки на природу. Вагон был полон, и напротив меня устроились две женщины, по виду мать и дочь. Они были глухонемые и всю дорогу энергично жестикулировали передо мною руками, лишь изредка роняя отрывистые, похожие на всхлипы звуки. В их мире царит вечная тишина, что, однако, ничуть не мешало им оживленно обсуждать десятки своих семейных и женских дел. Они тоже не любят тишину.

И мне кажется, к концу пути я уже неплохо разбирался в проблемах своих попутчиц и при желании мог бы даже поддержать разговор. Если бы только не одно неприятное обстоятельство: выйдя на перрон, я почувствовал, как страшно болит голова. Она буквально раскалывалась — от их проблем, от чужого потока сознания, который всегда найдет выход из любой немоты.

— Вот сороки, — бросил я в сердцах, яростно растирая виски. И поплелся в аптеку за цитрамоном.

Сегодня тишина для нас, городских жителей, сродни безвоздушному пространству. Потому и зовем мы ее «мертвой». И потому яростно отстреливаемся от нее из всех своих трещалок, звучалок и тарахтелок. Но тишина терпелива, она умеет ждать, поскольку она всегда в союзе с вечностью.