В Москве все будет

Пришло время рассказать немного о работе городского издания. Реагируя на многочисленные просьбы читателей, мы в БГ некоторое время назад решили рассказывать о простых хороших городских новостях. Ну то есть не только о том, кого опять осудили, обидели и обделили и что и где опять прорвало, обрушилось и снесено, а наоборот — заработало маленькое кафе, появился новый книжный, на бульварах высадили тюльпаны, открылись летние веранды, и там подают свежий лимонад.

С тех пор наша работа стала похожа на анекдот про мужика, который поймал золотую рыбку и говорит: «Хочу, чтоб у меня все было», а рыбка ему отвеча­ет: «Хорошо, мужик, у тебя все было». Городские новости в Москве устроены ровно противоположным образом: в них все всегда только будет. «В Москве постро­ят…», «В Москве выделят…», «в Москве введут…», «в Москве будет…», «в Москве появится…».

От этих новостей и вправду довольно быстро начинаешь получать удовольствие — как будто это все уже немножко есть. Иллюстрируешь новость западной картинкой с велодорожкой, перестроенной больницей, автоматом по продаже сэндвичей и всем прочим, что у нас будет, а у них уже есть — и сразу на душе становится теплее.

Вторая часть этого далеко идущего ­плана — общение с городскими властями. В конце концов, если город — главный объект твоего интереса, то городские чиновники — твои главные герои. Даже если издалека они кажутся просто зло­козненными чиновниками, надо взглянуть на них внимательнее, и они навер­няка окажутся людьми с идеями и, что немаловажно, возможностями, которые с большим или меньшим успехом что-то меняют. Да и сами они меняются — на смену лужковским приходят собянинские, а это уже совсем другие люди. А ес­ли не полениться почитать бесконечные проекты и планы на сайте правительства Москвы, то окажется, что там есть много интересного.

Врач Леонид Печатников возглавил Департамент здравоохранения и, про­ведя опросы в районных поликлиниках, уволил несколько десятков главврачей, глава Департамента культуры Сергей Капков переделывает парки, Максим Ликсутов, новый глава Департамента транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры, собирается раскопать пять станций метро, заложенных в центре Москвы еще в советские времена, развивать трам­вай и спасти город от пробок. Говорят, в Департамен­те информационных технологий тоже какие-то прекрасные люди. И сообщают они то­же вроде бы правильные вещи: мы, мол, изучили, как все устроено в Шанхае, Де­ли, Нью-Йорке, Лондоне, и собираемся применить самое лучшее в Москве.

Кажется, вот-вот придет весна, а с ней еще немного новых чиновников и все со­всем изменится.

Проблемы начинаются тогда, когда будущее превращается в настоящее.

Полгода назад я вошла в пул журна­листов мэрии Москвы — это дало мне право ходить на оперативные совеща­ния в мэрию один-два раза в неделю и по 10 минут слушать, как главы депар­таментов отчитываются перед мэром ­Сергеем Собяниным о подготовке к зиме или к Дню города, о деньгах, выделенных на ремонт школы или строительство пандусов. На прямую трансляцию в пресс-центре пресс-служба выделяет примерно 10 минут. То, что происходит после, остается за кадром.

Спустя полгода меня наконец допустили на следующий уровень знакомства с ра­ботой мэрии — на выезд с Собяниным. И вот утром 5 апреля Сергей Собянин поехал посмотреть отремонтированный кардионеврологический корпус Первой градской клинической больницы, на ко­торый правительством Москвы было выделено 722 миллиона рублей.

В 9 утра в автобусе около мэрии соби­рались журналисты, шел совершенно неуместный снег. «В нормальных стра­нах уже почки распускаются, а в России все как всегда», — произнес кто-то с заднего ряда, и несмотря на абсурдность этого недовольства, оно совершенно точно описывало настроение этого утра. В нормальных странах уже действительно распускаются почки, и не думать об этом невозможно.

Мэр должен был посетить больницу только в 11 утра, но журналисты обязаны прибыть на место сильно заранее. Перед въездом в Первую градскую с разрешенной парковки эвакуаторы спешно увозили машины — судя по тому, что на машины не наклеивали наклейки «спецстоянка», их увозили не на штрафстоянки, а куда-то неподалеку, на соседнюю ули­цу или во двор. Так иногда делают, когда снег чистят, — потом довольно трудно бывает найти свою машину. Особенно, наверное, неприятно это делать, если идет снег и ты вышел из больницы.

Во дворе больницы бегают разрозненные сотрудники ФСО.

«Вы, вы и вы — остаетесь здесь, вы и вы — встаете в коридоры», — сотрудни­ки пресс-службы мэрии делят журналистов по одним им известным критериям и расставляют по разным точкам отремонтированного корпуса. Меня ставят на второй этаж, где пустые покрашенные коридоры, одна открытая пустая палата с дорогой больничной койкой и одна комната со стендами с информацией. «Вас не должно быть видно из-за стендов» — я уже не раз слышала от коллег, что журналист на выезде должен все время прятаться то за забор, то за стенд — чтобы не попасть в объектив телекамер. «Подготовьте пока вопросы, а лучше вообще без вопросов. Он сам все скажет». Еще в автобусе всем выдали аккуратно подготовленный пресс-релиз: что за больница, что за корпус, сколько денег выделено, что сделано. Я прячусь за стендом, смотрю в окно на выложенный плиткой подъезд к корпусу и думаю, насколько глупо будет звучать вопрос «Будут ли в этом отремонтированном корпусе с супердорогим оборудованием аппараты КТ и МРТ работать только до 7 вечера, как во всех городских больницах, так что пациенту с инсультом, поступившему в 8 вечера, приходится ждать до утра, чтобы подтвердить диагноз, или здесь будет по-другому?». В ок­не видно, как к трем рабочим в белоснежных касках и невероятно чистой, явно надетой по случаю спецодежде, прибивающих какие-то железные листы к крыше, подбегает фэсэошник и, размахивая руками, им что-то объясняет, но тут прибегает очередной сотрудник мэрии и го­ворит, что диспозиция изменилась и нам надо на первый этаж.

На первом этаже нас прячут в каком-то закутке и говорят, что нельзя высовываться, но надо следить за камерой— мимо нее пройдет Собянин, и когда он пройдет, надо бежать в фойе и ждать, пока Собянин выйдет на улицу. Тогда тоже выйти на улицу, он сделает подход к камерам, и можно будет задать вопросы.

Я думаю о том, будут ли меня звать еще на выезды, если я спрошу у Собянина и главы Департамента здравоохранения Печатникова, который должен сопровождать его в этой экскурсии: «В чем смысл этого посещения и можно ли определить по пустым свежепокрашенным коридорам и одной дорогой больничной кровати, хорошо ли сделан ремонт и хорошо ли здесь будут лечить?», а коллеги-жур­налисты шутят, что Собянин, наверное, застрял в пробке, злятся из-за «скотского» обращения и необходимости прятаться за углом и называют мэра смешными прозвищами Ханты-манся и Оленевод. Ханты-манся, по-моему, очень нежное прозвище, несмотря на совершенную нетолерантность.

Наконец выходит Собянин, примерно минуту говорит что-то про деньги и про будущие планы, не дожидается вопросов и уходит к машине. Сотрудники пресс-службы мэрии зовут избранных журна­листов на следующий выезд, журналис­ты ждут, что появится хотя бы главврач больницы и ответит хоть на какие-то вопросы.

А мне в это время звонит пресс-секретарь главы Департамента транспорта Максима Ликсутова и зовет на закрытую встречу с журналистами сегодня же, где Максим Ликсутов расскажет о том, как будет развиваться трамвай, как летом введут штраф в 3 000 р. за неправиль­ную парковку, как в центре будут строить дома-парковки, а уличные освобождать, как выделенные полосы для городского транспорта сделают недоступными для машин, как уже к этому сезону проло­жат несколько веломаршрутов, какие мобильные приложения выпустят осенью, — и все это под эклеры из «Вол­конского».

Что ни говори, Москва — город буду­щего. Во всяком случае, про будущее мы пока только думаем и ничего не ­знаем.